Литературная критика
После «Грозы» Островского (А. А. Григорьев)
Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу. Письмо первое. Неизбежные вопросы
Аполлон Александрович Григорьев
Гроза очищает воздух.
Физическая аксиома
...Смирение перед народною
правдою.
Слова Лаврецкого1
А что-то скажет народ?..
Гоголевский «Разъезд»2
Вот что скажет народ!.. думал я, выходя из ложи в коридор после третьего действия «Грозы», закончившегося искреннейшим взрывом общего восторга и горячими вызовами автора3.
Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее
произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, - а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, - смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент - эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными»
, тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, - массою сложною, разнородною, - почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения.
Для меня лично человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях проверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. Не народ существует для словесности, словесность (в самом обширном смысле, то есть как все многообразное проявление жизни в слове) для народа, - и не словесностью создается народ, а народом словестность. Всякая же словесность, которая думает создать или пересоздать народ... Но здесь я лучше покамест остановлю речь свою и не докончу мысли, как Гамлет не доканчивает фразы: «И если солнце зарождает червей в дохлой собаке...»4.
Накануне представления «Грозы» я долго говорил с вами о многом5, что для меня и, судя по симпатии вашей к разговору, для вас самих составляет существенное верование по отношению к искусству и к жизни. Я собирался было писать к вам ряд писем, в которых с возможною и нужною - не для вас, конечно, а для других читателей - ясностью, с возможною и совершенно ненужною, но считающеюся за нужную в наше отвыкшее от отвлеченного мышления время, отчетливостью, изложить положения и логически жизненные последствия того общего взгляда на искусство и отношения искусства к жизни, который я не раз называл идеально-художественным. Взгляд этот - не новый какой-нибудь, - и, стало быть, я не имею претензии называть его моим
взглядом; называю же я его так, то есть идеально-художественным, в противуположность двум другим: 1) взгляду, присвоившему себе в недавнее время название реального6, но, в сущности, теоретическому
, расстилающему бедную жизнь на прокрустово ложе, подчиняющему ее более или менее узкой теории, то есть совокупности последних результатов, добытых рассудком в последнюю минуту современной жизни, и 2) взгляду, присвоивающему себе название эстетического
, проповедывающему свое дилетантское равнодушие к жизни и к ее существенным вопросам, во имя какого-то искусства для искусства, а потому гораздо более заслуживающему название взгляда материального7, - грубо ли материального, тонко ли материального, это совершенно все равно. Естественно, что, противуполагая идеально-художественный взгляд эстетическому в, таком смысле, - я не думаю ставить искусству какие-либо внешние цели или задачи. Искусство существует для души человеческой и выражает ее вечную сущность в свободном творчестве образов, и по этому самому оно - независимо, существует само по себе и само для себя, как все органическое, но душу и жизнь, а не пустую игру, имеет своим органическим содержанием.
Вместо развития этих общих основ, вместо задуманных было мною чисто философских бесед, которые откладываются на неопределенное время, но все-таки, если накипят когда-нибудь, то будут обращены к вам, я, весь под влиянием живого и, со всеми его недостатками, истинно могущественного художественного явления, решился повести с вами многие и долгие речи об Островском и значении его поэтической деятельности, - речи, которые прежде всего и паче всего будут искренни, то есть будут относиться к самой сущности дела, а не к чему-либо постороннему, вне
дела лежащему, и самое дело намеренно или ненамеренно затемняющему.
Если некоторые из основных положений и последствий идеально-художественного взгляда, в применении к рассматриваемым явлениям, потребуют по существу самого дела довольно подробного развития, - и буду без опасения отдаваться таким требованиям по весьма понятному
желанию быть совершенно понятным
моим читателям.
По поводу этого я позволяю себе сделать небольшое, чисто личное отступление: признаться вам откровенно - жалобы на непонятность моего обычного изложения мне серьезно надоели8; ибо я, как человек убеждения, позволяю себе дорожить моим убеждением. Убеждение - если оно есть действительное убеждение - покупается по большей части ценою умственных и нравственных процессов, более или менее продолжительных переворотов в душевном организме, - процессов и переворотов, не всегда, как вы знаете, легких - а не приходит с ветра. В ком есть сильная потребность высказать свои убеждения, в том очень естественно и желание, чтобы с ними, с этими составляющими нравственную жизнь человека убеждениями, или соглашались
, или, что точно так же важно, спорили
. До сих же пор я еще не имел удовольствия спорить как ни с кем из теоретиков
, так и ни с кем из эстетиков.
Готовый с полною искренностью сознаться в грехе некоторой темноты изложения и некоторой излишней привязанности к анализу, я остаюсь, однако, при убеждении, что умственной лени, лени мыслить и следить за развитием чужой мысли, не надо по-настоящему баловать ни в себе, ни в других. Сжатые формы философского изложения - разумеется, там, где они нужны, - заменяют собою целые страницы резонерства, хотя, конечно, требуют от читателя самомышления, вовсе резонерством не требуемого.
Не отступаясь поэтому нисколько от права предполагать в моих читателях способность мыслить и следить за развитием чужой мысли, я, в настоящем случае, постараюсь только, сколь возможно, избегать сжатых формул и терминов философии тождества9, но - счел бы грехом заменять их резонерством. Резонерство решительно противно всякому, чье мышление осиливает истины хоть немного более сложные, чем 2х2=4. Есть мышления, да и не женские только, - вы этого, к сожалению, не договорили, - в которых 2х2 дают не 4, а стеариновую свечку...10 Вот для этих-то мышлений и создано в особенности резонерство. Шевеля и раздражая умственное сладострастие, резонерство, этот процесс без результатов, это истинное и единственное искусство для искусства тем хорошо, что и на дело как будто похоже, то есть дает известную степень наслаждения, да и к делу ни к какому не ведет, то есть не требует от занимающихся им ни умственных, ни нравственных самопожертвований.
Истина философская, как изящное произведение, связана с известною целостью, есть органическое звено целого мира - и целый мир в ней просвечивает как в целом неделимом. Если душа ваша приняла ее, вас объял уже целый мир необходимо связанных с нею мыслей: у нее есть связи, родство, история и вследствие этого неотразимая, влекущая вперед сила - сила жизни.
Резонерство, это дагерротип, случайный, сухой, мертвый, ни с чем разумно не связанный, умственный трутень, умственный евнух, порождение морального мещанства, его любимое чадо, высиженное им, как гомункулус Вагнером.
Позволив себе, по крайней необходимости, это небольшое вступление и облегчивши несколько душу излиянием моей глубокой ненависти к резонерству, столь нравящемуся большинству, перехожу к делу.
Я собираюсь, как я сказал, повести с вами долгие
и совершенно искренние
речи о значении деятельности Островского по поводу его последнего произведения, возбуждающего, по обыкновению, каки все предшествовавшие, различные толки, иногда, и даже очень часто, совершенно противуположные, иногда умные, иногда положительно дикие, но во всяком случае большею частию неискренние
, то есть к делу не относящиеся, - а по поводу дела высказывающие те или другие общественные и нравственные теории критиков-публицистов. Критики-публицисты - вообще люди в высшей степени благонамеренные, проникнутые самым законным и серьезным сочувствием к общественным вопросам; теории их, если и подлежат спору во многих пунктах, как всякие теории, но тем не менее, проводя последовательно известные точки зрения на жизнь, содействуют необходимо к разъяснению существенных вопросов жизни; ню дело-то в том, что эти теории, как бы умны они ли были, из каких бы законных точек ни отправились, в художественном произведении следят, да и могут следить только ту
жизнь, которую видят с известных точек, а не ту, которая в нем, если оно есть истинно художественное произведение, просвечивает со всем своим многообъемлющим и в отношении к теориям часто ироническим смыслом. Художество, как дело синтетическое, дело того, что называется вдохновением, захватывает жизнь гораздо шире всякой теории, так что теория сравнительно с ним остается всегда назади.
Так оставило назади последнее произведение Островского все теории, по-видимому, столь победоносно и поистине блистательно высказанные замечательно даровитым публицистом «Современника» в статьях о «Темном царстве»11.
Статьи эти наделали много шуму, да и действительно одна сторона жизни, отражаемой произведениями Островского, захвачена в них так метко, казнена с такою беспощадною последовательностью, заклеймена таким верным и типическим словом, что Островский явился перед публикой совершенно неожиданно обличителем и крателем cамодурства. Оно ведь и так. Изображая жизнь, в которой самодурство играет такую важную, трагическую в принципе своем и последствиях и комическую в своих проявлениях, роль, Островский не относится же к самодурству с любовью и нежностью. Не относится с любовью и нежностью - следственно, относится с обличением и карою, - заключение прямое для всех, любящих подводить мгновенные итоги под всякую полосу жизни, освещенную светом художества, для всех теоретиков, мало уважающих жизнь и ее безграничные тайны, мало вникающих в ее иронические выходки.
Прекрасно! Слово Островского - обличение самодурства нашей жизни. В этом его значение, его заслуга как художника; в этом сила его, сила его действия на массу, на эту последнюю для него как для драматурга инстанцию. Да точно ли в этом?
Беру факт самый яркий, не тот даже, с которого я начал свои рапсодии, а факт только возможный (увы! когда-то, наконец, возможный?) - беру возможное, или, пожалуй, невозможное, представление первой его комедии «Свои люди сочтемся»...12
Остроумный автор статей «Темное царство» положительно, например, отказывает в своем сочувствии Большову даже и в трагическую минуту жизни этого последнего... Откажет ли ему в сожалении и, стало быть, известном сочувствии масса?.. Публицист - до чего не доведет человека теория - почти что стоит на стороне Липочки; по крайней мере, она у него включена в число протестанток и протестантов в быту, обуреваемом и подавляемом самодурством13. Спрашиваю вас: как
масса отнесется к протестантке
Липочке?.. Поймет ли она Липочку как протестантку
?
В других комедиях Островского симпатии и антипатии массы так же точно разойдутся с симпатиями и антипатиями г. - бова, как постараюсь я доказать фактами и подробно впоследствии. А ведь это вопросы неотразимые. Островский прежде всего драматург: ведь он создает свои типы не для г. - бова, автора статей о «Темном царстве», - не для вас, не для меня, не для кого-нибудь, а для массы, для которой он, пожалуй, как поэт ее, поэт народный; есть и учитель, но учитель с тех. высших точек зрения, которые доступны ей, массе, а не вам, не мне, не г. - бову, с точек зрения, ею, массой, понимаемых, ею разделяемых.
