(на фото Сергей Есенин)

В год литературы мы решили отпраздновать наше торжество в бывшем доме отдыха писателей имени Горького в Репино. В советские времена мне не довелось там отдыхать. Но в сентябре 1998 года, прогуливаясь в посёлке Репино, я набрался смелости зайти в полуразрушенное здание дома отдыха писателей. Первым, кто мне повстречался, был Максим Горький. «Человек – это звучит гордо!» – вспомнилось мне. Обветшалый памятник скорбно стоял у входа – он единственный сторожил руины когда-то созданного по инициативе пролетарского писателя. «И это всё, что осталось от ваших инициатив?» – невольно спросил я у памятника.

Дом отдыха имени Горького был создан в 1950-е годы. После распада СССР и Союза советских писателей, дом отдыха пришёл в запустение. Все 90-е годы прошлого века дом безжалостно разрушался, пока здание и прилегающую территорию не купили. Памятник Горькому новые хозяева снесли. После реставрации бывший дом отдыха писателей стал СПА-отелем Residencе.

Если бы члены союза писателей отдыхали в таком комфорте, они бы каждый год, наверное, выдавали шедевр масштаба «Война и мир» или «Братья Карамазовы».

Ночью я спал плохо. Мне снилось, как я брожу по пустым полуразрушенным помещениям, где когда-то жили и творили писатели, и кажется, слышу их голоса.

Я часто просыпался. Тени творивших здесь авторов будили меня и требовали написать о трагедии русских писателей.
А написать, действительно, было о чём.

О тайне смерти некоторых русских писателей рассказывает в своей книге В.Н.Ерёмин. А скольких мы не знаем, которые сгинули, погибли, спились…

Судьбу русских писателей иначе как трагедией не назовёшь.
К.Ф.Рылеев был повешен 13 (25) июля 1826 года в Петропавловской крепости в числе пяти руководителей восстания декабристов.
А.С.Грибоедов погиб 30 января (11 февраля) 1829 года, когда толпа религиозных исламских фанатиков разгромила русскую дипломатическую миссию в Тегеране.
А.С.Пушкин был смертельно ранен бароном Жоржем де Геккерном (Дантесом) на дуэли 27 января (8 февраля) 1837 года. Спустя два дня поэт умер.
М.Ю.Лермонтов был убит на дуэли 27 июля 1841 года в Пятигорске Николаем Мартыновым. Однако до сих пор подозревают, что Лермонтов был убит другим стрелком.

Каждого сколько-нибудь стоящего писателя, пытавшегося говорить правду, власть всеми способами уничтожала. Существуют версии, будто А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова убили по приказу царя под видом дуэли, а А.С.Грибоедова царь намеренно отправил в опасный Тегеран.
П.Я.Чаадаев за свои «Философские письма» был официально объявлен сумасшедшим, труды его были запрещены к публикации в имперской России.

А.И.Герцен в 1834 году был арестован и сослан в Пермь. Арестован был и его друг Н.П.Огарёв. Позднее они были вынуждены эмигрировать из России, и уже за границей издавали свои сочинения и знаменитый «Колокол». В России их бы приговорили к расстрелу.

К расстрелу был приговорён Ф.М.Достоевский за участие в антиправительственном заговоре. Расстрел заменили на каторгу, где писатель провёл много лет. Причины скоропостижной смерти Фёдора Михайловича, равно как и его отца, до сих пор загадка. Горький называл Достоевского «ненасытным мстителем за свои личные невзгоды и страдания».

В России литераторы почему-то не могли заняться другим делом и потому нищенствовали. В журнале «Образование» 1900 года Панов писал: «Помяловский должен был жить, как последний пролетарий. Курочкин два года жил на жалованье в 14 рублей в месяц, постоянно нуждался в самом необходимом, хворал и умер от истощения. Н.Е. Чернышев умер от нужды... Надсон даже в самый разгар своей литературной деятельности настолько был материально необеспечен, что не в состоянии был завести себе шубу...»

Трагедия русских писателей в том, что они не хотели ограничиваться ролью дешёвых беллетристов, писать ради заработка и на потребу публике. Они служили Мельпомене и становились её жертвами.

«Добролюбов буквально принёс себя в жертву ненасытному Молоху – литературе и в три года сгорел до тла… Островский страдал безотчетною пугливостью и постоянно находился в каком-то тревожном состоянии. Вс.Гаршин страдал меланхолией и острым умопомешательством. Батюшков сошёл с ума. Г.И.Успенский по слухам, безнадёжно болен умопомешательством. Помяловский умер от белой горячки. Н.Успенский перерезал себе горло. В. Гаршин бросился в пролёт лестницы дома и расшибся до смерти».

Н.В.Гоголь страдал психическим расстройством (тафефобией – боязнью быть похороненным заживо). Врачи в то время не могли распознать его психическое заболевание. Писатель неоднократно давал письменные поручения хоронить его только тогда, когда появятся явные признаки трупного разложения. Однако когда гроб вскрыли для перезахоронения, труп был перевернут. Череп Гоголя был похищен.

Трагической можно назвать и скоропостижную кончину Льва Толстого, вынужденного бежать из родного дома из-за того, что жена и дети боролись за наследство писателя, хотя Толстой ранее уже отказался от авторских прав на свои произведения. Фактически, родные «убили» его.

В страшных мучениях умер автор известного произведения «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н.Радищев. Он покончил с собой, выпив яд.
Писатель А.К.Толстой ввёл себе слишком большую дозу морфия (которым лечился по предписанию врача), что привело к смерти писателя.

По утверждениям жены Владимира Высоцкого Марины Влади, её мужа убили наркотики, которые он употреблял по предписанию врача, чтобы излечиться от алкоголизма. Если верить последнему фильму «Высоцкий», то в смерти поэта были замешаны органы госбезопасности (КГБ).

Спецслужбами (по одной из версий) будто бы по поручению самого Сталина был отравлен и Алексей Максимович Пешков, вошедший в нашу литературу под псевдонимом Максим Горький. Накануне смерти Горького заменили весь медперсонал и медсестру, дававшую ему лекарства. В момент смерти у постели писателя была только его последняя любовница – Мария Будберг, являвшаяся агентом НКВД. Не имея никакого медицинского образования, именно она дала Горькому какое-то последнее лекарство в его жизни, которое он пытался выплюнуть.

По версии Павла Басинского, которую он изложил в своей книге о Горьком, Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг (её ещё называли «красная Мата Хари») будто бы отравила своего бывшего любовника Максима Горького из личных побуждений, по мотиву любовной мести, а не по заданию шефа НКВД Ягоды.

Горький хотел лечиться за границей, но разрешения Сталина не получил.
Умер, так и не получив разрешения на лечение за границей, поэт Александр Блок, страдавший психическим расстройством.

Самоубийство Владимира Маяковского в 1930 году, по одной из версий, было организовано спецслужбами Кремля. Маяковский застрелился из револьвера, подаренного ему ГПУ. Виктор Шкловский, говоря о Маяковском, заявил, что вина поэта не в том, «что он стрелял в себя, а в том, что он стрелял не вовремя».

Самоубийство Сергея Есенина тоже наделало много шума. Некоторые до сих пор считают, что повешение Сергея Есенина в гостинице «Англетер» было инсценировано НКВД по указанию Сталина.

За свою эпиграмму «Кремлёвский горец» («Мы живём, под собою не чуя страны…») Осип Мандельштам был арестован и умер в пересыльной тюрьме.
В тюрьме чекисты убьют и крестьянского поэта Клюева, расстреляют писателя Пильняка.

Поэт Николай Гумилёв 3 августа 1921 года был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В.Н.Таганцева» и расстрелян.

В 1933 году Николай Эрдман (сценарист фильма «Весёлые ребята») был арестован за сочинённые им политические стихи и приговорён к трём годам ссылки в город Енисейск. Его пьесу «Самоубийца» запретили.

Ольга Берггольц 13 декабря 1938 года была арестована по обвинению «в связи с врагами народа» и как участник контрреволюционного заговора против Ворошилова и Жданова. Её первый муж - Борис Корнилов - был расстрелян 21 февраля 1938 года в Ленинграде.

По ленинградскому «писательскому делу» в октябре 1937 года был арестован Бенедикт Лифшиц, 21 сентября 1938 года расстрелян.

Михаил Кольцов в 1938 году был отозван из Испании и в ночь с 12 на 13 декабря того же года арестован в редакции газеты "Правда". 1 февраля 1940 года был приговорён к смертной казни по обвинению в шпионаже и расстрелян.

Исаак Бабель был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 27 января 1940 года по обвинению в «антисоветской заговорщической террористической деятельности» и шпионаже.

Очень поэтично о трагедии русского писателя написал Аркадий Аверченко. «На всю жизнь врежешься ты в мозг мой - моя смешная, нелепая и бесконечно любимая Россия».

Автор «Окаянных дней» Иван Алексеевич Бунин был вынужден бежать из России, и больше на родину не вернулся, хотя его неоднократно приглашали.
Вернувшаяся в 1939 году в СССР Марина Цветаева 31 августа 1941 года покончила с собой (повесилась).

