Википедия: Лев Овалов (настоящее имя Лев Сергеевич Шаповалов; 29 августа 1905 - 30 апреля 1997) - советский писатель, автор детективных произведений о чекисте-контрразведчике майоре Пронине.
Лев Шаповалов родился в Москве в дворянской семье. Отец погиб в Первую мировую войну. В 1918 году его мать, Тверитинова-Шаповалова вместе сыновьями уехала в село Успенское Орловской губернии. В том же году Лев Шаповалов вступил в комсомол и возглавил сельскую комсомольскую ячейку, в 1920 году вступил в ВКП(б). В 1921 году - секретарь Малоархангельского уездного комитета РКСМ.
В 1923 году Лев Шаповалов был направлен на учебу в МГУ, учился на медицинском факультете. Во время учебы также занимался общественными науками, работал заведующим библиотекой. В это же время он посещал занятия в литературном кружке «Антенна» при Хамовническом райкоме партии, его очерки под псевдонимом Лев Овалов публиковались в «Рабочей Москве» и «Крестьянской газете». В 1928 году он был назначен главным редактором журнала «Селькор» В том же году вышла его первая повесть «Болтовня». В 1930-х годах Лев Овалов работал в редакции газеты «Комсомольская правда», возглавлял редакции журналов «Вокруг света» и «Молодая гвардия».
В 1939 году Л. Овалов был главным редактором журнала «Вокруг света». Именно для этого журнала и написан рассказ «Синие мечи» - первый в цикле о майоре Пронине, после чего шесть рассказов о герое были напечатаны в 1939-1940 годах в журналах «Вокруг света» и «Знамя», затем вышли отдельным изданием в серии «Библиотечка красноармейца», а в 1941 году вошли в сборник «Приключения майора Пронина». В том же году в журнале «Огонек» был опубликован роман «Голубой ангел», продолживший серию о майоре Пронине.
5 июля 1941 года Лев Овалов был арестован по обвинению в разглашении секретных сведений и осужден, после чего 15 лет провел в трудовых лагерях и ссылке. Там писатель работал по основной специальности - врачом, и познакомился с медсестрой Валентиной Клюкиной, с которой с конца 1940-х они начали жить вместе.
В это же время, в начале Великой Отечественной войны, его младший брат Дмитрий попал в плен и почти до конца войны находился в немецком концлагере, откуда был освобожден союзниками, но в СССР уже не вернулся.
В 1956 году Лев Овалов был реабилитирован и вернулся в Москву. С 1957 года им было написано и издано еще три романа из цикла о майоре Пронине, последним из которых стал роман «Секретное оружие». В нем автор рассказывает об охоте одной из империалистических разведок на открытие советских ученых, создавших единую теорию поля.
В дальнейшем Овалов писал произведения на социально-производственную и историческую тематику.
Умер Лев Овалов 30 апреля 1997 года. По его завещанию писатель был кремирован, прах смешан с прахом его матери, хранившимся в семье, и развеян над водами канала имени Москвы возле его дачи.

Лев Овалов (настоящее имя - Лев Сергеевич Шаповалов) родился 29 августа 1905 года в Москве, в родовитой дворянской семье. Его отец погиб на фронте в 1914 году, а после революции, в 1918 году, мать с двумя сыновьями уехала в Орловскую губернию. Там Лев Шаповалов окунулся в классовую борьбу, и в 1919 году возглавил местную комсомольскую ячейку. В 1920 году он стал членом партии, через год возглавил уездный комитет комсомола, а в 1923 году был направлен на учебу в Москву. Он занимался общественными науками в МГУ, работал заведующим библиотекой и посещал литературный кружок "Антенна", печатался в "Рабочей Москве" и "Крестьянской газете". Именно тогда появился его псевдоним Лев Овалов. В 23 года молодой коммунист был назначен редактором журнала "Селькор". В 1928 году он опубликовал свою дебютную повесть "Болтовня", сразу привлекшую к нему внимание. Затем появился роман "Ловцы сомнений". В 1930-е годы Лев Овалов работал в редакции "Комсомольской правды", затем был главным редактором журналов "Вокруг света" и "Молодая гвардия".