Поэт - учитель народа только тогда, когда он судит и рядит жизнь во имя идеалов -жизни самой присущих, а не им, поэтом, сочиненных. Не думайте, да вы, вероятно, и не подумаете, чтобы массою здесь звал я одну какую-либо часть великого целого, называемого народом. Я зову массою, чувством массы, то, что в известную минуту сказывается невольным общим настроением, вопреки частному и личному, сознательному или бессознательному настроению в вас, во мне, даже в г. - бове - наравне с купцом из Апраксина ряда. Это что-то, сказывающееся в нас как нечто физиологическое, простое, неразложимое, мы можем подавлять в себе разве только фанатизмом теории.
Зато, посмотрите, какие следствия производит насильственное подавление в себе этого простого, физиологического чувства; полюбуйтесь, как души молодые и горячие, увлеченные фанатизмом теории, скачут повеем по трем вдогонку за первыми, высказавшими известным положительным образом известную, имеющую современное значение теорию, и не только вдогонку, а вперегонку, ибо теория есть идол неумолимо жадный, постоянно требующий себе новых и новых жертвенных треб.
Имеете ли вы понятие о статейке, появившейся в «Московском вестнике» по поводу «Грозы» Островского?14 Статейка принадлежит к числу тех курьезов, которые будут дороги потомству, и даже весьма недалекому потомству; будут им отыскиваемы, как замечательные указания на болезни нашей напряженной и рабочей эпохи. Автор ее еще прежде удивил
читателей неистово-напряженною статьей о русской женщине, по поводу ломаной натуры (если натурою называть это можно) Ольги в романе «Обломов»15. Но удивление, возбуждаемое статейкой о «Грозе», превосходит многими степенями удивление, произведенное прежнею. С какою наивною, чисто ученою
, то есть мозговою, а не сердечною верою, юный (по всей вероятности) рецензент «Московского вестника» усвоил остроумную и блистательно высказанную теорию автора статей «Темное царство». Не знаю, стало ли бы у самого г. - бова столько смелой последовательности в проведении его мысли, как у его ученика и сеида. Даже сомневаюсь, чтобы стало; автор статей «Темное царство», судя по зрелому, мастерскому его изложению, - человек взрослый; даже готов подозревать, что г. - бов втихомолку хохочет над усердием своего сеида, втихомолку потому, что хохотать явно было бы недобросовестно со стороны г. - бова. Ведь «его же добром, да ему же челом», ведь рецензент «Московского вестника», собственно, только прилагает добросовестно к «Грозе» идеи автора «Темного царства», точно так же, как в статье о русской женщине он только проводил последовательно и с горячим энтузиазмом холодно-желчные идеи автора статей об обломовщине. Г-н Пальховский - имя юного рецензента - глубоко уверовал в то, что Островский каратель и обличитель самодурства и прочего, и вот «Гроза» вышла у него только сатирою, и только
в смысле сатиры придал он ей значение. Мысль и сама по себе дикая, но полюбуйтесь ей в приложениях: в них-то вся сила, в них-то вся прелесть: Катерина не протестантка, а если и протестантка, то бессильная, не вынесшая сама своего протеста
, - катай ее, Катерину! Муж ее уж совсем не протестант, - валяй же его, мерзавца! Извините за цинизм моих выражений, но они мне приходили невольно на язык, когда я с судорожным хохотом читал статью г. Пальховского, и, каюсь вам, вследствие статьи юного сеида г. - бова, я невольно хохотал над множеством положений серьезной и умной статьи публициста «Современника», разумеется, взятых только в их последовательном приложении. Протестантка Липочка, протестантки Матрена Савишна и Марья Антиповна, попивающие с чиновниками мадеру на вольном воздухе под Симоновым... как хотите, а ведь такого рода протестантизм - в иную минуту невольно представится очень забавным!
Но ведь смех смеху рознь, и в моем смехе было много грусти... и много тяжелых вопросов выходило из-за логического комизма.
Мне, право, иногда наше время представляется выраженным читателю смело, но верно, в сцене высоко-поэтического создания «Komedya nieboska»* 16, в которой поэт приводит своего героя в сумасшедший дом и где в различных голосах сумасшедших слышны различные страшные вопли нашего времени, различные теории, более или менее уродливые, более или менее фанатические; страшная и глубокого смысла исполненная сцена!
Ведь не только г. - бов, даже сеид его, - по всей вероятности, человек, глубоким, хоть и мозговым процессом вырабатывающий свои убеждения, - не только, говорю я, они не смешны своими увлечениями,- они достойны за них, разумеется, не в равной мере, и сочувствия и уважения. Ведь мы ищем, мы просим ответа на страшные вопросы у нашей мало ясной нам жизни; ведь мы не виноваты ни в том, что вопросы эти страшны, ни в том, что жизнь наша, эта жизнь, нас окружающая, нам мало ясна с незапамятных времен. Ведь это поистине страшная, затерявшаяся где-то
и когда-то
жизнь, та жизнь, в которой рассказывается серьезно, как в «Грозе» Островского, что «эта Литва, она к нам с неба упала»17, и от которой, затерявшейся где-то
и когда-то
, отречься нам нельзя без насилия над собою, противуестественного и потому почти преступного; та жизнь, с которой мы все сначала враждуем н смирением перед неведомою правдою которой все люди с сердцем, люди плоти и крови кончали, кончают и, должно быть, будут еще кончать, как Федор Лаврецкий, обретший в ней свою искомую и созданную из ее соков Лизу; та жизнь, которой в лице Агафьи Матвеевны приносит Обломов в жертву деланную и изломанную, хотя внешне грациозную, натуру Ольги и в которой он гибнет, единственно, впрочем, по воле его автора, и не миря нас притом нисколько своею гибелью с личностью Штольца.
Да, страшна эта жизнь, как тайна страшна, и, как тайна же, она манит нас и дразнит и тащит...
Но куда? - вот в чем вопрос.
В омут или на простор и на свет? В единении ли с ней или в отрицании от неё, губящей обломовщины, с одной стороны, безысходно-темного царства, с другой, заключается для нас спасение?
Мы дошли до того, что с теми нравственными началами, с которыми до сих пор жили, или, лучше, прозябали, в тех общественных условиях, в которых пребывали, или, вернее, кисли, жить более не можем.
Мудрено ли, еще раз, что у всех явлений таинственной
нашей жизни мы доискиваемся смысла; мудрено ли, что во всяком художественном создании, отразившем в своем фокусе наибольшую сумму явлений известного рода, мы ищем оправдания и подкрепления того смысла, который мы сами более или менее верно, но, во всяком случае, серьезно, придали явлениям, вследствие законного раздражения неправыми явлениями и еще более законного желания уяснить себе темные для нас явления?
Все это не только не мудрено, но совершенно логично. Всем этим совершенно объясняются различные отношения нашей мысли к произведениям искусства, которые сколько-нибудь сильно ее шевелят.
Кровные или мозговые, но (как те, так и другие) сильные и действительные вражды и сочувствия вносим мы в наши отношения к этим, по-видимому, невинным, чадам творчества и фантазии, и иначе быть не может.
Чада, как всякие чада, действительно невинны, но они живые порождения жизни. Время, когда создания искусства считались роскошью, увеселением без причин и последствий, давно прошло. Еще мрачный монах Савонарола, сожигая на площади Сан-Марко во Флоренции мадонн итальянских художников его времени, понимал, что невинные чада искусства могут возбуждать любовь и ненависть, как и виновные чада жизни...
Наше время еще больше это понимает. Фанатизм симпатий и антипатий прокрался даже и в ту область художества, которая наиболее чужда нравственных и жизненных требований, наименее к чему-либо обязывает, - даже в музыку, и фанатическая религия вагнеризма есть один из ярких симптомов страшной напряженности умственного и нравственного настройства нашей эпохи18.
По этому-то самому нельзя в наше время отказать в уважении и сочувствии никакой честной теории, то есть теории, родившейся вследствие честного анализа общественных отношений и вопросов, и весьма трудно оправдать чем-либо дилетантское равнодушие к жизни и ее вопросам, прикрывающее себя служением какому-то чистому искусству. С теоретиками можно спорить: с дилетантами нельзя, да и не надобно. Теоретики режут жизнь для своих идоложертвенных треб, но это им, может быть, многого стоит. Дилетанты тешат только плоть свою, и как им, в сущности, ни до кого и ни до чего нет дела, так и до них тоже никому не может быть, в сущности, никакого дела. Жизнь требует порешений своих жгучих вопросов, кричит разными своими голосами, голосами почв, местностей, народностей, настроений нравственных в созданиях искусств, а они себе тянут вечную песенку про белого бычка, про искусство для искусства, и принимают невинность чад мысли и фантазии в смысле какого-то бесплодия. Они готовы закидать грязью Занда за неприличную тревожность ее созданий, и манерою фламандской школы оправдывать пустоту и низменность чиновнического взгляда на жизнь19. То и другое им равно ничего не стоит!
Нет! я не верю в их искусство для искусства не только в нашу эпоху, - в какую угодно истинную
эпоху искусства. Ни фанатический гибеллин Дант20, ни честный английский мещанин Шекспир, столь ненавистный пуританам всех стран и веков даже до сего дне
, ни мрачный инквизитор Кальдерон21 не были художниками в том смысле, какой хотят придать этому званию дилетанты. Понятие об искусстве для искусства является в эпохи упадка, в эпохи разъединения сознания нескольких утонченного чувства дилетантов с народным сознанием, с чувством масс... Истинное искусство было и будет всегда народное, демократическое, в философском смысле этого слова. Искусство воплощает в образы, в идеалы сознание массы. Поэты суть голоса масс, народностей, местностей, глашатаи великих истин и великих тайн жизни, носители слов, которые служат ключами к уразумению эпох - организмов во времени, и народов - организмов в пространстве.
Но из этой же самой народной, демократической сущности истинного искусства следует, что теории не могут обнять всего живого смысла поэтических произведений. Теории, как итоги, выведенные из прошёдшёго рассудком
, правы всегда только в отношении к прошедшему, на которое они, как на жизнь, опираются; а прошедшее есть всегда только труп, покидаемый быстро текущею вперед жизнию, труп, в котором анатомия доберется до всего, кроме души. Теория вывела из известных данных известные законы и хочет заставить насильственно жить все последующие, раскрывающиеся данные по этим логически правильным законам. Логическое бытие самых законов несомненно, мозговая работа по этим отвлеченным законам идет совершенно правильно, да идет-то она в отвлеченном, чисто логическом мире, мире, в котором все имеет очевидную последовательность, строгую необходимость, в котором нет неисчерпаемого творчества жизни, называемого обыкновенно случайностью, называемого так
до тех пор, пока оно не станет прошедшим и пока логическая анатомия не рассечет этого трупа и не приготовит нового аппарата в виде новой теории.