Читая всё это, нельзя не вспомнить знаменитый афоризм Вольтера: «Если бы у меня был сын, имеющий склонность к литературе, то, в силу отеческой нежности, я свернул бы ему шею».

Сталин прочитывал все значительные книги советских писателей. Пьесу «Дни Турбиных» Михаила Булгакова Сталин посмотрел во МХАТе более 14 раз. В итоге вынес вердикт: «Дни Турбинных» – антисоветская штука, и Булгаков не наш».

Прочитав в 1931 году опубликованную в журнале «Красная новь» повесть Андрея Платонова «Впрок», Сталин написал: «Талантливый писатель, но сволочь». В редакцию журнала Сталин отправил письмо, в котором охарактеризовал произведение как «рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения», потребовав наказать автора и издателей.

После «успехов» коллективизации, которая во многих регионах привела к голоду, Михаил Шолохов 4 апреля 1933 года обратился с письмом к Сталину, в котором рассказал о трагическом положении крестьянства. «Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу “Поднятой целины”».

Однако Михаил Шолохов, при всей своей видимой успешности, не смог избежать обвинений в плагиате – будто бы не он автор романа «Тихий Дон». Многие задавали вопрос: как мог очень молодой человек (22 года) создать такое грандиозное произведение в столь сжатые сроки – два первых тома за 2,5 года. Шолохов окончил только четыре класса гимназии, мало жил на Дону, в описываемые им события Первой мировой и Гражданской войны был ещё ребёнком. Сталин поручил Н.К.Крупской разобраться в этом вопросе.

Литературовед Наталья Громова в книжном клубе «Порядок слов» в Санкт-Петербурге подробно рассказала о взаимоотношениях писателей и властителей.

Властители часто выступают заказчиками для художников, тем самым подкупая их и заставляя себе служить. Некоторые художники сами готовы служить власть держащим, и делают всё, что прикажут, лишь бы им платили. Такая, с позволения сказать, «проституция» губительно сказывается на таланте. Ибо самое худшее для художника это потеря свободы.
Если для художника искусство это самопожертвование, то для властителей всего лишь красивая обёртка, скрывающая их пороки.

Известно, какую характеристику дали Борису Пастернаку на родине после присуждения ему Нобелевской премии. Владимир Семичастный (по указанию Хрущёва) сказал следующее: «… как говорится в русской пословице, и в хорошем стаде заводится паршивая овца. Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе и лице Пастернака, который выступил со своим клеветническим так называемым «произведением»…» (имеется в виду роман «Доктор Живаго» – Н.К).

На всех углах стали повторять: «роман Пастернака не читал, но осуждаю».
Роман «Доктор Живаго» был опубликован в Италии без разрешения автора. Позднее Пастернак был награждён Нобелевской премией по литературе. Травля вынудила писателя отказаться от Нобелевской премии. Но из Союза писателей Пастернака всё-таки исключили.

Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р.А.Руденко, где ему угрожали обвинением по статье 64 «Измена Родине».
Предлагали даже лишить Пастернака советского гражданства и выслать из страны. Пастернак в письме на имя Хрущёва написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».

В марте 1963 года на встрече с интеллигенцией в Кремле Никита Хрущёв под аплодисменты большей части зала кричал, обращаясь к поэту Андрею Вознесенскому: «Можете сказать, что теперь уже не оттепель и не заморозки – а морозы... Ишь ты какой Пастернак нашелся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чёртовой бабушке. Убирайтесь вон, господин Вознесенский, к своим хозяевам!»

Взаимоотношения художника и власти можно рассматривать как лакмусовую бумажку происходящих в обществе процессов. Художник должен быть в оппозиции к власти (в хорошем смысле этого слова). Он должен критиковать власть, показывать её недостатки и призывать к их устранению, быть совестью нации.

ТРАВА, ВЗЛАМЫВАЮЩАЯ АСФАЛЬТ, – вот метафорическое выражение коллизии "художник и власть".

Писатель должен говорить то, в чём страшно признаться читателю. В конечном итоге, интересует даже не само произведение, а подвиг его создателя, личность самого творца.

Чтобы найти управу на неуправляемых писателей, Сталин задумал создать Союз писателей. С 1925 года в стране действовала Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП). Её главными активистами и идеологами были А.А.Фадеев, Д.А.Фурманов, В.П.Ставский и др. В РАПП состояло более 4 тысяч членов.
В 1932 году РАПП была распущена, и на смену ей был создан «Союз писателей СССР». А.А.Фадеев и В.П.Ставский сохранили свои посты, а другие руководители РАПП были расстреляны.

Евгений Замятин в романе-антиутопии «МЫ» предвосхитил ситуацию контроля за литературой с помощью Института Государственных Поэтов и Писателей.
Михаил Пришвин, побывавший в ноябре 1932 года на пленуме оргкомитета, писал в дневнике, что будущая писательская организация «есть не что иное, как колхоз».

Союз писателей СССР был образован на Первом съезде советских писателей в 1934 году. Пионеры входили в зал с наставлениями: «Есть много книг с отметкой „хорошо“, / Но книг отличных требует читатель».

Делегат от тульской губернии похвастался количеством писателей в своей организации. На что Горький заметил, что раньше в Туле был только один писатель, зато какой – Лев Толстой!
«Разрешите напомнить, что количество народа не влияет на качество талантов», – сказал в своей речи Максим Горький. Он привёл слова Л.С.Соболева: "Партия и правительство дали писателю всё, отняв у него только одно – право писать плохо".
«За 1928–1931 годы мы дали 75 процентов книг, не имеющих права на вторые издания, то есть очень плохих книг». Горький посоветовал не торопиться молодых пишущих пролетариев «делать их писателями». «Года два тому назад Иосиф Сталин, заботясь о повышении качества литературы, сказал писателям-коммунистам: "Учитесь писать у беспартийных".

В результате съезда, главным писателем страны стал Горький; ведущим детским поэтом - Маршак; на роль основного поэта «прочили Пастернака». Появился негласный табель о рангах. Поводом послужила фраза Горького о том, что нужно «наметить 5 гениальных и 45 очень талантливых» писателей.
Кое-то уже начал осторожно расспрашивать: «а как и где забронировать местечко если не в пятёрке, то хотя бы среди сорока пяти».

Казалось бы, после съезда для писателей наступили золотые времена. Но всё было не так гладко. Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» зло высмеял нравы литераторов той поры.

«Инженеры человеческих душ», – так называл писателей Юрий Олеша. Он как-то заметил: «в художнике живут все пороки и все доблести». Автор строк «ни дня без строчки», спустя несколько дней после своего выступления на съезде в приватной беседе сказал Эренбургу, что больше не сможет писать - «это было иллюзией, сном на празднике».

Однажды в припадке похмельного пессимизма Леонид Андреев сказал: "Кондитер – счастливее писателя, он знает, что пирожное любят дети и барышни. А писатель – плохой человек, который делает хорошее дело, не зная для кого и сомневаясь, что это дело вообще нужно. Именно поэтому у большинства писателей нет желания обрадовать кого-то, и хочется всех обидеть".

Александр Грин страдал от алкоголизма и умер в нищете, забытый всеми. «Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей – такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу».
Союз писателей отказал ему в пенсии с формулировкой: «Грин – наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким писателям! Ни одной копейки принципиально!»

Показательно, что треть участников Первого съезда писателей (182 человека) погибли в течение нескольких следующих лет в тюрьмах и ГУЛАГе.

Символична трагическая судьба Александра Фадеева. Он многие годы возглавлял Союз писателей СССР. Однако в 1956 году с трибуны ХХ съезда КПСС был подвергнут жёсткой критике М.А.Шолоховым. Фадеева прямо называли одним из виновников репрессий в среде советских писателей. В последние годы он пристрастился к спиртному и впадал в долгие запои. Фадеев признавался своему старому другу Юрию Либединскому: «Совесть мучает. Трудно жить, Юра, с окровавленными руками».

13 мая 1956 года Александр Фадеев застрелился из револьвера. В предсмертном письме в адрес ЦК КПСС он написал: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. <…> Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни…»

Началом трагедии для многих писателей стало опубликованное 14 августа 1946 года Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) О журналах "Звезда" и "Ленинград" . В нём, в частности, говорилось: «Грубой ошибкой "Звезды" является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе…. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии…»

Поскольку в СССР многие художественные произведения не печатались, литераторы переправляли их на Запад. С 1958 года писатели А.Д.Синявский (под псевдонимом Абрам Терц) и Ю.М.Даниэль (Николай Аржак) публиковали за рубежом повести и рассказы с критическим настроением по отношению к Советской власти.
Когда КГБ выяснил, кто скрывается под псевдонимами, писателей обвинили в написании и передаче для напечатания за границей произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй».
Судебный процесс против А.Д.Синявского и Ю.М.Даниэля длился с осени 1965 года по февраль 1966 года. Даниэль был осуждён на 5 лет лагерей по предъявленной ему статье 70 УК РСФСР «антисоветская агитация и пропаганда». Синявский был приговорён к 7 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Показательна судьба поэта Иосифа Бродского. В СССР Иосифа Бродского считали бездарем и тунеядцем. После публикации в газете «Вечерний Ленинград» статьи «Окололитературный трутень» вышла подборка писем читателей, которые требовали привлечь тунеядца Бродского к ответственности. Поэта арестовали. В тюрьме у Бродского случился первый сердечный приступ. Он был принуждён пройти обследование в психиатрической больнице. С февраля по март 1964 года прошли два судебных процесса. В итоге поэта приговорили к пяти годам принудительного труда в отдалённой местности.