В 1939 году был опубликован рассказ "Синие мечи", в котором впервые появился один из самых известных героев советской массовой литературы - контрразведчик майор Пронин. За два года в журналах были напечатаны шесть рассказов о нем, а в 1941 году они были выпущены книгой в виде повести "Приключения майора Пронина". Тогда же в журнале "Огонек" появилось ее продолжение - роман "Голубой ангел". А сразу после начала Великой Отечественной войны, 5 июля 1941 года писатель был арестован и осужден, пятнадцать лет провел в заключении и ссылке. По свидетельству Овалова, его обвинили в разглашении методов работы советской контрразведки. После полной реабилитации в 1956 году и возвращения в Москву Лев Овалов написал еще два "шпионских" романа - "Букет алых роз" (1957) и "Медная пуговица" (1958) и роман "Секретное оружие" (1962), которым писатель и завершил цикл о Пронине. В дальнейшем он писал социально-производственные и исторические произведения, самыми значительными из которых считаются "История одной судьбы" (1962), "Помни обо мне" (1966), "Январские ночи" (1972), "Двадцатые годы" (1982). В последние годы писатель работал над книгой о своих знаменитых предках, но работа так и осталась незаконченной...

Известный писатель и литературовед В.Б. Шкловский так отозвался о "Рассказах майора Пронина": "Советский детектив у нас долго не удавался потому, что люди, которые хотели его создать, шли по пути Конан Доила. Они копировали занимательность сюжета. Между тем можно идти по линии Вольтера и еще больше - по линии Пушкина. Надо было внести в произведение моральный элемент... Л.Овалов напечатал повесть "Рассказы майора Пронина". Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина... Жанр создается у нас на глазах."

29.08.1905 – 30.04.1997Лев Овалов (настоящее имя – Лев Сергеевич Шаповалов) родился 29 августа 1905 года в Москве, в родовитой дворянской семье. Его отец погиб на фронте в 1914 году, а после революции, в 1918 году, мать с двумя сыновьями уехала в Орловскую губернию. Там Лев Шаповалов окунулся в классовую борьбу, и в 1919 году возглавил местную комсомольскую ячейку. В 1920 году он стал членом партии, через год возглавил уездный комитет комсомола, а в 1923 году был направлен на учебу в Москву. Он занимался общественными науками в МГУ, работал заведующим библиотекой и посещал литературный кружок Антенна, печатался в Рабочей Москве и Крестьянской газете. Именно тогда появился его псевдоним Лев Овалов. В 23 года молодой коммунист был назначен редактором журнала Селькор. В 1928 году он опубликовал свою дебютную повесть Болтовня, сразу привлекшую к нему внимание. Затем появился роман Ловцы сомнений. В 1930-е годы Лев Овалов работал в редакции Комсомольской правды, затем был главным редактором журналов Вокруг света и Молодая гвардия. В 1939 году был опубликован рассказ Синие мечи, в котором впервые появился один из самых известных героев советской массовой литературы – контрразведчик майор Пронин. За два года в журналах были напечатаны шесть рассказов о нем, а в 1941 году они были выпущены книгой в виде повести Приключения майора Пронина. Тогда же в журнале Огонек появилось ее продолжение – роман Голубой ангел. А сразу после начала Великой Отечественной войны, 5 июля 1941 года писатель был арестован и осужден, пятнадцать лет провел в заключении и ссылке. По свидетельству Овалова, его обвинили в разглашении методов работы советской контрразведки. После полной реабилитации в 1956 году и возвращения в Москву Лев Овалов написал еще два шпионских романа – Букет алых роз (1957) и Медная пуговица (1958) и роман Секретное оружие (1962), которым писатель и завершил цикл о Пронине. В дальнейшем он писал социально-производственные и исторические произведения, самыми значительными из которых считаются История одной судьбы (1962), Помни обо мне (1966), Январские ночи (1972), Двадцатые годы (1982). В последние годы писатель работал над книгой о своих знаменитых предках, но работа так и осталась незаконченной... Известный писатель и литературовед В.Б. Шкловский так отозвался о Рассказах майора Пронина: Советский детектив у нас долго не удавался потому, что люди, которые хотели его создать, шли по пути Конан Доила. Они копировали занимательность сюжета. Между тем можно идти по линии Вольтера и еще больше – по линии Пушкина. Надо было внести в произведение моральный элемент... Л.Овалов напечатал повесть Рассказы майора Пронина. Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина... Жанр создается у нас на глазах.