Кого ж любить, кому же верить,
Кто не изменит нам один?..22 -
имеете право спросить меня и вы, и читатели моих писем к вам словами поэта.
Кого любить? Кому верить? Жизнь любить - и в жизнь одну верить, подслушивать биение ее пульса в массах, внимать голосам ее в созданиях искусства и религиозно радоваться, когда она приподнимает свои покровы, разоблачает свои новые тайны и разрушает наши старые теории…
Это одно, что осталось нам, это именно и есть «смирение перед народною правдою», которым так силен ваш разбитый Лаврецкий.
Иначе, без смирения перед жизнию, мы станем непризванными учителями жизни, непрошеными печальниками народного благоденствия, - а главное, будем поставляемы в постоянно ложные положения перед жизнию.
Опять обращаясь к фактам, породившим эти рассуждения, я указываю, как на больное место современных теорий, на толки о деятельности Островского. Сколько времени эта чисто уже свободная и со всеми своими недостатками целостная, органическая, живая деятельность ускользала из-под ножа теорий, не поддавалась их определениям, была за это преследуема, вовсе непризнаваема или полупризнаваема.
Явился наконец остроумный человек, который втиснул ее в такие рамки, что стало возможно помирить сочувствие к ней с сочувствием к интересам и теориям минуты, что она перестала выбиваться из общей колеи кары и обличения. Совершилось на глазах читателей одно из удивительнейших превращений. Драматург, которого обвиняли, иногда без оснований, иногда с основаниями, во множестве недостатков, недоделок и недосмотров;23 писатель, которому в одной из нахальнейших статей одного погибшего журнала отказывали в истинном таланте;24 которому в другой, не менее нахальной, хотя более приличной статье другого журнала, советовали преимущественно думать и думать,25 - превратился из народного драматурга в чистого сатирика, обличителя самодурства, но зато - положительно был оправдан от всех обвинений. Все вины взвалены были на «темное царство», сатирик же явился решительно безупречным.
Повернет ли он круто, чтобы как-нибудь свести концы, характер какого-либо лица; оставит ли он какое драматическое положение в виде намека; недостанет ли у него веры в собственный замысел и смелости довершить по народному представлению то, что зачалось по народному представлению, - виноват не он, виновато «темное царство», которого безобразий он каратель и обличитель. Что за нужда, что, прилагая одну эту мерку, вы урезываете в писателе его самые новые, самые существенные свойства, пропускаете или не хотите видеть его положительные, поэтические стороны; что нужды, что вы заставляете художника идти в его творчестве не от типов и их отношений, а от вопросов общественных и юридических. Мысль, взятая за основание, сама по себе верна. Ведь, опять повторяю, не относится же драматург к самодурству и безобразию изображаемой им жизни с любовью и нежностью, не относится, так, стало быть, относится с казнию и обличением. Ergo pereat mundus - fiat justitia!** Общее правило теоретиков действует во всей силе, и действительно разрушается целый мир, созданный творчеством, и на место образов являются фигуры с ярлыками на лбу: самодурство, забитая личность и т. д. Зато Островский становится понятен, то есть теория может вывести его деятельность как логическое последствие из деятельности Гоголя.
Гоголь изобличил нашу напоказ выставляемую, так сказать, официальную действительность; Петровский подымает покровы г нашей таинственной, внутренней, бытовой жизни, показывает главную пружину, на которой основана ее многосложная машина, - самодурство; сам дает даже это слово для определения своего бесценного Кита Китыча... Что же?
Ужель загадку разрешили,
Ужели слово
найдено?26 -
то слово, которое непременно несет с собою и в себе Островский, как всякий истинно замечательный, истинно народный писатель?
Ежели так, то найденное слово
не должно бояться ни какой поверки, тем более поверки жинию. Еже ли оно правильно, то всякую поверку выдержит. Ежели оно правильно, то из-под его широкой рамки не должны выбиваться никакие черты того мира, к которому оно служит ключoм. Инaчe - oно или вовсе неверно или верно только наполовину: к одним явлениям подходит, к другим не подходит. Позволяю себе предложить разом все недоумения и вопросы, возникающие из приложения слова к явлениям, - шаг за шагом, драма за драмою.
1) Что правильное, народное сочувствие, нравственное и гражданское, в «Семейной картине» - не на стороне протестанток Матрены Савишны и Марьи Антиповны, - это, я полагаю, несомненно, - хотя из несочувствия к ним нравственного народного сознания не следует сочувствия к самодурству Антипа Антипыча Пузатова и его матери, к ханжеству и гнусности Ширялова. Но - как
изображено самодурство Антипа Антипыча: с злым ли юмором сатирика или с наивной правдою народного поэта? - это еще вопрос.
2) «Свои люди сочтемся» - прежде всего картина общества, отражение целого мира, в котором проглядывают многоразличные органические начала, а не одно самодурство. Что человеческое сожаление и сочувствие остается по ходу драмы за самодурами, а не за протестантами - это даже и не вопрос, хотя, с другой стороны, - не вопрос же и то, что Островский не поставлял себе задачею возбуждения такого сочувствия. Нет! он только не был сатириком, а был объективным поэтом.
3) Что в «Утре молодого человека» дело говорит самодур дядя, а не протестант племянник - тоже едва ли подлежит сомнению.
4) Мир «Бедной невесты» изображен с такою симпатиею поэта и так мало в нем сатирического в изображении того, что могло бы даже всякому другому подать повод к сатире, что нужна неимоверная логическая натяжка для того, чтобы сочувствовать в этом мире не высокой, приносящей себя в жертву долгу, покоряющейся, женской натуре, а одной только погибшей, хотя и действительно богатой силами, личности Дуни, как г. -бов. Дуня - создание большого мастера, и, как всякое создание истинного художества, носит в себе высоконравственную задачу; но задача-то эта - с простой, естественной, а не с теоретической, насильственной точки зрения - заключается вовсе не в протесте. В Дуне правильным образом сочувствует масса не ее гибели и протесту, а тем лучшим качествам великодушия, которые в ней уцелели в самом падении, тому высокому сознанию греха, которое светится в ней, той покорности жребию, которая в ее сильной, широкой и размашистой натуре ценится вдвое дороже, чем в натуре менее страстной и богатой.
Так, по крайней мере, дело выходит с точки зрения простого смысла и простого чувства, а по-ученому там, не знаю, выйдет, может быть, и иначе. О том, как вся манера изображения и весь строй отношений к действительности в «Бедной невесте» противоречит манере Гоголя и его строю - я еще здесь и не говорю. Я беру только самое очевидное, понятное, такое, в чем теоретический масштаб положительно, на всякие глаза, расходится с настоящим делом.
5) В комедии «Не в свои сани не садись» - никакими рассуждениями вы не добьетесь от массы ни понимания вреда от самодурства почтенного Максима Федотыча Русакова, ни сочувствия к чему-либо иному, кроме как к положению того же Русакова, к простой и глубокой любви Бородкина и к нежестокому положению бедной девушки, увлеченной простотой своей любящей души - да советами протестантки тетушки***.
6) «Бедность не порок» - не сатира на самодурство Гордея Карпыча, а опять-таки, как «Свои люди сочтемся» и «Бедная невеста», поэтическое изображение целого мира с весьма разнообразными началами и пружинами. Любим Торцов возбуждает глубокое сочувствие не протестом своим, а могучестью натуры, соединенной с высоким сознанием долга, с чувством человеческого достоинства, уцелевшими и в грязи, глубиною своего раскаяния, искреннею жаждою жить честно, по-божески, по-земски. Любовь Гордеевна, - один из прелестнейших, хоть и слегка очерченных женских образов Островского, - не забитая личность, возбуждающая только сожаление, а высокая личность, привлекающая все наше сочувствие, как не забитые личности ни Марья Андреевна, в «Бедной невесте», ни пушкинская Татьяна, ни ваша Лиза. Быт, составляющий фон широкой картины, взят -на всякие глаза, кроме глаз теории, - не сатирически, а поэтически, с любовью, с симпатиею очевидными, скажу больше - с религиозным культом существенно-народного. За это даже вооружились на Островского во дни оны. Поэтическое, то есть прямое, а не косвенное, отношение к быту и было камнем претыкания и соблазна для присяжных ценителей Островского, причиною их, в отношении к нему, ложного положения, из которого думал вывести их всех г. - бов.
7) Набросанный очерк широкой народной драмы «Не так живи, как хочется» столь мало - сатира, что в изображении главного самодура, старика Ильи Ильича, нет и тени комизма. В Петре Ильиче далеко не самодурство существенная сторона характера. В создании Груши, и даже ее матери, виден для всякого, кроме теоретиков, народный поэт, а не сатирик. Груша в особенности есть лицо, изображенное положительно, а не отрицательно, изображенное как нечто живое и долженствующее жить.
8) Если бы самодурство
Кита Китыча было одною целию изображения в комедии «В чужом пиру - похмелье» - общественный смысл этой комедии не был бы так широк, каков он представляется в связи с «Доходным местом», с «Праздничным сном», с сценами «Не сошлись характером». Что Кит Китыч самодур - нет ни малейшего сомнения, но такого милейшего
Кита Китыча создал поэт, а не сатирик, как не сатирик создавал Фальстафа. Ведь вам жаль расставаться с Китом Китычем, вы желали бы видеть его в различных подробностях его жизни, в различных его подвигах... Да и смысл-то комедии не в нем. Комедия эта, вместе с исчисленными мною другими, захватывает дело глубже идеи самодурства, представляет отношения земщины к чуждому и неведомому ей официальному миру жизни. Над Китом Китычем масса смеется добродушнейшим смехом. Горькое и трагическое, но опять-таки не сатирическое, лежит на дне этой комедии и трех последующих в идее нашей таинственной и как тайна страшной, затерявшейся где-то и когда-то жизни. Горькое и трагическое в судьбе тех, кого называет карасями Досужев «Доходного места», благороднейшая личность, которой практический ее героизм не указывает иного средства жить самому и служить народу, как писать прошения со вставлением всех орнаментов. Горькое и трагическое в том, что «царь Фараон из моря выходит»27 и что «эта Литва - она к нам с неба упала». Горькое и трагическое в том, что ученье и грамота сливаются в представлении отупелой земщины с тем, что «отдали мальчика в ученье, а ему глаз и выкололи»28, - в том, что земщина, в лице глупого мужика Кита Китыча, предполагает в Сахаре Сахарыче власть и силу написать такое прошение, по которому можно троих человек в Сибирь сослать29, и в лице умного мужа Неуеденова30 - справедливо боится всего, что не она, земщина; в наивном письме Серафимы Карповны к мужу: «Что я буду значить, когда у меня не будет денег? Тогда я ничего не буду значить! Когда у меня не будет денег, - я кого полюблю, а меня, напротив того, не будут любить. А когда у меня будут деньги - я кого полюблю, и меня будут любить, и мы будем счастливы»31. Вот в чем истинно горькое и закулисно-трагическое этого мира, а не в самодурстве. Самодурство - это только накипь, пена, комический отсадок; оно, разумеется, изображается поэтом комически, - да как же иначе его и изображать? - но не оно - ключ к его созданиям!