Близкий друг Иосифа Бродского Яков Гордин (главный редактор журнала «Звезда») рассказал мне, почему Бродский не был тунеядцем ни по жизни, ни по закону.

После возвращения в Ленинград, 12 мая 1972 года поэта вызвали в ОВИР и поставили в известность о необходимость покинуть Советский Союз. Лишённый советского гражданства, 4 июня 1972 года Бродский выехал в Вену.
За границей Бродского считали гением. В 1987 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе – в 47 лет Бродский стал самым молодым лауреатом.
В 1996 году Бродский умер таинственной смертью.

Трагедия русских писателей в том, что многие не признанные на родине авторы были вынуждены эмигрировать за границу. Это и Герцен, и Огарёв, и Бунин, и Бродский, и Солженицын, и Довлатов. Недавно министр культуры РФ Владимир Мединский причислил Довлатова к выдающимся литераторам XIX века. И в этом тоже трагедия русских писателей: когда при жизни автора власть держащие его гнобят, а после смерти восхваляют.

Тем писателям, кто остался на родине, жилось как «в золотой клетке». Членам Союза писателей оказывали материальную поддержку (соответственно «рангу») в форме обеспечения жильём, строительства и обслуживания «писательских» дачных посёлков, медицинского и санаторно-курортного обслуживания, предоставления путёвок в дома творчества писателей, снабжение дефицитными товарами и продуктами питания.
При этом следование социалистическому реализму было обязательным условием членства в Союзе писателей.
Если в 1934 году союз насчитывал 1500 членов, то в 1989 году уже 9920 членов.

Раньше писатели были бойцами идеологического фронта, выдавали желаемое за действительное. Авторов просто подкупали, чтобы они писали то, что было нужно властям. Не будучи членом Союза писателей, пишущий литератор не мог с гордостью называть себя писателем.

Помню, как в конце 90-х и меня агитировали вступать в союз писателей. Обещали и публикацию книги, и хорошую оплату, и отдых в санатории. Это была синекура для бездельников. Вступление в союз гарантировало, что твой опус опубликуют, ты получишь приличный гонорар, а твою книгу через коллектор распространят по всем библиотекам страны.

Теперь всего этого нет, и членство в союзе стало формальностью. Теперь всякий уважающий себя литератор стремится быть вне союза, чтобы подчеркнуть свою оригинальность и уникальность.

На мой взгляд, трагедия русских писателей и в том, что они претендовали на роль властителей дум, они хотели мир переделать, нового человека создать. Они мыслили свою миссию как служение высокой идее. Считалось, что человек, если он считает себя человеком, должен пожертвовать собой ради того, что важнее его жизни.

Символичны слова Максима Горького, выбитые на камне в Ялте: «Моя радость и гордость – новый русский человек, строитель нового государства. Товарищ! Знай и верь, что ты – самый необходимый человек на земле. Делая твоё маленькое дело, ты начал создавать действительно новый мир».

Александр Твардовский, долгое время руководивший журналом «Новый мир», после отставки Хрущёва оказался неугоден новой власти. КГБ направил в ЦК КПСС записку «Материалы о настроениях поэта А.Твардовского». В результате организованной КГБ травли Александр Трифонович был вынужден сложить редакторские полномочия. После этого вскоре у него обнаружили рак лёгких, от которого он через год умер.

Когда в 1968 году в США и Западной Европе без разрешения автора были опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», советская пресса начала пропагандистскую кампанию против Александра Солженицына.

В очерках «Бодался телёнок с дубом» А.И.Солженицын характеризует Союз писателей СССР, как один из главных инструментов тотального партийно-государственного контроля над литературной деятельностью в СССР.

«Именно писатели, именно литераторы, большие московские начальники были всегда инициаторами травли Солженицына и в 60-е, и в 70-е и в 90-е годы, – считает Людмила Сараскина. – В 1976 году Шолохов требовал от Союза писателей запретить Солженицыну писать, запретить ему прикасаться к перу».

В 1970 году А.И.Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе с формулировкой «за нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы».
В советских газетах была организована мощная пропагандистская кампания против Солженицына. Советские власти предлагали Солженицыну уехать из страны, но он отказался. При советском режиме Александра Исаевича называли не иначе как предателем.

«Братья писатели не могут простить Солженицыну, что при его слове их молчание стало слышно», – считает жена писателя Наталия Дмитриевна Солженицына. Она рассказала мне, какой была самая большая ошибка Александра Солженицына.

Александр Солженицын был исключён из Союза писателей СССР. Также по политическим мотивам из Союза писателей были исключены А.Синявский, Ю.Даниэль, Н.Коржавин, Л.Чуковская, В.Максимов, В.Некрасов, А.Галич, Е.Эткинд, В.Войнович, Виктор Ерофеев, Е.Попов и др.

Хорошая иллюстрация разложения советских писателей дана в фильме «Тема» Глеба Панфилова, где главную роль исполнил Михаил Ульянов. Потратив полученный аванс, незадачливый писатель всеми способами пытался найти достойную тему для написания книги.

После распада в 1991 году Союза писателей СССР, образовался Союз писателей России (патриотический) и Союз российских писателей (демократический). Существует также Союз писателей Москвы, Московская городская писательская организация, русский ПЕН-клуб, Российский книжный союз, Фонд поддержки отечественной словесности и многие другие союзы и литературные объединения.

Причина распада (как и везде) – делёж собственности. Когда в 2014 году была ликвидирована Российская книжная палата, причину назвали всё ту же. Оказывается, выдача международных стандартных книжных номеров (ISBN) осуществлялась на возмездной основе (около 1200 рублей за один такой номер). В год в России печатается около миллиона изданий.

21 января 2015 года была сформирована Литературная палата России. В неё входит множество различных организаций, союзов и объединений.
Союзы писателей борются друг с другом за новых членов. Ничего не подозревающему литератору приходит сообщение о том, что «совет прозы предложил Вашу кандидатуру на рассмотрение Оргкомитета РСП». Необходимо оплатить вступительный взнос в размере 5000 рублей. Размер членских взносов составляет 200 рублей в месяц. Заплатив больше семи тысяч рублей, автор имеет право на четыре бесплатных страницы в альманахе в год. Книги печатают авторы за свои деньги.

На одном из сайтов прочитал такое объявление: «Вниманию молодых писателей – членов Союза писателей Москвы» моложе 35 лет. «Для оформления вступления надо предоставить документы, указанные в списке. Не нужны только рекомендации и книги…»

Скандальную известность приобрело вручение литературных наград и премий за деньги. В декабре 2011 года по телевидению был показан забавный сюжет. Корреспондент телеканала «Россия» при помощи компьютерной программы составил брошюру бессмысленных стихов «Вещь не в себе», и опубликовал её под именем Б.Сивко (бред сивой кобылы); нанял актёра из картотеки «Мосфильма» и провёл презентацию в Центральном Доме литераторов. Руководство Московской организации Союза писателей России, восторгалось талантом Бориса Сивко, ему пророчили мировую известность. Поэт Борис Сивко был единодушно принят в Союз писателей и ему была вручена Есенинская премия.

Ни для кого уже не секрет, как, кому и почему даются литературные премии Об этом работа Пьера Бурдье «Поле литературы». Чтобы получить литературную премию нужно: а\ выдавать ежегодно литературный продукт неважно какого размера и качества, но обязательно ежегодно, и лучше не один; б\ нужно обладать высоким модусом внутригруппового участия (проще говоря, участвовать в литературных тусовках и быть «в обойме»); в\ демонстрировать лояльность к определённым темам и политическим условиям.

Среди писателей, как и везде, страшная конкуренция, подчас недобросовестная. Все стремятся получить хоть какую-нибудь премию, потому что литературным трудом не прожить. В советское время литературная премия была своеобразной взяткой писателю со стороны власти.

Первой российской премией вручаемой за литературную деятельность стала Пушкинская премия, учреждённая в 1881 году Петербургской академией наук «за напечатанные на русском языке оригинальные произведения изящной словесности в прозе и поэзии».
Первой литературной премией СССР стала премия имени Сталина по литературе.
Первой негосударственной премией в России после распада СССР стал «Русский Букер», учреждённый в 1992 году по инициативе Британского Совета в России.
В 1994 году появилась первая в России именная литературная премия - имени В.П.Астафьева. Потом литературная премия Андрея Белого, премия «Триумф», литературная премия Александра Солженицына, литературная премии «Дебют», премия «Национальный бестселлер», литературная премия «Ясная Поляна», Бунинская премия, общероссийская премия «Странник». В 2005 году учреждена премия «Большая книга».
Есть даже премия ФСБ и премия Службы внешней разведки РФ.