Нам не нуж­но Ва­шинг­то­на,
Ес­ли есть у нас Моск­ва!
Так пи­сал Сер­гей Ми­хал­ков в дет­ской по­эме-по­ли­тин­фор­ма­ции.
А за­чем нам ну­жен Джеймс Бонд, ес­ли у нас есть май­ор Про­нин?

Так писал Сергей Михалков в детской поэме-политинформации.

А зачем нам нужен Джеймс Бонд, если у нас есть майор Пронин?

И зачем я вообще рассуждаю о королях литературы, которую по старинной традиции принято называть подлой? Лёгкий жанр, шпионский роман, который в СССР называли «военными приключениями»…

Но так уж случилось: позывные масскульта слишком многое определяют в нашей жизни. Даже в политике нам приходится выбирать между Иоганном Вайсом с песней «С чего начинается Родина» и шутками Райкина – и Deep Purple с Боно и цитатами из «Терминатора». Как не вспоминать советских королей лёгкого жанра? Слишком многое закодировано в этих книжках – самых зачитанных в любой районной библиотеке.

Лев Овалов – литературный псевдоним Льва Сергеевича Шаповалова (1906–1997). Кстати, в аннотациях ко многим книгам писателя неизменно указывалась его настоящая дворянская фамилия, а также имя с отчеством. Это не последняя из загадок Льва Овалова. Он умер в глубокой старости, не оставив архива: всю жизнь Овалов соблюдал привычку уничтожать черновики. К тридцатым годам он был, что называется, «известным писателем и литературным деятелем». Образцовая биография молодого коммуниста, участника гражданской войны, вступившего в партию пятнадцати лет от роду, а до этого создавшего волостную комсомольскую ячейку в селе Успенском на Орловщине… Там писатель сполна повидал и кулаков, и диверсантов, мнимых и явных шпионов – всех героев будущей советской остросюжетной прозы. Любимым поэтом с юности на всю жизнь был Александр Блок . Впоследствии майор Пронин и его верный оруженосец капитан Железнов не раз упомянут Блока в своих беседах. В те годы Лев Сергеевич прилежно сочинял стихи, но не спешил с публикациями. На закате НЭПа поэт внесёт свой вклад в развитие советской детской поэзии, выпустив несколько книжек с задорными антимещанскими стихами для мальчиков и девочек. «Пятеро на одних коньках» – книжка с цветными картинками – стала любимым детским чтением 1927-го года.

После завершения гражданской войны и образования СССР стране понадобилась своя, оригинальная массовая культура: песни, книги, кинофильмы, плакаты. Овалов работал в рапповском журнале «Рост», затем в «Комсомольской правде». В тридцатые годы он был именно тем молодым специалистом, в котором нуждалась тогдашняя новая литература. Лев Сергеевич получил традиционное благословение патриарха – Максима Горького – и вошёл в Союз писателей со дня его основания… Влиятельнейшие литературные журналы довоенного времени «На литературном посту» и «Литература и искусство» благосклонно отозвались на дебют прозаика – повесть «Болтовня». Сразу несколько критиков (в их числе – молодой Александр Бек ) приветствовали нового пролетарского писателя и его героя, рабочего Морозова. Овалова называли молодым писателем-пролетарием, и в этом определении была доля лукавства. Лев Сергеевич происходил из небогатой, но родовитой семьи. Уже под старость, в девяностые годы, он сообщал интервьюерам, сколько его родни – Шаповаловы, Тверетиновы, Кожевниковы – упомянуто в словаре Брокгауза и Эфрона. По отцовской линии прямым предком Льва Сергеевича был профессор С.И. Баршев , один из столпов Московского университета времён толстовского классицизма. Профессор побывал и деканом юридического факультета, и ректором университета. Влиятельный, увенчанный лаврами господин. По материнской линии родственником писателю приходился знаменитый учёный, отец русской невропатологии, профессор А.Я. Кожевников . И всё-таки в анкетах Лев Сергеевич писал: «Из рабочих». Дело тут не в диктате эпохи: сын сельской учительницы вполне мог честно написать «из служащей интеллигенции», это не возбранялось. Но писатель вправе конструировать собственную биографию. Вместо Льва Сергеевича Шаповалова – Лев Овалов из рабочих. Это не конформизм, скорее – творческий вымысел, маска. Писатель выбрал для себя амплуа и соблюдал правила игры.