Для выражения смысла всех этих, изображаемых художником с глубиною и сочувствием, странных, затерявшихся где-то и когда-то, жизненных отношений - слово самодурство
слишком узко, и имя сатирика, обличителя, писателя отрицательного, весьма мало идет к поэту, который играет на всех тонах, на всех ладах народной жизни, который создает энергическую натуру Нади, страстно-трагическую задачу личности Катерины, высокое лицо Кулигина, Грушу, от которой так и пышет жизнию и способностью жить с женским достоинством - в «Не так живи, как хочется», старика Агафона в той же драме с его безграничною, какой-то пантеистическою, даже на тварь простирающеюся любовию.
Имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя - не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не «самодурство», а «народность». Только это слово может быть ключом к пониманию его произведений. Всякое другое - как более или менее узкое, более или менее теоретическое, произвольное - стесняет круг его творчества. Всяким другим словом теория как будто хочет сказать ему: «вот в этой колее ты нам совершенно понятен, в этой колее мы тебя узакониваем, потому, что в ней ты идешь к той цели, которую мы предписываем жизни. Дальше не ходи. Если ты прежде пытался ходить - мы тебя, так и быть, прощаем; мы наложим на твою деятельность мысль, которую мы удачно сочинили для ее пояснения, и обрежем или скроем все, что выходит из-под ее уровня!»
Чем же объяснить это, как не тем, что теоретики искали слова для загадочного явления, нашли его по крайнему разумению и включили Островского в область фактов, поясняющих и подтверждающих их начала? Что касается до эстетиков, - они хвалили Островского за литературное поведение, с большим вкусом - хотя не самостоятельно - указали на блестящие его стороны, да тем и ограничились32. Явление же само осталось неразгаданным, необъясненным, почти что таким же, каким оно было лет за восемь назад. Ни значение, ни особенность поэтической деятельности автора «Грозы» нисколько не определились, да и не могли определиться при таком воззрении, которое видело не мир, художником создаваемый, а мир, заранее начертанный теориями, и судило мир художника не по законам, в существе этого мира лежащим, а по законам сочиненным теориями.
Появление «Грозы» в особенности обличило всю несостоятельность теории. Одними сторонами своими эта драма как будто подтверждает остроумные идеи автора «Темного царства», но зато с другими сторонами ее теория решительно не знает, что делать; они выбиваются из ее узкой рамки, они говорят совершенно не то, что говорит теория.
И вот в малом виде повторяется для мыслящего наблюдателя вышеупомянутая мною сцена из «Komedya nieboska». Кто, в яром увлечении теорией, гнет и ломает все отношения драмы, чтобы сделать из нее сатиру; кто, как рецензент «Русской газеты», лавируя между Сциллою и Харибдою, между теориею и жизнию, не может дать никакого органического единства своим взглядам33. Кто, наконец, - есть и такие - винит чуть что не в безнравственности чистое создание художника34. И - où la verité va-t-elle se nicher?**** 35 - только в каком-то листке, в каком-то мало кому известном «Театральном и музыкальном вестнике», вслед за представлением «Грозы», является горячая, полная верного понимания и глубокого сочувствия статья, чуждая всяких теорий, относящаяся к жизни как к жизни36. Странные факты! но не скажу: горестные факты.
Теории все-таки к чему-нибудь ведут и самою своею несостоятельностью раскрывают нам шире и шире значение таинственной нашей жизни!.. Оказалась узка одна - явится другая. Одна только праздная игра в мысль и самоуслаждение этою игрою - незаконны в наше кипящее тревожными вопросами время. Теоретикам можно пожелать только несколько побольше религиозности, то есть уважения к жизни и смирения перед нею, а ведь эстетикам, право, и пожелать-то нечего!
Примечания
*«Небожественная комедия» (польск.
). - Ред
.
** Поэтому пусть погибнет мир, но совершится правосудие (лат.
) - Ред
.
*** Комедия «Не в свои сани не садись» даже явно страждет в художественном отношении резкостью лицеприятного сочувствия к земскому быту, и никакие теоретические натяжки этого не прикроют.
**** куда только не заберется добродетель? (франц.
) - Ред
.
1 Ср. И. С. Тургенев, Дворянское гнездо, глава XXXIII.
2 Неточная цитата из драматического очерка Н. В. Гоголя «Театральный разъезд после представления новой комедии» (1842).
3 Премьера «Грозы» состоялась в Петербурге 2 декабря 1659 года, в Александрийском театре. И. С. Тургенев не был на премьере, но знал пьесу: 27 ноября на его квартире Островский читал «Грозу» (см. письмо Тургенева А. А. Фету от 28-29 ноября 1859 года; Тургенев, Письма, т. III, стр. 375).
4 См. Шекспир, Гамлет, акт II, сцена 2.
5 Об этой встрече нет никаких сведений.
6 Речь идет о «реальной критике» Н. А. Добролюбова. О споре Григорьева с «теоретиками» и «эстетиками» см. вступительную статью.
7 «Материальное» здесь противополагается.«идеальному», духовному началу, так как, с точки зрения А. Григорьева, «эстетики» типа Л. В. Дружинина стали равнодушны к идеалу и возвышенным чувствам, проповедуя чисто физиологическое наслаждение искусством.
8 А. Григорьев выслушивал упреки в том, что сумбурно мыслит и непонятно излагает свои мысли, и от близких друзей. Например, всего за несколько месяцев до того, как была написана статья, у Григорьева на этой почве произошла ссора с Я. П. Полонским (см. об этом письмо Я. П. Полонского к А. А. Фету в ноябре 1889 года. - «Материалы», стр. 340).
9 Философия тождества
- одно из определений философии Шеллинга, идеи которого оказали на Григорьева большое влияние.
10 В романе И. С. Тургенева «Рудин» женоненавистник Пигасов уверял, что женщина может сказать, что «дважды два - стеариновая свечка» (гл. II).
11 Статья Н. А. Добролюбова «Темное царство» («Современник», l859, №№ 7, 9). Знаменитая статья Добролюбова о «Грозе» - «Луч света в темном царстве» («Современник», 1860, № 10) - еще не была тогда написана.
12 Царская цензура много лет запрещала постановку пьесы «Свои люди - сочтемся!» (1849) на сцене. Премьера состоялась ровно через год после напечатания этих строк Ап. Григорьева - 16 января 1861 года, в петербургском Александрийском театре.
13 Григорьев, очевидно, успел забыть содержание Добролюбовской статьи, ибо его изложение идей критика («протестантка Липочка»; а далее пойдет речь о «протестантках Матрене Савишне и Марье Антиподане» из «Семейной картины») по меньшей мере неточно. В действительности в статье Добролюбова говорится об уродующем воздействии самодурства на Липочку, Марью Антиповну и других героинь, что порождает в их характерах не протест, а лицемерие, черствость и новое самодурство.
14 Имеется в виду рецензия А. Пальховского «Гроза». Драма А. Н. Островского» («Московский вестник», 1859, № 49). Действительно, «юный рецензент» вульгаризировал идеи Добролюбова о «темном царстве» и истолковал образ Катерины как сатирический отрицательный. Позднее Добролюбов в статье «Луч света в темном царстве» резко иронически отзовется об этой статье Пальховского (Добролюбов, т. 6, стр. 296).
15 Статья А. Пальховского «О русской женщине. По поводу романа г. Гончарова «Обломов» (Посвящается исключительно читательницам)» («Московский вестник», 1859, № 28) содержала наивные советы женщинам немедленно бросить «хозяйственные хлопоты» и заняться нравственным и интеллектуальным воспитанием мужчин. Нелепо усматривать в такой статье воздействие идей Добролюбова, как это делает ниже Ап. Григорьев.
16 «Небожественная комедия»
(1835) - драма польского поэта Зыгмунта Красиньского, где автор, по словам А. Мицкевича, сталкивает «лицом к лицу представителей двух общественных порядков, двух миров: мира умирающего и мира нарождающегося» - аристократия и революции (см. анализ этой поэмы: Адам Мицкевич, Собр. соч., т. 4, М. 1954, стр. 397-437).
17 Ср. Островский, Гроза, действие IV, явление 1.
18 Григорьев был поклонником творчества Вагнера и в своих статьях оставил интересные суждения о его творчестве: см. рецензию «Юдифь», опера в пяти актах А. Н. Серова» («Якорь», 1863, № 2), и обзор «Русский театр» («Эпоха», 1864, № 1-2).
19 С художниками-фламандцами Дружинин сравнивал И. А. Гончарова в рецензии «Русские в Японии в начале 1853 и в конце 1854 годов. Из путевых заметок И. А. Гончарова. СПб. 1855» («Современник», 1856, № 1, отд. III, стр. 12-16). Об отношении Григорьева к «Фрегату «Паллада» Гончарова см. прим. 12 к циклу «И. С. Тургенев...», статья четвертая.
20 Гибеллины
- политическая «партия», в городах, средневековой Италии, сторонница империи, боровшаяся с гвельфами, защитниками власти папы.
21 Кальдерон был католическим священником, придворным капелланом. Религиозные мотивы нашли отражение и в его пьесах.
22 См. «Евгений Онегин», глава четвертая, строфа XXII.
23 Критике подвергались главным образом пьесы Островского «москвитянинского» периода (первой половины 1850-х годов). Обзор основных критических статей той поры см. в книге: Г. П. Пирогов, А. Н. Островский. Семинарий, Л. 1962, стр. 8-l8.
24 Речь идет о грубой статье некоего Н. П. Некрасова «Сочинения А. Островского» («Атеней», 1859, № 8). Это был последний номер журнала, просуществовавшего менее полутора лет. «Атеней» издавался группой московских либеральных западников во главе с Е. Ф. Коршем, успехом не пользовался и закрылся из-за малого числа подписчиков.