В условиях безработицы власть вербует «инженеров человеческих душ», создавая из них «легион» своих «властителей дум». Появились писатели, рождённые в кабинетах власти (так называемый «писательский проект»). Таких «пеЙсателей» награждают премиями, издают многочисленные книги, приглашают выступать на телевидение, раскручивают ботами их сайты, чтобы придать общественный вес и значимость.

Массовая известность, особенно сегодня, это результат сделки с властью – с той или иной. Власть использует писателей, писатели используют власть.

Сегодня писателями стали все, или почти все. Книги пишут футболисты, стилисты, певцы, политики, журналисты, депутаты, адвокаты, – в общем, все кому не лень. Написать и издать книгу не может только ленивый. Писатель – это уже не профессия, и не призвание, а всего-навсего хобби.

Когда-то писатели были действительно «властителями дум». К ним прислушивались политики, их мнение учитывали властители, писатели были центром формирования общественного мнения. Ныне писателей уже почти никто не слушает – количество их сказалось на качестве. Союзы писателей, вместо проблем вдохновения, выясняют отношения в суде, занимаясь дележом собственности.

Когда писателей ещё приглашали к главе государства, почти все их просьбы касались раздела имущества союза писателей; словно никаких других проблем у писателей и нет. Теперь уже писателей к президенту не приглашают.

Сегодня мало кто рассматривает писательство как самопожертвование; для большинства – это всего лишь синекура. Многие писатели до сих пор убеждены: главное – стать членом союза и занять руководящую должность, которая позволит снимать лавры и получать гранты.

Дмитрий Быков в статье «Литература как жульничество» признался: «Из всех видов жульничества… самым надёжным оказалась литература, то есть такой способ разводить лохов, за который они сами платят с наибольшим удовольствием…»

Борис Окуджава как-то сказал Михаилу Задорнову. «Если вы сейчас же это дело не бросите, никогда из эстрады не выберетесь! Всю жизнь будете писать только за деньги и станете рабом этого дела».

Для Захара Прилепина «писательство – это именно работа. Я никогда ни одной строчки, простите мне мою меркантильность, не буду писать, если я не знаю, для чего я это буду использовать».

Лично я не считаю себя писателем, хотя и написал два романа. Меня скорее можно назвать исследователем.
Я не понимаю, как можно быть всего лишь писателем. Это всё равно что быть любителем музыки. Писатель не профессия, а призвание и служение. Возможно, даже долг.
В моём понимании, писатель – это контактёр, посредник между Небесами и людьми.
Задача писателей – будить совесть читающих людей.
Настоящий писатель - это Пророк, потому как его совестью Бог судит происходящее.

Трагедия русских писателей в том, что не нужны они никому: ни власть держащим, ни обществу, ни даже ближним своим.

Очень хорошо выразили трагедию писателя в современном мире братья Стругацкие в фильме «Сталкер»:
«Душу вложишь, сердце вложишь, – сожрут и душу, и сердце! Мерзость вынешь из души, – жрут мерзость! Они же все поголовно грамотные. У них у всех сенсорное голодание. И все они клубятся вокруг: журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные… И все требуют: «давай, давай». Какой из меня, к чёрту, писатель, если я ненавижу писать; если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кто-то становится лучше. Да не нужен я никому! Я сдохну, и через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого. Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня, по своему образу и подобию…»

«Писательство - не развлечение, это поиск истины, забвение себя и жажда сострадания! Творчество - средство постичь свою душу, сделать её лучше. Можешь не писать - не пиши! А если пишешь, то сердцем!
Настоящий писатель - не сочинитель; он лишь отражает жизнь, ибо сочинить правду невозможно, можно лишь её отразить.
Мало написать правду, нужно ещё в правде разглядеть Истину, понять смысл её.
Моя задача не учить читателя, а побудить его вместе разгадывать Тайну. И для меня счастье, если читатель откроет в тексте больше смыслов, нежели открыл я.
Я хочу помочь человеку задуматься, создаю пространство для размышлений, не навязывая своего мнения, поскольку каждый должен сам постичь себя и загадку мироздания. Нужно научиться не только смотреть, но и видеть, не только слышать, но и различать.
Главный итог прожитой жизни - не количество написанных книг, а состояние души на пороге смерти. Не важно, как ел и пил, важно, что в душе накопил. А для этого нужно любить, любить несмотря ни на что! Нет ничего прекраснее любви. И даже творчество - всего лишь восполнение любви. ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!»
(из моего романа-быль «Странник»(мистерия) на сайте Новая Русская Литература

А по Вашему мнению, в чём ТРАГЕДИЯ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература –

Слышно страшное в судьбе русских поэтов!
Гоголь

История русской литературы уникальна и трагична. По сути ее можно назвать историей изничтожения русских писателей. Двухвековое убийство литературы — весьма незаурядное явление. Конечно, гонения на писателей существовали везде и всегда. Мы знаем изгнание Данте, нищету Камоэнса, плаху Андрея Шенье, убийство Гарсиа Лорки и многое другое. Но до такого изничтожения писателей, не мытьем, так катаньем, как в России, все-таки не доходили нигде. В этом наше национальное своеобразие настолько своеобразно, что требует какого-то осмысления.

Впервые непростую тему отношений русской власти и русской литературы во всей ее остроте поставил В.Ходасевич — в статьях «О Есенине» (Возрождение, 17 марта 1932) и «Кровавая пища» (апрель 1932).

В XVIII веке символом униженного положения русского писателя надолго сделалась фигура несчастного Василия Тредиаковского — первого русского «пиита», которому приходилось многое претерпеть от своих вельможных заказчиков. «Тредьяковскому, — пишет Пушкин, — не раз случалось быть битым. В деле Волынского сказано, что сей однажды, в какой-то праздник, потребовал оду у придворного пииты, Василия Тредьяковского, но ода была не готова, и пылкий статс-секретарь наказал тростью оплошного стихотворца». Сам Тредиаковский излагает эту историю с еще более унизительными подробностями.

«За Тредьяковским пошло и пошло, — пишет Ходасевич. — Побои, солдатчина, тюрьма, ссылка, изгнание, каторга, пуля беззаботного дуэлянта… эшафот и петля — вот краткий перечень лавров, венчающих «чело» русского писателя... И вот: вслед за Тредьяковским — Радищев; «вослед Радищеву» — Капнист, Николай Тургенев, Рылеев, Бестужев, Кюхельбекер, Одоевский, Полежаев, Баратынский, Пушкин, Лермонтов, Чаадаев (особый, ни с чем не сравнимый вид издевательства), Огарев, Герцен, Добролюбов, Чернышевский, Достоевский, Короленко… В недавние дни: прекрасный поэт Леонид Семенов* , разорванный мужиками, расстрелянный мальчик-поэт Палей** … и расстрелянный Гумилев».

*Леонид Дмитриевич Семенов (Семенов-Тян-Шанский; 1880-1917) — поэт, филолог, племянник В. П. Семенова-Тян-Шанского. Убит 13 декабря 1917 г. ружейным выстрелом в затылок в избе, где жил с «братьями»-толстовцами.
**Князь Владимир Павлович Палей (1896-1918) — поэт, автор книг «Стихотворения» (Пг., 1916) и «Стихотворения. Вторая книга» (Пг., 1918). Расстрелян в Алапаевске как член императорской фамилии.

«В русской литературе трудно найти счастливых; несчастливых — вот кого слишком довольно. Недаром Фет, образчик «счастливого» русского писателя, кончил все-таки тем, что схватил нож, чтобы зарезаться, и в эту минуту умер от разрыва сердца. Такая смерть в семьдесят два года не говорит о счастливой жизни».

Добавьте к этому десятки первоклассных литературных имен, вынужденных уехать из страны. «Только из числа моих знакомых, — свидетельствует Ходасевич, — из тех, кого знал я лично, чьи руки жал, — одиннадцать человек кончили самоубийством».

Однако появление этого писательского мартиролога, разумеется, не могло состояться без самого непосредственного участия общества. Ведь писатель на Руси — с одной стороны, вознесен в общественном мнении на невиданную высоту, а с другой — презираем как «щелкопер и бумагомарака».

Лесков в одном из своих рассказов вспоминает об Инженерном корпусе, где он учился и где еще живо было предание о Рылееве. Посему в корпусе было правило: за сочинение чего бы то ни было, даже к прославлению начальства и власти клонящегося — порка: пятнадцать розог, буде сочинено в прозе, и двадцать пять — за стихи.

Ходасевич приводит слова одного молодого дантеса, который, стоя в Берлине перед витриной русского книжного магазина, сказал своей даме:
— И сколько этих писателей развелось!.. У, сволочь!

Так в чем же дело? В русском народе? В русской власти?

Ходасевич отвечает на эти вопросы так:
«И, однако же, это не к стыду нашему, а может быть, даже к гордости. Это потому, что ни одна литература (говорю в общем) не была так пророчественна, как русская. Если не каждый русский писатель — пророк в полном смысле слова (как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский), то нечто от пророка есть в каждом, живет по праву наследства и преемственности в каждом, ибо пророчествен самый дух русской литературы. И вот поэтому — древний, неколебимый закон, неизбежная борьба пророка с его народом, в русской истории так часто и так явственно проявляется».