Отец Овалова – С.В. Шаповалов – погиб на фронте в самом начале Первой мировой, в 1914-м году. Один из главных героев пронинского цикла – Виктор Железнов – тоже потеряет отца на фронте… В 1917-м году семья от московского голода едет в село Успенское Орловской губернии, где юный Лев Шаповалов с максимализмом недавнего гимназиста бросился в революционную круговерть. Революционные аббревиатуры, слова-сокращения, точнее всего определяли тогдашнюю реальность: комбеды, продразвёрстка…

В середине тридцатых Овалов пишет повесть об Уралмаше и попадает в советско-китайский политический узел, не распутанный и в наше время. Главная героиня повести Зина Дёмина выходит замуж за китайца Чжоу, который работал на нашем заводе. Потом Чжоу возвращается в Китай, чтобы бороться с врагами, а Зина предпочитает остаться на Родине. С прототипами всё было иначе: сын Чан Кайши Цзян Цзинго увёз советскую девушку Фаину Вяхрёву в Китай… Сын генералиссимуса побывал главой китайского правительства, а после триумфа Мао вместе с отцом обосновался на Тайване, где в 1975-м сменил Чан Кайши на посту президента. В СССР его звали Чан Чинго – болельщики международной политики, несомненно, помнят это имя. А первой леди Тайваня была та самая заводская девчонка Зина Дёмина из оваловского романа, точнее, её реальный прототип. Вспоминали ли они своего знакомого по далёким тридцатым, по Свердловску – писателя Овалова?

В конце тридцатых и литераторы, и читатели ощущали потребность в создании детектива на современном советском материале. После провала пропагандистской кампании «ежовых руковиц», когда железный нарком оказался врагом народа, а во главе НКВД встал более мягкий и дипломатичный Берия , нужно было утеплить образ чекиста в прессе и литературе. Овалов стал одним из пионеров жанра и безусловным лидером первого поколения мэтров остросюжетной литературы. В то время он редактировал журнал «Вокруг света». Сначала Овалов обратился к знакомым писателям с просьбой написать что-нибудь «про шпионов», но в шерлокхолмсовском ключе. Однако никто не рискнул прикоснуться к этой новой и скользкой теме. Тогда редактор решился на собственный эксперимент. Именно эксперимент – литературный этикет требовал особых пояснений для первого пронинского рассказа «Синие мечи». Говорилось, что в этом рассказе мы берём на вооружение заморскую форму шпионского детектива, чтобы она служила нашему потребителю, как служат на наших заводах и фабриках импортные станки. Успех этого коротенького рассказа был так велик, что возникла необходимость проследить литературную генеалогию героя – молодого чекиста Ивана Николаевича Пронина. В первую очередь вспоминались выпуски книжных сериалов десятых годов – про Шерлока Холмса и Ника Картера, про пещеру Лехтвейса и русского сыщика Путилина, про Пинкертона и похождения Ирмы Блаватской… Шерлок там был, конечно, не дойловский, а рыночно-лубочный. Корней Чуковский называл его «отвратительным двойником» настоящего Холмса с Бейкер-стрит. В этих брошюрах «с продолжениями» хватало великосветских негодяев, загипнотизированных красавиц, немногословных боксёров и коварных отравителей. Конечно, герой советского детектива не мог походить на этих монстров буржуазного масскульта. Овалов добавил к картонным фигурам прежних сыщиков человеческой теплоты и героической идейности. Совсем не случайно Лев Овалов присвоил своему герою звание майора. Пронин – профессионал, действующий контрразведчик. Генеральские лавры только помешали бы ему в работе. К тому же и так крупные советские руководители (например, Евлахов из «Голубого ангела») видят в майоре Пронине равного. Как в песне: «Пусть до утра не спят в рабочих кабинетах майоры с генеральской сединой». В послевоенное время Пронину присвоят генеральское звание, но в читательском сознании он навсегда останется «майором Прониным». К тому же Лев Овалов прозорливо произвёл своего героя в генерал-майоры ! В том же 1939-м году, одновременно с первыми рассказами майора Пронина, в нескольких театрах СССР была поставлена пьеса Льва Шейнина и братьев Тур «Очная ставка» – про шпионов, чекистов и бдительных москвичей. Для Европы времечко было военное, для Советского Союза – предвоенное. И нет ничего удивительного в моде на короткие армейские причёски, духовые оркестры и мужественных героев.