Григорьев повторил характеристику Добролюбова, назвавшего в «Темном царстве» статью Н. П. Некрасова «нахальной» (Доболюбов, т. 5, стр. 15).
25 Имеется в виду статья Н. Н. «Сочинения А. Островского» («Отечественные записки», 1859, №№ 7, 8), заканчивавшаяся советом драматургу «мыслить, мыслить и мыслить». И здесь Григорьев согласен с Добролюбовым, усмотревшим в статье одни «нелепости» (Добролюбов, т. 5, стр. 73). Статья Н. Н. долгое время приписывалась С. С. Дудышкину. В действительности ее автор - Н. С. Назаров (см. И. И. Тотубалин, Кто был автором статьи «Сочинения А. Островского» в журнале «Отечественные записки» за 1859 г.? - «Ученые записки Ленинградского университета», серия филологических наук, вып. 58, 1960).
26 Ср. «Евгений Онегин», глава седьмая, строфа XXV.
27 Ср. Островский, Праздничный сон - до обеда, картина II, явление 3.
28 Ср. Островский, В чужом пиру - похмелье, действие II, явление 2.
29 Там же, явление 6.
30 Неуеденов
- герой комедии «Праздничный сон - до обеда».
31 См. Островский, Не сошлись характерами, картина III, явление 4.
32 Намек на статью А. В. Дружинина «Сочинения А. Островского» («Библиотека для чтения», 1859, № 8).
33 Речь идет о рецензии: М. И. Дараган. Гроза. Драма г-на Островского («Русская газета», 1859, № 8).
34 Имеется в виду рецензия: «Гроза» (Драма в 5 действиях А. Н. Островского)» («Наше время», 1860, №№ 1, 4). Автор ее - Н. Ф. Павлов, что раскрылось в последующей журнальной полемике. Резко критиковал рецензию Н. Ф. Павлова Добролюбов в статье «Луч света в темном царстве».
35 Источник выражения - «Жизнь Мольера», написанная Вольтером. Мольер якобы произнес эту фразу, когда нищий, которому он подал золотую монету, догнал его и спросил, не по ошибке ли он получил золотой. Vоltairе, Vie de Molière (Œuvres de J. B. Poquelin de Molière, t. 1, Paris, 1817, p. 17).
36 А. Гиероглифов, Театральная летопись («Театральный и музыкальный вестник», 1859, № 48).
Аполлон Александрович Григорьев (1822 - 1864) - поэт, литературный и театральный критик, переводчик, мемуарист.
О Григорьеве как представителе «органической» критики:
Григорьев был единственным представителем «органической» критики . Прямых своих антиподов Г. видел в критике «реальной» и «эстетической». «Реальная» критика, рассматривающая текущую русскую литературу с позиций «партии народа», по мн. Г., признавала только относительные истины и идеалы, т.е. игнорировала интересы всечеловеческие, непреходящие. Г. также протестовал против умозрительно-рационалистического понимания худ сод-ния, присущего реалистам. «Эстетическая» критика, по Г., «проповедует дилетантское равнодушие к жизни и к ее существенным вопросам во имя какого-то искусства для искусства» («После "Грозы" Островского»). ЭК явл-ся «отрешенно-художественной». «Эстетики» видят в лит. явлении «нечто замкнутое», интересуются в основном «планом создания, красотой или безобразием подробностей», а Г-ва занимает нравственная позиция автора. Потом, Г-ву чуждо равнодушие ЭК к проблеме связи рус. пис-ля с народной нравственностью. Искусство – проявление и выражение устремлений всей нации, а не одной ее верхней прослойки.
Основополагающие понятия критики Григорьева: «организм», «органичность», «живорожденность». Эти понятия сфокусировали предствления критика об искусстве, о нац. и истор. развитии, но они также питались и его демократизмом (отрицат. отн-ние к верхним слоям рус. общ-ва), шеллингианством, совмещенным с идеями Томаса Карлейля.
Мир (чел-во) Г. счит-т единым организмом, органически же развивающимся. Это развитие улавливается историческим чувством цельности и единства жизни. Чел-к –
отдельный национально-неповторимый организм, ищущий свой нравственно-эстетический и общественный идеал. Этот идеал Г. отождествляет с цельностью, естественностью и свободой, сохранившимися в патриархальном русском купечестве, а также в крестьянстве. Это, а также пафос нац.-русской «умственной самостоятельности» сближал Г-ва со славянофилами. Наиболее цельно воплощает «вечный идеал» нации (= народ) искусство. Ис-во скрепляет корни нац. жизни, указывает народу путь его нравственно-этического совершенства. Всех этих рез-тов ис-во достигает т. если его произведения «рожденные», а не «сделанные», т.е. если они неисчерпаемы и живут самостоятельно среди людей. Критик – полномочный представитель и выразитель чаяний нации, он, как и ис-во, есть «род органического проявления народной жизни». Гл. задача критики – отыскивать «органическую связь между явл-ми жизни и явл-ми поэзии».
Началом органич. связи лит. с жизнью стало тв-во Пушкина. Он «пока единственный полный очерк нашей народной личности». П. впервые создал органические рус. типы.
Конспект:
После "Грозы" Островского
(Русский мир, 1860)
Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу
Письмо первое
Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было концом третьего действия, в котором решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни – сцена свидания в овраге, Волга – как будто целый народ создавал.
Народ для меня – высший критериум. Не народ существует для словесности, а словесность для народа.
Изложить идеально-художественный взгляд в противоположность двум другим:
1.реальному взгляду, в сущности, теоретическому, подчиняет все узкой теории, то есть совокупности последних результатов, добытых рассудком в последнюю минуту современной жизни
2. эстетическому взгляду, дилетантское равнодушие к жизни и к ее существенным вопросам, во имя какого-то искусства для искусства, а потому гораздо более заслуживающему название взгляда материального (искусство в концепте идеально-художественного взгляда имеет душу и жизнь, а не пустую игру, своим органическим содержанием).
Будет рассматривать Островского с точки зрения идеально-художественного взгляда.
Теория всегда остается позади истинного художества, как это и случилось с Добролюбовым в статьях о «Темном царстве». Островский, по мысли Добролюбова, явился перед публикой совершенно неожиданно обличителем и карателем самодурства. Но только ли в этом его заслуга?
Осуждает Добролюбова за то, что даже в «Свои люди – сочтемся», он почти стоит на стороне Липочки как протестантки против самодурства, и отказывает в сочувствии Большову даже в трагическую его минуту.
Не верит в искусство для искусства. Понятие об искусстве для искусства является в эпохи упадка, в эпохи разъединения сознания нескольких утонченного чувства дилетантов с народным сознанием, с чувством масс... Истинное искусство было и будет всегда народное, демократическое, в философском смысле этого слова. Искусство воплощает в образы, в идеалы сознание массы. Поэты суть голоса масс.
Про Островского – теперь критики во всем склонны оправдывать его: Повернет ли он круто, чтобы как-нибудь свести концы, характер какого-либо лица; оставит ли он какое драматическое положение в виде намека; недостанет ли у него веры в собственный замысел и смелости довершить по народному представлению то, что зачалось по народному представлению,-- виноват не он, виновато "темное царство", которого безобразий он каратель и обличитель. Все вины взвалены были на "темное царство", сатирик же явился решительно безупречным.
Островский предстает в сочинениях многих критиков как логическое последствие деятельности Гоголя: Гоголь изобличил нашу напоказ выставляемую, так сказать, официальную действительность; Островский подымает покровы с нашей таинственной, внутренней, бытовой жизни, показывает главную пружину, на которой основана ее многосложная машина,-- самодурства.
Это неверно, для выражения всех смыслов Островского слово «самодурство» слишком узко:
1) Что правильное, народное сочувствие, нравственное и гражданское, в "Семейной картине" -- не на стороне протестанток Матрены Савишны и Марьи Антиповны,-- это, я полагаю, несомненно,-- хотя из несочувствия к ним не следует сочувствия к самодурству
2) "Свои люди сочтемся" -- прежде всего картина общества, отражение целого мира, в котором проглядывают многоразличные органические начала, а не одно самодурство. Человеческое сожаление и сочувствие остается по ходу драмы за самодурами, а не за протестантами
3) в "Утре молодого человека" дело говорит самодур дядя, а не протестант племянник, и т.д. …
Самодурство -- это только накипь, пена, комический отсадок; оно, разумеется, изображается поэтом комически,-- да как же иначе его и изображать? -- но не оно -- ключ к его созданиям!
!!! Имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя -- не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не "самодурство", а "народность". Только это слово может быть ключом к пониманию его произзедений.
Письмо второе.
Добролюбов, хотя и односторонне, но логически верно вывел теорию из внимательного изучения многих и притом весьма ярких сторон второго разряда комедий, и потом, увлеченный страстью к логическим выводам вопреки всему, подвел под логический уровень и комедии первого разряда: иначе этого насилования и объяснить себе невозможно.
Приводит «шутку» Эрнеста Благонравова, в которой объясняется, почему новая комедия Островского («Свои люди – сочтемся») хуже произведений Гоголя – она более натуральна в том, что касается языка – герои Гоголя говорят чужим языком, у Островского лакеи говорят языком лакеев, а купцы – купцов.
Новое слово Островского – народность. Народность - объективное, спокойное, чисто поэтическое, а не напряженное, не отрицательное, не сатирическое отношение к жизни; и творчество и строй отношений к жизни, и манеру изображения, свойственные Островскому, считаю я совершенно различными от таковых же Гоголя. (по мысли Григорьева, из Гоголя выросла неприятная ему натуральная школа)
Литература бывает народна, когда она в своем миросозерцании отражает взгляд на жизнь, свойственный всему народу; в типах -- разнообразные, но общие, присущие общему сознанию, сложившиеся цельно и полно типы или стороны народной личности; в формах -- красоту по народному пониманию, выработавшемуся до художественности представления, будь это красота греческая, итальянская, фламандская, все равно; в языке -- весь общий язык народа.
Ник. Александр. Добролюбов (1836 - 1861) - литературный критик рубежа 1850-х и 1860-х годов, публицист, революционный демократ. Самые известные псевдонимы -бов и Н. Лайбов, полным настоящим именем не подписывался.