Словно во исполнение этих слов, власть и общество еще несколько десятилетий старательно прореживали писательские ряды. Только теперь «работали» уже не с единицами — с десятками и сотнями (в одном только Ленинграде жертвами репрессий стали около 100 деятелей литературы — см.: Распятые: Писатели [Ленинграда]— жертвы политических репрессий / Авт.-сост. З. Л. Дичаров.— СПб. 1993-2000). На Первом съезде советских писателей, проходившем в Москве с 17 августа по 1 сентября 1934 года, присутствовал 591 делегат. В течение нескольких последующих лет каждый третий из них (более 180 человек) был репрессирован. Конечно, далеко не все из них были пророки, но все же цифры впечатляют — это же целые уничтоженные национальные литературы! Скажем, из 30 членов и кандидатов в члены творческого союза из Татарстана 16 человек попали под репрессии, из них 10 погибли. Из 12 членов Союза писателей Чечено-Ингушетии было арестовано 9 человек, осуждено 7 человек, расстреляно 4 человека и т.д.

Из крупных имен были казнены или умерли в заключении О.Э. Мандельштам, П.Н. Васильев, С.А. Клычков, Н.А. Клюев, Д.Хармс, И.Э. Бабель, П.В. Орешин, Б. А. Пильняк, А. Весёлый, В. И. Нарбут и др. Н.Заболоцкий, арестованный в 1938 г., находился в заключении до 1944 г. В декабре 1938 года арестовали поэтессу Ольгу Берггольц; хотя она и была освобождена через полгода, от побоев во время следствия у неё произошёл выкидыш, были арестованы и погибли её муж, две дочери. В эти годы подвергались арестам, но чудом избежали гибели Даниил Андреев, Олег Волков, Варлам Шаламов.

Одновременно с репрессиями на всем протяжении советской истории шла идеологическая травля писателей, жертвами которой в разные годы были Михаил Булгаков, Евгений Замятин, Андрей Платонов, Михаил Зощенко, Анна Ахматова, Борис Пастернак и другие. В 1960-е годы участи арестантов не избежали Юлий Даниэль и Андрей Синявский, позорный судебный приговор выслушал Иосиф Бродский. В 1974 году был арестован и принудительно выслан из страны Александр Солженицын (зафиксирована и попытка его физической ликвидации).

Теперь, вроде, наступила счастливая пора, когда писатели и поэты благополучно доживают до пенсии (непьющие, во всяком случае). Радоваться, впрочем, особенно нечему, ибо долголетие нынешней творческой братии связано прежде всего с тем, что литература потеряла всякое влияние на общественные процессы.

Как написал когда-то Андрей Вознесенский:

Проживает по бивуакам
Стихотворная благодать.
Но раз поэтов не убивают,
Значит, некого убивать.
(На смерть Пазолини, 1975)

Странная ситуация. Писатели живы и их много. А вот русская литература? Впервые за два столетия — ни одного мирового имени из числа живущих и здравствующих. Только не говорите мне о Пелевине, Сорокине, Шишкине и прочих Ерофеевых. Дай им Бог, конечно, больших тиражей и хороших гонораров, но продолжать их именами великолепный ряд ХХ века: Чехов, Толстой, Булгаков, Бунин, Набоков — значит кощунствовать и возводить хулу на Духа Святого — божественную русскую речь.

________________________________________ __
Рад сообщить, что моя книга « Последняя война Российской империи» (30 авт. л.) выйдет осенью этого года.
Заказать свой экземпляр с автографом и подарком от автора можно уже прямо сейчас по адресу:

http://planeta.ru/campaigns/15556 (там же см. информацию о книге)

или обратившись непосредственно ко мне (контакты в профиле).

Заказав книгу, вы получите её почтовой пересылкой (оплата за счет получателя). Возможен самовывоз в Москве при личной встрече.
Есть также вариант с электронной версией.

Если появились вопросы, пишите — отвечу.

Буду благодарен за перепост.

Иосиф Виссарионович Сталин любил смотреть кино — отечественное и зару-бежное, старое и новое. Новое отечественное, помимо естественного зритель-ского интереса, составляло неустанный предмет его забот: вслед за Лениным он считал кино «важнейшим из искусств». В начале 1946 года его вниманию предложили еще одну кинематографическую новинку — с нетерпением ожи-дав-шуюся вторую серию фильма Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный». Первая серия к этому времени уже получила Сталинскую премию первой степени.

Фильм был не только государственным заказом особой важности. Диктатор свя-зывал с ним надежды, имевшие откровенно личную подоплеку. Еще в на-чале 1930-х годов он категорически отрицал свое предполагаемое сходство с ве-личайшим преобразователем России и венценосным реформатором Петром Великим. «Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бес-смысленна», — настаивал диктатор. К началу же 1940-х Сталин уже откровенно намекал Эйзенштейну на «исторические параллели» между собственными деяни-ями и политикой Ивана Грозного. Фильм о самом жестоком российском тиране должен был объяснить советским людям смысл и цену приносимых ими жертв. В первой серии, казалось, режиссер вполне успешно начал выпол-нять поставленную перед ним задачу. Сценарий второй был также одобрен самим «верховным цензором». Ничто не предвещало катастрофы.

Тогдашний руководитель советского кинематографа Иван Большаков вернулся с просмотра второй серии с «опрокинутым лицом», как вспоминали очевидцы. Сталин проводил его фразой, которую можно считать эпиграфом к последу-ющим событиям, определившим послевоенную судьбу советской культуры на бли---жайшие семь лет — до самой смерти тирана: «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за всех вас как следует».

Что же, собственно, неожиданного и категорически неприемлемого мог уви-деть на кремлевском экране заказчик фильма, его основной «консультант» и самый внимательный читатель сценария? Партийные руководители совет-ского искусства много лет искренне полагали, что главное в кино — именно сценарий. Однако режиссура Сергея Эйзенштейна, игра его актеров, опера-тор-ская работа Эдуарда Тиссэ и Андрея Москвина, живописные решения Иосифа Шпинеля и музыка Сергея Прокофьева в контрапункте с четко опре-деленными смыслами слов выразили доступными им игровыми, изобрази-тельными и зву-ковыми средствами то, что в корне противоречило намерениям автора этого проекта, Сталина. Экстатическая пляска опричников, под ерни-ческие напевы и дикое гиканье взрывающая черно-белый экран кровавым всполохом красок, обдавала беспредельным ужасом. Источник вдохновения этих сцен трудно не узнать — им была сама реальность сталинского времени. «Загуляли по боя-рам топоры. / Говори да приговаривай, топорами прико-лачивай».

На это прямое обвинение Сталин и отреагировал, подобно своему экранному альтер эго, который произносил: «Через вас волю свою творю. Не учить — служить ваше дело холопье. Место свое знайте…» Нужно было снова прини-маться за «пристальное партийное руководство искусством» — за ту работу, которую на время прервала война. Новая война — теперь уже холодная — по-служила знаком для начала масштабной кампании по борьбе с идеологи-че-скими «отклонениями» в литературе, философии и искусстве. Десятилетней давности кампания, 1936 года, по борьбе с формализмом не искоренила идео-логической крамолы — кампанию эту требовалось возобновить.

К концу лета 1946 года, 14 августа, был окончательно отредактирован текст постановления оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». Там, в частности, говорилось:

«В чем смысл ошибок редакций „Звезды“ и „Ле-нин-града“? Руководящие работники журналов… забыли то положение лени-низма, что наши жур-налы, являются ли они научными или художественными, не мо-гут быть аполитичными. Они забыли, что наши журналы являются мо-гучим средством советского государства в деле воспитания советских людей и в осо-бенности молодежи и поэтому должны руководствоваться тем, что составляет жизненную основу советского строя, — его политикой».

Это был первый залп по инакомыслящим. Менее чем через две недели второй целью стал театр, вернее театральная драматургия (то есть тоже литература): 26 августа вышло постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О репертуаре драмати-ческих театров и мерах по его улучшению». Еще через неделю, 4 сентября, в постановлении «О кинофильме „Большая жизнь“» обстрелу подвергся ки-нематограф. На страницах постановления среди «неудачных и ошибочных фильмов» была упомянута и вторая серия «Ивана Грозного»:

«Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма „Иван Грозный“ обнаружил невеже-ство в изображении исторических фактов, предста-вив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американ-ского ку-клукс-клана, а Ивана Гроз-ного, человека с сильной волей и харак-тером, — слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».

Опыт кампании по борьбе с формализмом 1936 года подсказывал, что ни один из видов искусства не останется в стороне от событий. Творческие объедине-ния начали торопливо готовиться к публичному покаянию — эта процедура была тоже уже хорошо освоена в горниле идеологических «чисток» 1920-х, а затем 1930-х годов. В октябре 1946 года собирается Пленум оргкомитета Союза композиторов СССР, посвященный обсуждению постановлений по ли-тературе, театру и кино. Подобно гоголевской унтер-офицерской вдове, жела-тельно было высечь себя самостоятельно в надежде на снисхождение будущих мучителей.