Ветер дул в паруса шпионского детектива. И всё-таки каждый успех нового, остро-популярного жанра давался с боем. В журнале «Красная новь» Овалову отказали в публикации «Рассказов о майоре Пронине». Тогда Лев Сергеевич принёс рукопись в «Знамя», к главному редактору Всеволоду Вишневскому . Вишневский предчувствовал шумный успех новой серии рассказов о Пронине, но отзывы рецензентов из НКВД были строги. Тогда классик советской драматургии, автор «Оптимистической трагедии» обратился лично к В.М. Молотову . Железный наркоминдел ознакомился с рукописью и дал свою резолюцию: «Срочно в печать». И знаменские публикации, и отдельное издание рассказов стали бомбами, незабываемыми событиями истории массовой литературы. После публикации «Рассказов майора Пронина» и «Рассказов о майоре Пронине» Лев Овалов приступает к повести «Голубой ангел». Заметим, что в рассказах писатель с лёгкостью и изяществом передал образы рассказчиков. В первом цикле таковым выступил сам майор, во втором – всевидящий автор. Очень тонко, без формальных излишеств, Овалов даёт нам «почувствовать разницу». Этот приём использовал и Конан Дойл , несколько поздних рассказов холмсианы написаны от имени Шерлока. Но Овалов сильнее подчёркивает углы зрения, а в «Голубом ангеле» и вовсе является пред читательские очи собственной персоной. Автобиографизм повести очевиден: Лев Овалов награждает рассказчика-писателя поездкой в Армению, из которой он, помимо нескольких бутылок отменного коньяку, одна из которых предназначается майору Пронину, привёз материалы для книги об этой «древней удивительной стране». В то время на рабочем столе писателя Овалова лежали две рукописи – «Голубой ангел» и «Поездка в Ереван». Книга об Армении вышла в свет в 1940-м году.

На «Рассказы майора Пронина» откликнулся Шкловский : «Советский детектив у нас долго не удавался потому, что люди, которые хотели его создать, шли по пути Конан Дойла. Они копировали занимательность сюжета. Между тем можно идти по линии Вольтера и ещё больше – по линии Пушкина . Надо было внести в произведение моральный элемент… Л.Овалов напечатал повесть «Рассказы майора Пронина». Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина… Жанр создаётся у нас на глазах». Кстати, безымянный рецензент из «Огонька» почти дословно повторил некоторые обороты Шкловского – наверное, это носилось в воздухе: «В № 4 «Знамени» Л.Овалов напечатал повесть «Рассказы майора Пронина». Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина и его помощника Виктора Железнова. Книга призывает советских людей быть бдительными. Она учит хранить военную тайну, быть всегда начеку». Можно поспорить со Шкловским: на самом деле в пронинских рассказах, а особенно – в повести «Голубой ангел» традиции Конан Дойла были скорее приспособлены к советским реалиям, чем сведены на нет.