О Добролюбове как представителе «реальной» критики, связь с Гончаровым:
Д. дорожит «непосредственным художническим чувством» в Гончарове, за его объективность, спокойность и беспристрастность в изображении мира своих героев (за те же особенности Гончарова, кстати сказать, критиковал Белинский). В Гончарове, по мнению Д., сильнее непосредственная реакция художника на действительность, чем в таких писателях, как Тургенев, который не стремится скрывать своих симпатий.
Действительно, Д. во всей своей критике так или иначе обуславливает правдивость воспроизведения жизни не столько идеологией писателя, сколько его живым чутьем и чувством. Д. – приверженец антропологического материализма (это общая основа «реальной» критики). Человек, согласно АМ, по природе разумен, имеет наклонность к труду, является сущ-вом общественным, коллективным, стремится к счастью как «разумный» эгоист (то есть согласует свои интересы с пользой общества), свободен и свободолюбив. Реальный человек в своем поведении обусловлен прежде всего требованиями свой человеческой природы , хотя и на него воздействует общество, пребывающее либо в ситуации гармонии с природой и ее требованиями, либо в состоянии хаоса (современное Д. общество). Таким образом, положительный «естественный» общественный порядок противоположен отрицательному «искусственному» порядку.
Эти посылки объясняют предпочтение, отдаваемое Д. непосредственному чутью и чувству писателя перед его идеологией. Масштаб натуры (природы) писателя адекватен у Д. размеру художнического дарования. Для того же, чтобы постичь миропонимание художника, нужно заняться созданными им худ. образами, в которых это миропонимание и отражается. Критика интересует не столько то, что хотел сказать писатель, сколько то, что сказалось определенным героем, конфликтом, произведением в целом. Такой метод и называется реальным.
Подлинный художник, по Д., умеет поставить перед читателем «полного человека» . Изобразить человека в его полноте (и вообще «полноту явлений жизни»), т.е. в совокупности не только социальных, но и природных черт, - значит гарантировать характеру верность жизненной правде. Умение «охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его» - свидетельство незаурядности таланта Гончарова.
В Обломове, как и в других литературных образах, таких, как Онегин, Печорин, Бельтов, Рудин, Тентетников, искажено понятие о подлинных человеческих потребностях и порывах. Личная и соц. несостоятельность этих героев обусловлена их воспитанием и положением.
Конспект:
"Темное царство" (или "Луч света в темном царстве")
Ни один из современных русских писателей не подвергался, в своей литературной деятельности, такой странной участи, как Островский. 1. Одну партию составляла молодая редакция "Москвитянина" 3 , провозгласившая, что Островский "четырьмя пьесами создал народный театр в России" [«Свои люди – сочтемся», «Бедная невеста», «БнП» и др. ранние пьесы]. Хвалители Островского кричали, что он сказал новое слово народность! В основном восхищение в адрес образа Любима Торцова. [приводит ну совсем переслащенные сравнения с Шекспиром и прочую захлебную лабуду] 2. "Отечествен. записки" постоянно служили неприятельским станом для Островского, и большая часть их нападений обращена была на критиков, превозносивших его произведения. Сам автор постоянно оставался в стороне, до самого последнего времени. Таким образом, восторженные хвалители Островского [доводя до абсурда] только помешали многим прямо и просто взглянуть на его талант. Каждый представлял свои требования, и каждый при этом бранил других, имеющих требования противоположные, каждый пользовался непременно каким-нибудь из достоинств одного произведения Островского, чтобы вменить их в вину другому произведению, и наоборот. Упреки противоположны: то в пошлости купеческого быта, то в том, что купцы недостаточно омерзительны и т.д. Шпилька в Чернышевского: мало того -- ему сделан был даже упрек в том, что верному изображению действительности (т. е. исполнению) он отдается слишком исключительно, не заботясь об идее своих произведений. Другими словами,-- его упрекали именно в отсутствии или ничтожестве задач, которые другими критиками признавались уж слишком широкими, слишком превосходящими средства самого их выполнения.
И еще одна: Она [критика] никогда не позволит себе, напр., такого вывода: это лицо отличается привязанностью к старинным предрассудкам
Вывод: Все признали в Островском замечательный талант, и вследствие того всем критикам хотелось видеть в нем поборника и проводника тех убеждений, которыми сами они были проникнуты.
Задачу критики формулирует так: Итак, предполагая, что читателям известно содержание пьес Островского и самое их развитие, мы постараемся только припомнить черты, общие всем его произведениям или большей части их, свести эти черты к одному результату и по ним определить значение литературной деятельности этого писателя. [Узнать, что сам от себя хотел автор и как он успешно/неуспешно этого достиг].
Реальная критика и ее особенности:
1) Признавая такие требования вполне справедливыми, мы считаем за самое лучшее -- применить к произведениям Островского критику реальную, состоящую в обозрении того, что нам дают его произведения.
2) Здесь не будет требований вроде того, зачем Островский не изображает характеров так, как Шекспир, зачем не развивает комического действия так, как Гоголь... все-таки признаем Островского замечательным писателем в нашей литературе, находя, что он и сам по себе, как есть, очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения...
3) Точно так же реальная критика не допускает и навязыванья автору чужих мыслей. Пред ее судом стоят лица, созданные автором, и их действия; она должна сказать, какое впечатление производят на нее эти лица, и может обвинять автора только за то, ежели впечатление это неполно, неясно, двусмысленно.
4) Реальная критика относится к произведению художника точно так же, как к явлениям действительной жизни: она изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты, но вовсе не суетясь из-за того, зачем это овес -- не рожь, и уголь -- не алмаз.
5) Постулаты об Островском
Во-первых, всеми признаны в Островском дар наблюдательности и уменье представить верную картину быта тех сословий, из которых брал он сюжеты своих произведений.
Во-вторых, всеми замечена (хотя и не всеми отдана ей должная справедливость) меткость и верность народного языка в комедиях Островского.
В-третьих, по согласию всех критиков, почти все характеры в пьесах Островского совершенно обыденны и не выдаются ничем особенным, не возвышаются над пошлой средою, в которой они поставлены. Это ставится многими в вину автору на том основании, что такие лица, дескать, необходимо должны быть бесцветными. Но другие справедливо находят и в этих будничных лицах очень яркие типические черты.
В-четвертых, все согласны, что в большей части комедий Островского "недостает (по выражению одного из восторженных его хвалителей) экономии в плане и в постройке пьесы" и что вследствие того (по выражению другого из его поклонников) "драматическое действие не развивается в них последовательно и беспрерывно, интрига пьесы не сливается органически с идеей пьесы и является ей как бы несколько посторонней" 29 .
В-пятых, всем не нравится слишком крутая, случайная, развязка комедий Островского. По выражению одного критика, в конце пьесы "как будто смерч какой проносится по комнате и разом перевертывает все головы действующих лиц" 30 .
6) миросозерцание художника – общее, отраженное в его произведениях. Собственный же взгляд его на мир, служащий ключом к характеристике его таланта, надо искать в живых образах, создаваемых им.
О чувстве художника: оно признается доминантой. значение художнической деятельности в ряду других отправлений общественной жизни: образы, созданные художником, собирая в себе, как в фокусе, факты действительной жизни, весьма много способствуют составлению и распространению между людьми правильных понятий о вещах [подмазался к Чернышевскому].
Но человек с более живой восприимчивостью, "художническая натура", сильно поражается самым первым фактом известного рода, представившимся ему в окружающей действительности. У него еще нет теоретических соображений, которые бы могли объяснить этот факт; но он видит, что тут есть что-то особенное, заслуживающее внимания, и с жадным любопытством всматривается в самый факт, усваивает его.
7) О правдивости: главное достоинство писателя-художника состоит в правде его изображений; иначе из них будут ложные выводы, составятся, по их милости, ложные понятия. Общие понятия художника правильны и вполне гармонируют с его натурой, тогда эта гармония и единство отражаются и в произведении. Безусловной правды нет, но это не значит, что надо пускаться в исключительную фальшь граничащую с дурью. Гораздо чаще он [Островский] как будто отступал от своей идеи, именно по желанию остаться верным действительности. «Механические куколки», следующие за идеей просты в создании, но они бессмысленны. У О: верность фактам действительности и даже некоторое презрение к логической замкнутости произведения.
О ПЬЕСАХ ОСТРОВСКОГО
8) О героях:
1ый тип: постараемся всмотреться в обитателей, населяющих это темное царство. Скоро вы убедитесь, что мы недаром назвали его темным. владычествует бессмысленное самодурство. В людях, воспитанных под таким владычеством, не может развиться сознание нравственного долга и истинных начал честности и права. Вот почему безобразнейшее мошенничество кажется им похвальным подвигом, самый гнусный обман -- ловкою шуткой. Наружная покорность и тупое, сосредоточенное горе, доходящее до совершенного идиотства и плачевнейшего обезличения, переплетаются в темном царстве, изображаемом Островским, с рабскою хитростью, гнуснейшим обманом, бессовестнейшим вероломством.
2ой тип; А между тем тут же, рядом, только за стеною, идет другая жизнь, светлая, опрятная, образованная... Обе стороны темного царства чувствуют превосходство этой жизни и то пугаются ее, то привлекаются к ней.
Подробно разбирает пьесу «Семейная картина» Островского. Гл. герой – Пузатов, апогей самодурства, все в доме к нему относятся как к простофиле и делают все за его спиной. Отмечает нарвственную тупость всех героев, их вероломство и самодурство. Пример с Пузатовым – тот стучит по столу кулаком, когда ему наскучивает ждать чаю. Герои живут в состоянии перманентной войны. Вследствие такого порядка дел все находятся в осадном положении, все хлопочут о том, как бы только спасти себя от опасности и обмануть бдительность врага. На всех лицах написан испуг и недоверчивость; естественный ход мышления изменяется, и на место здравых понятий вступают особенные условные соображения, отличающиеся скотским характером и совершенно противные человеческой природе. Известно, что логика войны совершенно отлична от логики здравого смысла. "Это,-- говорит Пузатов,-- словно жид какой: отца родного обманет. Право. Так вот в глаза и смотрит всякому. А ведь святошей прикидывается".
В "Своих людях" мы видим опять ту же религию лицемерства и мошенничества, то же бессмыслие и самодурство одних и ту же обманчивую покорность, рабскую хитрость других, но только в большем разветвлении. То же касается до тех из обитателей "темного царства", которые имели силу и привычку к делу, так они все с самого первого шага вступали на такую дорожку, которая никак уж не могла привести к чистым нравственным убеждениям. Работающему человеку никогда здесь не было мирной, свободной и общеполезной деятельности; едва успевши осмотреться, он уже чувствовал, что очутился каким-то образом в неприятельском стане и должен, для спасения своего существования, как-нибудь надуть своих врагов.