Процесс борьбы за «подлинное советское искусство» и против формализма ширился, втягивая в себя другие сферы идеологии. На фоне обнадеживающей новости об отмене в СССР в 1947 году смертной казни (временной, как выяс-нилось вскоре, — она была восстановлена уже в 1950-м) советская пресса рас-ширяет список опальных имен деятелей культуры. Если в центре августовского постановления по литературе оказалась парадоксальная в своем сочетании пара Михаил Зощенко — Анна Ахматова, то в марте 1947 года к ним присоединили Бориса Пастернака. В газете «Культура и жизнь» была напечатана резко анти-пастернаковская статья поэта Алексея Суркова, который обвинял своего кол-легу «в прямой клевете на новую действительность».

Июнь 1947-го был ознаменован публичной дискуссией о новом учебнике исто-рии западной философии: его автором был начальник Управления пропаганды и агитации ЦК партии академик Георгий Александров. Впрочем, эта полемика происходила в несколько этапов. Она началась с критического выступления Сталина в декабре 1946-го и постепенно вбирала в себя новых и новых участ-ни-ков, обретая в высших политических сферах все более представительное кура-тор-ство. Когда к лету 1947 года на роль ее организатора был выдвинут секре-тарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов, стало ясно, что в воронку разрастаю-щейся идеологической кампании попадет и наука во всем объеме ее направ-лений.

Философская дискуссия 1947 года стала показательной сразу в нескольких отношениях: во-первых, под огонь критики попала работа, незадолго до того удостоенная Сталинской премии; во-вторых, настоящей причиной возникших «принципиальных разногласий» была отнюдь не философия, а жесточайшая партийная борьба: Александров, сменивший на своем посту в ЦК Жданова, при-надлежал к иной группировке в партийном руководстве. Схватка между этими группировками была в полном смысле слова смертельной: летом 1948 го-да Жданов, представлявший «ленинградский клан», умрет от болезни сердца. Его соратники позже будут привлечены к ответственности по так на-зываемому «ленинградскому делу», ради которого, по-видимому, и будет восстановлена вновь смертная казнь. Но наиболее очевидное сходство всех идеологических процессов 1946-1947 годов заключается в том, что их «дири-жером» стал именно Жданов, наделенный этой «почетной миссией» лично Сталиным, отчего постановления по вопросам искусства вошли в историю как «ждановские», а недолгий период этой его деятельности получил название «ждановщины».

После литературы, театра, кино и философии на очереди стояли другие виды искусства и другие области науки. Перечень инвектив, адресованный им, посте-пенно разрастался и становился более разнообразным, а официальный лексикон обвинения оттачивался. Так, уже в постановлении по театральному репертуару возник один существенный пункт, которому суждено было в бли-жайшие годы занять видное место в различных документах по вопросам искус-ства. Он гласил:

«ЦК ВКП(б) считает, что Комитет по делам искусств ведет неправиль-ную линию, внедряя в репертуар театров пьесы буржуазных зару-бежных драматургов. <…> Эти пьесы являются образцом низкопробной и пош-лой зарубежной драматургии, открыто проповедующей буржуазные взгляды и мораль. <…> Часть этих пьес была поставлена в драматиче-ских театрах. По-становка театрами пьес буржуазных зарубежных авто-ров явилась, по существу, предоставлением советской сцены для пропа-ганды реакционной буржуазной идеологии и морали, попыткой отра-вить сознание советских людей мировоз-зрением, враждебным совет-скому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и быту. Широкое распространение подобных пьес Комитетом по делам искусств среди работников театров и постановка этих пьес на сцене явились наиболее грубой политической ошибкой Комитета по делам искусств».

Борьба с «безродным космополитизмом» была впереди, а авторы текстов поста--новлений еще только подбирали нужные и наиболее точные слова, кото-рые могли бы стать девизом в разворачивающейся идеологической борьбе.

Завершающий пункт постановления о репертуаре — «отсутствие принципи-альной большевистской театральной критики». Именно здесь впервые сфор-мулированы обвинения в том, что в силу «приятельских отношений» с теат-раль-ными режиссерами и актерами критики отказываются принципиально оцени-вать новые постановки, и так «частные интересы» побеждают «общест-венные», а в ис-кусстве водворяется «компанейщина». Эти идеи и использо-ванные для их оформления понятия станут в ближайшие годы сильнейшим оружием пар-тийной пропаганды в атаке на разные области науки и искусства. Останется только провести прямую связь между «низкопоклонством перед Западом» и на-личием «компанейщины» и коллегиальной поддержки, чтобы обосновать на этом фундаменте основные постулаты следующих идеологиче-ских кампа-ний. И уже в следующем году в центре идеологической борьбы оказалась по-литика антисемитизма, набиравшая ход по непосредственной инициативе Сталина вплоть до самой его смерти, под лозунгами «борьбы с космополи-тизмом».

Антисемитизм, обозначенный как «борьба с космополитизмом», не был слу-чай-ным выбором властей. За этими политическими мерами просматри-валась четко проводимая уже с первой половины 1930-х линия на формиро-вание велико-державной идео-логии, принявшей к концу 1940-х откровенно нацио-на-листические и шовини-стические формы. Иногда они получали вполне анекдо-тическое воплощение. Так, в 1948 году одесский скрипач Михаил Гольд-штейн извещает музыкальное сообщество о сенсационной находке — рукописи 21-й симфонии никому дотоле не известного композитора Николая Овсянико-Куликовского, датированной 1809 годом. Известие было встречено музыкаль-ной общественностью с боль-шим воодушевлением, ведь до сих пор считалось, что симфонии в России этого времени не существовало. За обнародованием сочинения последовали издание, многочисленные исполнения и записи, анали-тические и исторические очерки. Началась работа над монографией о композиторе.

Советская наука о музыке в это время находилась в настойчивых поисках оснований для уравнивания исторической роли русской музыки и западных нацио-нальных школ. Сходные процессы происходили повсеместно: приоритет Рос-сии во всех без исключения областях культуры, науки и искусства стал едва ли не главной темой изысканий советских ученых-гуманитариев. Дока-зательству этого гордели-вого тезиса была посвящена монография «Глинка» Бори-са Асафь-ева — един-ственного советского музыковеда, удостоенного — как раз за эту книгу — звания академика. С позиций сегодняшнего дня исполь-зованные им демагогические способы присвоения «права первородства» музы-ке гениального русского ком-позитора не выдерживают критического анализа. Так называемая симфония Овсянико-Куликовского, сочиненная, как выясни-лось уже к концу 1950-х го-дов, самим Михаилом Гольдштейном, возможно в соавторстве с другими мис-тификаторами, была в некотором роде такой же попыткой трансформации истории отечественной музыки. Или успешным ро-зы-грышем, пришедшимся как нельзя кстати данному историческому момен-ту.

Этот и подобные случаи свидетельствовали о том, что в ходе эскалации про-цесса «ждановщины» дело дошло и до музыкального искусства. И действи-тельно, начало 1948 года было ознаменовано трехдневным совещанием деяте-лей совет-ской музыки в ЦК ВКП(б). В нем приняло участие более 70 ведущих со-вет-ских композиторов, музыковедов и музыкальных деятелей. Были в их чи-сле и не-сомненные, признанные мировым сообществом классики — Сергей Про-кофьев и Дмитрий Шостакович, почти ежегодно создававшие сочинения, удер-живающие за собой и сегодня статус шедевра. Однако поводом для обсу-ждения состояния современной советской музыкальной культуры стала опера Вано Му-радели «Великая дружба» — один из рядовых опусов советской «исто-ри-ческой оперы» на революционную тему, исправно пополнявших репертуар тогдашних оперных театров. Ее исполнение в Большом за несколько дней до того посетил в сопровождении своей свиты Сталин. «Отец народов» поки-нул театр в бешен-стве, как некогда, в 1936 году, — представление шостакови-чев-ской «Леди Мак-бет Мценского уезда». Правда, теперь для гнева у него были гораздо более личные основания: в опере шла речь о спутнике его боевой моло-дости Серго Орджоникидзе (погибшем при не вполне выяснен-ных обстоя-тель-ствах в 1937 году), о становлении советской власти на Кавказе, а стало быть, и о степени собственного участия Сталина в этой «славной» эпопее.

Сохранившиеся варианты проекта постановления, подготовленного в кратчай-шие сроки аппаратчиками ЦК по этому поводу, фиксируют любопытную си-ту-ацию: речь в тексте идет почти исключительно о несообразностях сюжета, ис-торических несоответствиях в трактовке событий, недостаточном раскрытии в них роли партии, о том, «что ведущей революционной силой является не рус-ский народ, а горцы (лезгины, осетины)». В заключение довольно пространного послания доходит дело и до музыки, которая упоминается всего в одной фразе:

«Следует отметить также, что если музыка, характеризующая комис-сара и гор-цев, широко использует национальные мелодии и в целом удачна, то музы-кальная характеристика русских лишена национального колорита, бледна, часто в ней звучат чуждые ей восточные интонации».

Как видим, музыкальная часть вызывает нарекания именно в той же части, что и сюжетная, и оценка эстетических недочетов целиком подчинена здесь идеологии.