9) О природе преступлений в темном царстве:
Таким образом, мы находим глубоко верную, характеристически русскую черту в том, что Большов в своем злостном банкротстве не следует никаким особенным убеждениям и не испытывает глубокой душевной борьбы, кроме страха, как бы не попасться под уголовный... Парадокс Темного царства : Нам в отвлечении кажутся все преступления чем-то слишком ужасным и необычайным; но в частных случаях они большею частию совершаются очень легко и объясняются чрезвычайно просто. По уголовному суду человек оказался и грабителем и убийцею; кажется, должен бы быть изверг естества. А посмотришь,-- он вовсе не изверг, а человек очень обыкновенный и даже добродушный. В преступлении они понимают только внешнюю, юридическую его сторону, которую справедливо презирают, если могут как-нибудь обойти. Внутренняя же сторона, последствия совершаемого преступления для других людей и для общества -- вовсе им не представляются. Ясное дело: вся мораль Самсона Силыча основана на правиле: чем другим красть, так лучше я украду.
Когда Подхалюзин толкует ему, что может случиться "грех какой", что, пожалуй, и имение отнимут, и его самого по судам затаскают, Большов отвечает: "Что ж делать-то, братец; уж знать, такая воля божия, против ее не пойдешь". Подхалюзин отвечает: "Это точно-с, Самсон Силыч", но, в сущности, оно не "точно", а очень нелепо.
10) О том что хотел сказать Мы уже имели случай заметить, что одна из отличительных черт таланта Островского состоит в уменье заглянуть в самую глубь души человека и подметить не только образ его мыслей и поведения, но самый процесс егомышления, самое зарождение его желаний. Самодурствует он потому, что встречает в окружающих не твердый отпор, а постоянную покорность; надувает и притесняет других потому, что чувствует только, как это ему удобно, но не в состоянии почувствовать, как тяжело это им; на банкротство решается он опять потому, что не имеет ни малейшего представления об общественном значении такого поступка. [Нет типизации! Взгляд изнутри с пониманием натуры, а не ужасание извне!]
11) Женские образы, о любви: лица девушек почти во всех комедиях Островского. Авдотья Максимовна, Любовь Торцова, Даша, Надя -- все это безвинные, безответные жертвы самодурства, и то сглажение, отменение человеческой личности, какое в них произведено жизнью, едва ли не безотраднее действует на душу, нежели самое искажение человеческой природы в плутах, подобных Подхалюзину. Она будет любить всякого мужа, надо найти ей такого, чтобы ее-то любил". Это значит -- доброта безразличная, безответная, именно такая, какая в мягких натурах вырабатывается под гнетом семейного деспотизма и какая всего более нравится самодурам. Для человека, не зараженного самодурством, вся прелесть любви заключается в том, что воля другого существа гармонически сливается с его волей без малейшего принуждения. Оттого-то очарование любви и бывает так неполно и недостаточно, когда взаимность достигается какими-нибудь вымогательствами, обманом, покупается за деньги или вообще приобретается какими-нибудь внешними и посторонними средствами.
12) Комизм: Так и комизм нашего "темного царства": дело само по себе просто забавно, но в виду самодуров и жертв, во мраке ими задавленных, пропадает охота смеяться...
13) «Не с вои сани не садись» -- опять подробно разбирает образы..
14) «Бедность не порок»
Самодурство и образованность: А отказаться от самодурства для какого-нибудь Гордея Карпыча Торцова значит -- обратиться в полное ничтожество. И вот он тешится над всеми окружающими: колет им глаза их невежеством и преследует за всякое обнаружение ими знания и здравого смысла. Он узнал, что образованные девушки хорошо говорят, и упрекает дочь, что та говорить не умеет; но чуть она заговорила, кричит: "Молчи, дура!" Увидел он, что образованные приказчики хорошо одеваются, и сердится на Митю, что у того сюртук плох; но жалованьишко продолжает давать ему самое ничтожное...
Под влиянием такого человека и таких отношений развиваются кроткие натуры Любови Гордеевны и Мити, представляющие собою образец того, до чего может доходить обезличение и до какой совершенной неспособности и самобытной деятельности доводит угнетение даже самую симпатичную, самоотверженную натуру.
Почему жертвы живут с самодурами: Первая из причин удерживающих людей от противодействия самодурству, есть -- странно сказать -- чувство законности, а вторая -- необходимость в материальном обеспечении. С первого раза обе причины, представленные нами, должны, разумеется, показаться нелепостью. По-видимому, совершенно напротив: именно отсутствие чувства законности и беспечность относительно материального благосостояния могут объяснять равнодушие людей ко всем претензиям самодурства. Настасья Панкратьевна ведь без всякой иронии, а, напротив, с заметным оттенком благоговения говорит своему мужу: "Кто вас, батюшка, Кит Китч, смеет обидеть? Вы сами всякого обидите!.." Очень странен такой оборот дела; но такова уж логика "темного царства". Знания здесь ограничены очень тесным кругом, работы для мысли -- почти никакой; все идет машинально, раз навсегда заведенным порядком. От этого совершенно понятно, что здесь дети никогда не вырастают, а остаются детьми до тех пор, пока механически не передвинутся на место отца.
Разделы: Литература
- Познакомить учащихся с произведениями критической литературы 1860-х годов.
- Обучить некоторым приемам дискуссии на примере рассматриваемых статей.
- Развивать критическое мышление учащихся.
- Закрепить умение выборочного конспектирования литературно-критической статьи.
- Обобщить изученный материал.
Текстовое наполнение урока:
- А.Н.Островский. Драма «Гроза» (1859 г.)
- Н.А.Добролюбов «Луч света в темном царстве» (1860 г.)
- А.Григорьев «После «Грозы» Островского» (1860 г.)
- Д.И.Писарев «Мотивы русской драмы» (1864 г.)
- М.А.Антонович «Промахи» (1865 г.)
Домашнее задание к уроку:
- Выборочный конспект статьи А.Н.Добролюбова «Луч света в темном царстве» (I вариант) и статьи Д.И.Писарева «Мотивы русской драмы» (II вариант).
- Определить свое отношение к тезисам статьи, подобрать аргументацию.
Индивидуальные задания к уроку :
- подготовить краткие сообщения о литературно-критической деятельности Добролюбова, Писарева, Григорьева, Антоновича;
- выбрать из статьи М.Антоновича «Промахи» фрагменты полемики с Д.Писаревым;
- определить, в чем особенности критического разбора драмы «Гроза», сделанного Аполлоном Григорьевым.
Оформление урока: на доске записана тема урока; вверху справа – фамилии критиков и их годы жизни; вверху слева – ключевые понятия: дискуссия, полемика, оппонент, тезис, аргументы, суждение, критический разбор.
В центре доски – макет таблицы, которая будет заполняться по ходу урока. Таблица имеет 2 колонки: слева – трактовка образа Катерины Добролюбовым, справа – Писаревым.
Ход урока
1. Вступительное слово учителя.
Ни одно по-настоящему талантливое произведение не оставляет никого равнодушным: одни восхищаются им, другие – высказывают критические суждения. Так произошло и с драмой Островского «Гроза». Поклонники писателя называли ее поистине народным произведением, восхищались решительностью и смелостью Катерины; но были и те, кто отзывался довольно резко, отказывая героине в уме. Такие неоднозначные оценки были высказаны Н.А.Добролюбовым и Д.И.Писаревым, известными литературными критиками 1860-х годов.
Чтобы лучше понять, какими доводами они руководствовались, давайте послушаем сообщения, подготовленные ребятами.
2. Сообщения учащихся.
I. Николай Александрович Добролюбов (1836-1861) – критик, публицист, поэт, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. Учился на историко-филологическом факультете Главного педагогического института Санкт-Петербурга. В годы учебы сформировались его материалистические взгляды. «Я – отчаянный социалист…» - говорил о себе Добролюбов. Постоянный сотрудник журнала «Современник». По воспоминаниям людей, близко его знавших, Добролюбов не терпел компромиссов, «не умел жить», как живет большинство.
В историю русской литературы Добролюбов вошел, прежде всего, как критик, продолжатель идей Белинского. Литературная критика Добролюбова ярко публицистична.
Вопрос классу: Как вы понимаете эти слова?
У Добролюбова развернутые параллели между литературой и жизнью, обращения к читателю – и прямые, и скрытые, «эзоповские». Писатель рассчитывал на пропагандистский эффект некоторых своих статей.
При этом Добролюбов был чутким ценителем прекрасного, человеком, способным глубоко проникать в суть художественного произведения.
Разрабатывает принципы «реальной критики», суть которой в том, что к произведению надо относиться как к явлениям действительности, выявляя его гуманистический потенциал. Достоинство литературного произведения ставится в прямую связь с его народностью.
Самые известные литературно-критические статьи Добролюбова: «Темное царство» (1859), «Когда же придет настоящий день?» (1859), «Что такое обломовщина?» (1859), «Луч света в темном царстве» (1860).
II. Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868) – литературный критик, публицист. Родился в небогатой дворянской семье. Учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Именно в университете прорастает в юноше «ядовитое зерно скептицизма». С 1861 г. работает в журнале «Русское слово». Статьи Писарева быстро привлекли внимание читателей остротой мысли, бесстрашием авторской позиции, принесли ему славу дерзкого и пылкого полемиста, не признающего ничьих авторитетов.
После 1861 г. Писарев возлагает надежды на полезную научно-практическую деятельность, на пробуждение интереса к точным, естественнонаучным знаниям. С предельно прагматических позиций он подходит к анализу некоторых художественных произведений. Писарев настаивает на том, что всеми силами надо увеличивать число мыслящих людей.
Трагически погиб в июне 1868 г.
Наиболее известные критические работы Писарева: «Базаров» (1862), «Мотивы русской драмы» (1864), «Реалисты» (1864), «Мыслящий пролетариат» (1865).
III. А теперь, ребята, давайте посмотрим, как эти два критика трактовали образ Катерины Кабановой, героини драмы Островского «Гроза». (Учащиеся I варианта зачитывают тезисы статьи Добролюбова; учащиеся II варианта – тезисы статьи Писарева. Учитель кратко записывает их в таблицу на доске. Такая работа позволит более наглядно представить разный подход критиков к образу Катерины).
Н.А. Добролюбов |
Д.И. Писарев |
1. Характер Катерины составляет шаг вперед…во всей нашей литературе |
1. Добролюбов принял личность Катерины за светлое явление |
2. Решительный, цельный русский характер |
2. Ни одно светлое явление не может возникнуть в «темном царстве»… |
3. Это характер по преимуществу созидательный, любящий, идеальный |
3. Что это за суровая добродетель, сдающаяся при первом удобном случае? Что за самоубийство, вызванное такими мелкими неприятностями? |
4. У Катерины все делается по влечению натуры |
4. Добролюбов отыскал…привлекательные стороны Катерины, сложил их вместе, составил идеальный образ, увидел вследствие этого луч света в темном царстве |
5. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца… |
5. Воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума… |
6 Горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. В том и сила ее характера. |
6. Катерина разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством – самоубийством. |
7 Нам отрадно видеть избавление Катерины. |
7. Кто не умеет сделать ничего для облегчения своих и чужих страданий, тот не может быть назван светлым явлением |
Вопрос классу : В чем, на ваш, взгляд, причина столь разной трактовки образа Катерины? Следует ли учитывать время написания статей?
Писарев открыто и явно полемизирует с Добролюбовым. В своей статье он заявляет: «Добролюбов ошибся в оценке женского характера». Писарев остается глух к духовной трагедии Катерины, он подходит к этому образу с откровенно прагматических позиций. Он не видит того, что увидел Добролюбов – пронзительной совестливости и бескомпромиссности Катерины. Писарев, исходя из собственного понимания конкретных проблем новой поры, наступившей после крушения революционной ситуации, полагает, что главный признак по-настоящему светлого явления – сильный и развитый ум. А поскольку ума у Катерины нет, то она – не луч света, а всего лишь «привлекательная иллюзия».
IV. Дискуссия
Вопрос классу: Чья позиция вам ближе? Аргументируйте свою точку зрения.
Класс неоднозначно относится к трактовке образа Катерины двумя критиками.
Ребята соглашаются с Добролюбовым, увидевшим поэтичность образа Катерины, понимают позицию критика, стремившегося объяснить роковой шаг девушки страшными условиями ее жизни. Другие соглашаются с Писаревым, считающим самоубийство героини не самым лучшим выходом из сложившейся ситуации. Однако они не принимают резких суждений относительно ума Катерины.
V. Неприятие трактовки образа Катерины Писаревым высказал в своей статье Максим Антонович, сотрудник журнала «Современник». С именем этого критика вы встретитесь при изучении романа И.С.Тургенева «Отцы и дети». Давайте послушаем о нем краткую биографическую справку.
Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) – радикальный русский литературный критик, философ, публицист. Родился в семье дьячка. Учился в Петербургской духовной академии. Был сотрудником «Современника». Отстаивал взгляды на искусство Чернышевского и Добролюбова. Выступал за демократическую, разночинскую литературу. Однако он вульгаризировал положения материалистической эстетики. Полемизировал с журналом Д.И. Писарева «Русское слово».
Самые известные работы М.Антоновича: «Асмодей нашего времени» (1862), «Промахи» (1864).
Вопрос классу: А теперь давайте посмотрим, какой ответ Писареву дал в своей статье М. Антонович. Убедителен ли он в своих суждениях?
Подготовленный ученик зачитывает наиболее яркие высказывания из фрагмента, посвященного полемике с Писаревым.
«Писарев решился исправлять Добролюбова… и разоблачать его ошибки, к которым он причисляет одну из самых лучших статей его «Луч света в темном царстве»… Эту-то статью г. Писарев силится залить мутною водою своих фраз и общих мест… Взгляды Добролюбова Писарев называет ошибкою и приравнивает его к поборникам чистого искусства…»
«Писареву почудилось, будто бы Добролюбов представляет себе Катерину женщиной с развитым умом, которая будто бы и решилась на протест только вследствие образования и развития ума, потому будто бы и названа «лучом света»… Писарев навязал Добролюбову свою собственную фантазию и стал опровергать ее так, как будто бы она принадлежала Добролюбову…»
«Так-то вы, г. Писарев, внимательны к Добролюбову и так-то вы понимаете то, что хотите опровергать?»
Ученик сообщает, что, по мнению Антоновича, Писарев своим разбором унижает Катерину. Однако сам Антонович в пылу полемики высказывается довольно грубо, например, он использует такие выражения, как «фанфаронада г. Писарева», «заносчивые фразы г. Писарева», «критиковать подобным образом просто глупо» и др.
Ребята, познакомившись с критической манерой Антоновича, отмечают, что доводы его не слишком убедительны, поскольку Антонович не приводит доказательной аргументации, основанной на хорошем знании материала. Проще говоря, в полемике с Писаревым Антонович плохо скрывает личную неприязнь.
Слово учителя : М.Антонович был инициатором полемики «Современника» с «Русским словом». Эти ведущие демократические журналы расходились в понимании самих путей прогрессивных преобразований. Ставка Писарева на научный прогресс приводила к определенному пересмотру взглядов Чернышевского и Добролюбова. Это наглядно проявилось в писаревской трактовке образа Катерины. Антонович в статье «Промахи» подверг резкой критике эту попытку ревизии Добролюбова, инкриминируя Писареву искажение смысла статьи Добролюбова.
VI. Совершенно иной подход к анализу произведения демонстрирует Аполлон Григорьев.
Слово подготовленному ученику:
Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) – поэт, литературный и театральный критик. Окончил юридический факультет Московского университета. Начал печататься как поэт с 1843 г. Возглавляет молодую редакцию журнала «Москвитянин», будучи ведущим критиком. Позднее редактирует журнал «Русское слово». Сам Григорьев называл себя «последним романтиком».
Как критик известен своими работами об Островском («После «Грозы» Островского», 1860), Некрасове («Стихотворения Н.Некрасова, 1862), Л.Толстом («Граф Л.Толстой и его сочинения», 1862).
Давайте посмотрим, как оценивает А.Григорьев драму Островского «Гроза». Подумайте, в чем особенности данного критического разбора.
Подготовленный дома ученик зачитывает краткие тезисы статьи «После «Грозы» Островского».
Ребята обращают внимание на то, что перед ними впервые критическая статья, написанная поэтом. Отсюда и ее существенные отличия от предыдущих работ, в частности, Добролюбова и Писарева. А.Григорьев попытался увидеть в «Грозе» прежде всего произведение искусства. В своей статье он указал, что достоинством Островского является способность достоверно и поэтично изобразить национальную русскую жизнь: «Имя этого писателя – не сатирик, а народный поэт». Критику интересны были не глухие заборы г. Калинова, а живописный обрыв над Волгой. Там, где Добролюбов искал обличения, поэт Григорьев старался найти восхищение. Григорьев замечал в «Грозе» лишь красоту русской природы и прелесть провинциального быта, как будто забывая о трагизме изображенных в пьесе событий. Писатель считал ошибкой мнение некоторых «теоретиков» «подводить мгновенные итоги под всякую полосу жизни». Такие «теоретики», считал он, мало уважают жизнь и ее безграничные тайны.
Слово учителя. Сегодня, ребята, вы познакомились с работами нескольких наиболее известных критиков 1860-х годов. Предметом их критического разбора было одно и то же произведение – драма Островского «Гроза». Но посмотрите, насколько по-разному они ее оценивают! В чем, на ваш взгляд, причина этого?
Ребята отвечают, что определяющую роль играют такие факторы, как время написания статей, политические убеждения оппонентов, взгляд на искусство и, несомненно, личность самих критиков, которая проявляется в полемически отточенном слове.
VII. Выводы.
Драма Островского «Гроза» своим появлением вызвала множество неоднозначных оценок.Особенно это касалось трактовки образа Катерины Кабановой, девушки с горячим сердцем. Одни критики воспринимали ее как героиню, сумевшую своим решительным поступком осветить мрачный мир «темного царства» и тем самым способствовать его разрушению (Добролюбов). Другие считали, что без достаточно развитого ума Катерина не способна стать «лучом света», это всего лишь «привлекательная иллюзия» (Писарев). Третьи соглашались с трактовкой Добролюбова, уличая Писарева в неспособности объективной оценки (Антонович). Но были и те, кто стоял «над схваткой», не желая видеть ничего, кроме прекрасно написанного художественного произведения. Таков был взгляд А. Григорьева.
Нам представляется, что каждый критик по-своему прав. Все зависит от того, под каким углом зрения рассматривается объект критики. Добролюбов увидел только бунтарскую сторону характера Катерины, а Писарев заметил лишь исключительную темноту молодой женщины.
Письма М., "Художественная литература" 1990 Составление с научной подготовкой текста и комментарии Б. Ф. Егорова OCR Бычков М. Н. <...> .. Гоголевский "Разъезд" 2 Письмо первое НЕИЗБЕЖНЫЕ ВОПРОСЫ I Вот что скажет народ!.. думал я, выходя из ложи в коридор после третьего действия "Грозы", закончившегося искреннейшим взрывом общего восторга и горячими вызовами автора 3. <...> Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент -- эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, "забавными", тайными речами , всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. <...> И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве,-- массою сложною, разнородною,-- почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения. <...> Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою , понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. <...> Не народ существует для словесности, а словесность (в самом обширном смысле , то есть как все многообразное проявление жизни в слове) для народа,-- и не словесностью создается народ, а народом словесность. <...> 4 Накануне представления "Грозы " я долго говорил с вами о многом 5, что для меня и, судя по симпатии вашей к разговору, для вас самих составляет существенное верование по отношению к искусству и к жизни. <...> Я собирался было писать к вам ряд писем, в которых с возможною и нужною -- не для вас, конечно, а для других, читателей -- ясностью <...>
После_Грозы_Островского.pdf
Аполлон Григорьев После "Грозы" Островского Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу Аполлон Григорьев. Сочинения в двух томах Том второй. Статьи. Письма М., "Художественная литература" 1990 Составление с научной подготовкой текста и комментарии Б. Ф. Егорова OCR Бычков М. Н. Гроза очищает воздух. Физическая аксиома...Смирение перед народною правдою. Слова Лаврецкого 1 ...А что-то скажет народ?.. Гоголевский "Разъезд" 2 Письмо первое НЕИЗБЕЖНЫЕ ВОПРОСЫ I Вот что скажет народ!.. думал я, выходя из ложи в коридор после третьего действия "Грозы", закончившегося искреннейшим взрывом общего восторга и горячими вызовами автора 3. Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы,-- а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни,-- смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент -- эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, "забавными", тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве,-- массою сложною, разнородною,-- почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения. Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. Не народ существует для словесности, а словесность (в самом обширном