Доработка документа привела к тому, что постановление «Об опере „Великая дружба“» начинается в окончательном виде именно с характеристики музыки, и ей же оно номинально посвящено. Обвинительная часть в этой заключитель-ной редакции официального приговора базируется как раз на характеристике музыкальной стороны оперы, тогда как либретто посвящены на этот раз лишь два предложения. Здесь показательным образом появляются ранее не фигури-ровавшие в тексте «положительные» грузины и «отрицательные» ингуши и че-ченцы (смысл этой поправки в конце 1940-х годов, когда эти народы подверг-лись широкомасштабным репрессиям, абсолютно прозрачен). Постановку «Ве-ликой дружбы» в это самое время, согласно проекту записки, готовили «около 20 оперных театров страны», кроме того, она уже шла на сцене Боль-шого теат-ра, однако ответственность за ее провал была возложена целиком на компози-тора, который встал на «ложный и губительный формалистический путь». Борьба с «формализмом» (одно из самых страшных обвинений в кампа-нии 1936 года, начавшейся с гонений на Шостаковича) вышла на сле-дующий виток.

Музыка недавнего лауреата Сталинской премии Мурадели, по правде говоря, имела «вид непорочный и невинный»: она полностью соответствовала всем тем требованиям, которые предъявлялись советской опере чиновниками от ис-кус-ства. Мелодичная, немудреная в своих формах и работе с ними, с опо-рой на жан-ры и фольклорное псевдоцитирование, трафаретная в своих интона-ци-онных и ритмических формулах, она никак не заслуживала тех характери-стик, которые были ей выданы разъяренными обвинителями. В постановле-нии же о ней говорилось:

«Основные недостатки оперы коренятся прежде всего в музыке оперы. Музыка оперы невыразительна, бедна. В ней нет ни одной запоминаю-щейся мелодии или арии. Она сумбурна и дисгармонична, построе-на на сплошных диссонансах, на режущих слух звукосочетаниях. Отдель-ные строки и сцены, претендующие на мелодичность, внезапно пре-ры-ваются нестройным шумом, совершенно чуждым для нормального человеческого слуха и действующим на слушателей угнетающе».

Однако именно на этой абсурдной подмене действительных и воображаемых недостатков музыки построены основные выводы февральского постановле-ния. По своему смыслу они, безусловно, «досказывают» те обвинения, которые прозвучали в 1936 году в адрес Шостаковича и его второй оперы. Но теперь список претензий был уже четко сформулирован — равно как и список имен композиторов, заслуживаю-щих порицания. Этот последний оказался особенно примечателен: званием «формалистов» были заклеймлены действительно лучшие композиторы стра-ны — Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Арам Хачатурян, Виссарион Шебалин, Гавриил Попов и Николай Мясковский (то, что список возглавил Вано Мурадели, выглядит всего лишь историческим анекдотом).

Плодами этого постановления не преминули воспользоваться сомнительные выдвиженцы на ниве музыкального искусства, полуграмотные в своем ремесле и не обладающие необходимым профессиональным кругозором. Их девизом стал приоритет «песенного жанра» с его опорой на поддающийся цензурному надзору текст перед сложными по своей конструкции и языку академическими жанрами. Первый Всесоюзный съезд советских композиторов в апреле 1948 го-да и завершился победой так называемых песенников.

Но выполнить высочай-ший наказ Сталина по созданию «советской класси-ческой оперы», а также советской классической симфонии новые фавориты власти были категори-чески неспособны, хотя подобные попытки неустанно предприни-мались, — не хватало умений, да и талантов. В результате запрет Главреперткома на исполнение произведений упомянутых в постановлении опальных авторов продержался чуть больше года и в марте 1949-го был отменен самим Сталиным.

Однако постановление сделало свое дело. Композиторы поневоле сменили стилистические и жанровые приоритеты: вместо симфонии — оратория, вме-сто квартета — песня. Сочинявшееся в опальных жанрах зачастую почивало в «твор-ческих портфелях», дабы не подвергать риску автора. Так, например, поступил Шостакович со своими Четвертым и Пятым квартетами, Празднич-ной увертюрой и Первым скрипичным концертом.

С оперой после «показательной порки» Мурадели иметь дело приходилось тоже с осторожностью. Шостакович фактически так и не вернулся в музы-кальный театр, сделав в 1960-х годах лишь редакцию своей опальной «Леди Макбет Мценского уезда»; неуемный Прокофьев, завершив в 1948-м свой последний опус в этом жанре — «Повесть о настоящем человеке», на сцене его так и не уви-дел: не пустили. Внутренний идеологический цензор каждого из твор-цов заговорил намного явственнее и требовательнее, чем раньше. Ком-позитор Гавриил Попов — один из самых многообещающих талантов своего поколе-ния — ноябрьской ночью 1951 года оставил запись в дневнике, сумми-рующую весь лексикон и понятийный аппарат «погромных» рецензий и кри-тических выступлений того времени:

«Квартет закончил… Завтра отрежут мне голову (на секретариате с бюро Камерно-симфонической секции) за этот самый Квартет… Найдут: „поли--тонализм“, „чрезмерную напряженность“ и „пере-услож-ненность музыкально-психологических образов“, „чрезмерную мас-штабность“, „непреодолимые исполнительские трудности“, „изыс-канность“, „мирискусственничество“, „западничество“, „эстет-ство“, „нехватку (отсут-ствие) народности“, „гармоническую изощрен-ность“, „формализм“, „черты декадентства“, „недоступность для вос-приятия массовым слушателем“ (сле-довательно, антинародность)…»

Парадокс же заключался в том, что коллеги из секретариата и бюро Союза компо-зиторов на следующий день обнаружили в этом квартете как раз «народ-ность» и «реализм», а также «доступность для восприятия массовым слуша-те-лем». Но ситуации это не отменяло: в отсутствие настоящих профессиональ-ных кри-териев и само произведение, и его автор могли легко быть причислены к тому или иному лагерю, в зависимости от расстановки сил. Они неизбежно станови-лись заложниками внутрицеховых интриг, борьбы за сферы влияния, причуд-ливые коллизии которых в любой момент могли получить оформление в соответствующей директиве.

Маховик идеологической кампании продолжал раскручиваться. Обвинения и фор-мулировки, звучавшие со страниц газет, становились все абсурднее и чудовищнее. Начало 1949 года ознаменовалось появлением в газете «Правда» редакционной статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», которая и положила начало целенаправленной борьбе с «безродным космополитизмом». Сам термин «безродный космополит» прозвучал уже в речи Жданова на совещании деятелей советской музыки в январе 1948 года. Но подробное разъяснение и отчетливую антисемитскую окраску он получил в статье о театральной критике.

Поименно перечисленные критики, уличенные со страниц центральной прессы в попытке «создать некое литературное под-полье», были обвинены в «гнусном поклепе на русского советского человека». «Безродный космополитизм» оказы-вался на поверку всего лишь эвфемизмом «сионистского заговора». Статья о критиках появилась в разгар антиеврейских репрессий: за несколько месяцев до ее появления состоялся разгон «Еврейского антифашистского комитета», члены которого были арестованы; в течение 1949 года по всей стране закры-вались музеи еврейской культуры, газеты и журналы на идиш, в декабре — последний в стране еврейский театр.

В статье о театральной критике, в частности, говорилось:

«Критик — это первый пропагандист того нового, важного, положи-тельного, что создается в литературе и искусстве. <…> К сожалению, критика, и особенно театральная критика, — это наиболее отстающий участок в нашей литературе. Мало того. Именно в театральной критике до последнего времени сохранились гнезда буржуазного эстетства, прикрывающие антипатриотическое, космополити-ческое, гнилое отно-ше-ние к советскому искусству. <…> Эти критики утратили свою ответ-ствен-ность перед народом; являются носителями глубоко отврати-тель-ного для советского человека, враждебного ему безродного космополи-тизма; они мешают развитию советской литературы, тормозят ее дви-же-ние вперед. Им чуждо чувство национальной советской гордости. <…> Такого рода критики пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства, яростно обрушиваясь именно на патри-о-тические, политически целеустремленные произведения под пред-ло-гом их якобы художественного несовершенства».

Идеологические кампании конца 1940-х — начала 1950-х годов затронули все сферы советской жизни. В науке табуировались целые направления, истреб-лялись научные школы, в искусстве — запрету подвергались художественные стили и темы. Лишались работы, свободы, а порой и самой жизни выдающиеся творческие личности, профессионалы своего дела. Не выдерживали страшного давления времени даже те, кому, казалось, повезло избежать наказания. Среди них был и Сергей Эйзенштейн, скоропостижно скончавшийся во время пере-делки запрещенной второй серии «Ивана Грозного». Потери, понесенные рус-ской культурой в эти годы, не поддаются учету.

Конец этой показательной истории был положен в одночасье смертью вождя, но ее отголоски долго еще раздавались на просторах советской культуры. За-служила она и своего «памятника» — им стала кантата Шостаковича «Анти-формалистический раек», явившаяся из небытия в 1989 году как тайное, не-подцензурное сочинение, несколько десятков лет дожидавшееся своего испол-не-ния в архивах композитора. Эта сатира на совещание деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б) 1948 года запечатлела абсурдный образ одного из самых страш-ных периодов советской истории. И однако до самого ее конца постулаты принятых идеологических постановлений сохраняли свою легитимность, сим-во-лизируя незыблемость партийного руководства наукой и искусством.

Из истории известно, что многие книги известных писателей получали признание только тогда, когда их авторы уже умирали. Жесткий контроль специальных органов мог запретить различные издания. Любые непонравившиеся творения писателей и поэтов незамедлительно запрещали. В СССР беспощадно боролись с цензурой. Партийные органы искали различные распространения информации, неважно, печатные это были книги или же музыкальные произведения. Также под контролем находились театральные постановки, кинематограф, средства массой информации и даже изобразительное искусство.

Проявление любых иных источников информации, кроме государственного, всегда подавлялось. И причиной тому было лишь то, что они не совпадали с официальной государственной точкой зрения.

Сложно судить, насколько необходимой и полезной мерой являлось это для контроля общественности. Идеология имеет место быть, но любая информация, развращающая сознание людей и призывающая к различным незаконным действиям, должна была быть остановлена.

Анна Ахматова

Годы жизни: 23.06.1889 – 05.03.1966

Великую писательницу Анну Ахматову в свое время называли «Северной звездой», что вызывало удивление, ведь родилась она на Черном море. Жизнь ее была долгой и насыщенной, ведь она не понаслышке знала о потерях, связанных с войнами и революциями. Счастья она испытала очень мало. Многие в России Ахматову и читали, и знали лично, несмотря на то, что ее имя зачастую было даже запрещено называть. Она имела русскую душу и татарскую фамилию.

Ахматова вошла в Союз Писателей России в начале 1939 года, а спустя 7 лет ее исключили. В постановлении ЦК было указано, что ее давно знают многие читатели, а ее безыдейная и пустая поэзия плохо влияет на советскую молодежь.

Что же случалось с жизнью поэта, когда его выгоняли из Союза писателей? Он лишался стабильной заработной платы, на него постоянно совершали нападки критики, пропадала возможность напечатать свое творение. Но Ахматова не отчаивалась и с достоинством шла по жизни. Как рассказывают современники, шли годы, а она становилась только сильнее и величественнее. В 1951 году ее приняли обратно, а в конце жизни поэтесса дождалась мирового признания, получала награды, печаталась огромными тиражами и ездила за границу.

Михаил Зощенко

Годы жизни: 10.08.1894 – 22.07.1958

Михаила Зощенко считают классиком современной русской литературы, но таковым он являлся далеко не всегда. Советский поэт, драматург, переводчик и сценарист в 1946 году вместе с Ахматовой попал под раздачу и также был выгнан из Союза писателей. Но ему досталось даже больше, чем Анне, потому что его считали врагом посильнее.

В 1953 году, когда уже умер Сталин, писателя приняли обратно, что дало ему все шансы вернуть себе былую славу, но при разговоре с английскими студентами, Зощенко заявил, что его несправедливо выгнали из Союза, в то время, когда Ахматова выразила свое согласие с решением Союза.

Михаила много раз просили покаяться, на что он говорил: «Я скажу так – у меня нет другого выхода, ведь поэта внутри меня ваы уже убили. Сатирик должен считаться морально чистым человеком, а меня унизили, как последнего сукина сына…». Его ответ поставил однозначную точку в писательской карьере. Печатные агентства отказывались издавать его произведения, а коллеги не хотели встречаться с ним. Писатель вскорости скончался, а вероятной причиной этого стали нищета и голод.

Борис Пастернак

Годы жизни: 10.02.1890 – 30.05.1960

Борис Пастернак был довольно влиятельным поэтом в России, а также востребованным переводчиком. В 23 года он уже смог опубликовать свои первые стихи. Его травили много раз и далеко небезосновательно. Самые главные из причин – никем непонятые стихи, публикация в Италии «Доктора Живаго», да еще и полученная Нобелевская премия, которая была ему вручена в 1958 году. Несмотря на такие достижения, поэта выгнали из Союза писателей - случилось это спустя три дня после награждения.

Большое количество людей, не читавших стихов поэта, осуждали его. Бориса не спасло даже то, что Альбер Камю вызвался ему помочь, после чего и ему порядком досталось. Пастернак был вынужден отказаться от премии. Его соратники рассказывали, что на нервной почве из-за бесконечной травли у него развился рак легких. В 1960 году Пастернак встретил свою кончину на загородной даче в поселке Переделкино. Интересно, что Союз отменил свое решение лишь спустя 27 лет после смерти поэта.

Владимир Войнович

Годы жизни: 26.09.1932

Владимир Войнович - прекрасный русский драматург, поэт и писатель, постоянно конфликтовавший с тогдашним правительством. Причиной были сатирические нападки в сторону власти, а также акция «За права человека». Книга «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» принесла писателю не только славу, но и массу проблем. Ему пришлось нелегко после создания этого романа-анекдота. За Войновичем стали тщательно следить, что привело к исключению его из Союза писателей. Опускать руки он не стал, ведь ему помогал природный оптимизм.

В книге «Дело № 34840» он детально описывает свои взаимоотношения с властью. На нем решили провести опыт – начинили сигары психотропным препаратом. Офицеры КГБ хотели, чтобы Войнович стал болтуном и согласился на все уловки, но, к их сожалению, этого не случилось. Вместо этого они получили разъяснительную беседу, которой явно не ожидали.

В 1980-е годы Владимира выгнали из страны. Но в 90-ые поэт вернулся домой.

Евгений Замятин

Годы жизни: 01.02.1884 – 10.03.1937

Евгений Замятин известен как русский писатель, критик, публицист и киносценарист. В 1929 году он в эмигрантской печати выпустил роман «Мы». Книга повлияла на британского писателя и публициста Джорджа Оруэлла, а также на английского писателя, философа и новеллист Олдоса Хаксли. Они начали травить писателя. Союз писателей быстро исключил из своих рядов Замятина. В Литературной газете написали, что страна сможет спокойно существовать без таких писателей.

Два года Евгению не дают нормально жить, он не выдерживает и пишет письмо Сталину: «Я не собираюсь изображать из себя оскорбленную невинность. Я прекрасно понимаю, что в первые несколько лет после революции, я писал и такие вещи, которые могли вызвать нападки». Письмо вызвало нужный эффект, и вскоре Замятину разрешают выехать заграницу. В 1934 году его принимают обратно в Союз писателей, несмотря на то, что писатель уже тогда был эмигрантом. Русские читатели увидели роман «Мы» только в 1988 году.

Марина Цветаева

Годы жизни: 08.10.1892 – 31.08.1941

Марина Цветаева была русской поэтессой Серебряного века, переводчицей и прозаиком. Очень непростые отношения с властями складывались в течение всей ее творческой карьеры. Врагом народа ее не считали, политическим гонениям Цветаева не подвергалась, поэтессу просто игнорировали, и это не могло не раздражать. Идеологи социализма сделали заключение, что ее издания являются буржуазными пороками и не могут быть ценными для советского читателя.

Марина оставалась верна прежним жизненным принципам даже после революции. Ее практически не публиковали, но она не уставала от попыток донести свое творчество обществу. Ее муж тогда жил в Праге, и Цветаева приняла решение быть с ним, переехав в 1922 году к нему. Там, в 1934 году, она написала философское стихотворение, где можно было увидеть большую тоску по Родине. Она отчаянно пытается разобраться в себе и приходит к выводу, что нужно вернуться в Союз. Случилось это только в 1939 году, но ее никто не ждал. Более того, вся ее семья была арестована, а ей запретили печатать стихи. Поэтесса тяжело переносила нищету и унижения.

Женщина стала активно писать жалобы всем, кому было возможно: в Союз писателей, в правительство и даже Сталину. Но ответа так и не поступило. Причиной тому ее семейные узы с белогвардейским офицером. Цветаева рано поседела и постарела, но писать не прекращала. Она писала горькие строки: «Жизнь за этот год меня сильно добила… Исхода другого не вижу, как взывать о помощи… Я уже год ищу крюк, чтобы умереть, но об этом даже никто не знает». 31 августа 1941 года Цветаева скончалась. Спустя три месяца ее мужа расстреливают, а еще через шесть погибает на войне сын.

Печально, но могила Цветаевой была утеряна. Единственное, что осталось – памятник на Елабужском кладбище. Но зато после нее остались поэзия, статьи, дневники, письма, ее слова и ее душа.

Это, конечно, не весь список поэтов и писателей, которые попадали под запрет. Слова авторов во все времена являлись мощным идеологическим оружием, которое очень часто призывало к решительным действиям. Любой писатель мечтает быть услышанным и известным. Все авторы из этого списка действительно были гениальными творцами слова, вынужденные понести несправедливые наказания за свои мысли и правду.

Сейчас правит эпоха свободы слова, поэтому издают и печатают огромное количество самой разнообразной литературы. Есть даже такие авторы, которые если бы жили в советское время, тоже стали жертвами запретов. В современном мире сложно проводить параллели между настоящими творцами и теми, кто печатается только для того, чтобы обрести материальные блага или, еще хуже, чтобы угодить чьим-то конкретным интересам. Иногда даже сложно понять, что страшнее – цензура или вседозволенность, и к чему это все способно привести.