Время было бурное – и Овалов не раз занимал и освобождал начальственные кресла в разных московских редакциях. «Вокруг света», «Молодая гвардия»… Удивительный факт: 22 июня 1941 года, несмотря на начало великой войны, в Москве, на Моховой, прошёл творческий вечер Льва Овалова. С вопросами о лишних билетиках к прохожим приставали за несколько кварталов! В первый месяц войны, на волне оглушительного успеха огоньковской публикации «Голубого ангела», Овалов оказывается в роли своих не самых любимых героев: 5 июля 1941 года его арестовывают. Причины ареста туманны; сам писатель вспоминал, что его обвиняли в «разглашении методов работы советской контрразведки» на материале повести «Голубой ангел». Так объяснял Лев Овалов – а писатель имеет право на легенду. Лотман сказал о Карамзине : «Право на летопись получает летописец». Вот и наш писатель стал героем жизненного детектива. Дело сложилось так, что после посадки отношения с первой семьёй были прерваны навсегда – зато в ссылке он встретил верную подругу, с которой ему предстояло прожить ещё полвека в окружении детей и внуков. В лагерях и в ссылке пригодились навыки первой профессии писателя: он снова занялся медициной. В 1956 году он вернулся в Москву с замыслом романа о военных подвигах майора Пронина. До сих пор писатели судачат о том, как, вернувшись из ссылки, Овалов в ресторане ЦДЛ услышал фрондёрский разговор молодых литераторов и обратился к ним: «Я лучше бы ещё 5 лет оттрубил в лагерях, чем 5 минут слушать вашу антисоветчину!..». Писателя реабилитировали и восстановили в партии с сохранением стажа. Из ссылки он вернулся вместе с новой женой – Валентиной Николаевной. Молодую медичку даже грозились исключить из комсомола за связь со ссыльным, но она прямо отвечала гонителям: «Он больший коммунист, чем вы». Так и прошли они вместе и годы испытаний, и годы славы. Их гостеприимный дом на Ломоносовском проспекте был полон детей – и литературная работа спорилась. Пробивать свои книжки он ходил не к хвосту, а к голове. Голову в те годы звали Михаилом Андреевичем Сусловым . И у Суслова старый большевик, выражаясь языком того времени, находил понимание . Страна зачитывалась «Огоньками» с «Медной пуговицей» (вероятно, Пронин задумал эту остросюжетную книгу в ссылке), а автор шпионского боевика уже служил в журнале «Москва» заместителем главного редактора Поповкина . «Медная пуговица» не приглянулась Хрущёву : богато иллюстрированные приключения капитана Макарова и майора Пронина в оккупированной Риге показались ему слишком легкомысленными. Отдельного издания романа Овалов дожидался много лет, написав за это время ещё два шпионских опуса – «Букет алых роз» и «Секретное оружие». Чем же приглянулся советскому читателю майор Пронин, почему именно его имя из десятков книжных чекистов запало в народную память? Майор Пронин покоряет обстоятельным мужским характером. Он настойчив, спокоен, хладнокровен, слегка ироничен. Умеет учиться и анализировать собственные ошибки. Артистичен, как Холмс, но, в отличие от частного сыщика с Бейкер-стрит, гордится принадлежностью к государству, хранит честь офицера. Он – мастеровой из крестьян, выучившийся народный интеллигент. Таких особенно ценят в нашей стране: успех достался им по праву мозолей. Оборотная сторона славы майора Пронина – ехидные анекдоты, герой которых ничего общего не имеет с героем Овалова. Такого противоречивого, но мощного признания в ХХ веке удостоились действительно замечательные герои – Холмс, Чапаев, Штирлиц…

Между тем, в 1959-м году Овалов, не побоявшись упрёков в «абстрактном гуманизме», публикует в «Москве» «Маленького принца» Экзюпери . Впервые по-русски, в переводе Н.Галь … После «Москвы» Овалов недолгое время работал в АПН; распространяться об этом он не любил. Вскоре со службой было покончено – и глава большой семьи стал свободным художником. Из его детей и внуков уже можно было составить если не футбольную, то баскетбольную команду.

Мы знаем Пронина по следующим произведениям Овалова: «Рассказы майора Пронина» («Синие мечи», «Зимние каникулы», «Сказка о трусливом чёрте»), «Рассказы о майоре Пронине» («Куры Дуси Царёвой», «Agave mexicana», «Стакан воды»), повесть «Голубой ангел». Также Пронин действует в романах «Медная пуговица» и «Секретное оружие» и подразумевается в повести «Букет алых роз». «Что ж, немного. Но в умелых руках…» – так говаривал Пронин, извлекая из карманов матёрого шпиона Роджерса всего лишь два пистолета. Овалов признавался, что мог бы щёлкать детективные рассказы и повести о майоре Пронине как орешки, но критика того времени в штыки воспринимала коммерческий дух «сериальности». Только старый ценитель Пинкертона и Ника Картера Валентин Катаев понимал, что хороший детектив с популярным героем стоит публикации в журнале «Юность».

Как известно, Лев Сергеевич (как и сэр Артур) снисходительно относился к своим детективам, не считал их «отчётными» в собственной литературной биографии. Но к «Голубому ангелу» писатель подошёл с должным уважением, подарив повести не только хитроумную интригу, но и лирическую выразительность. Чего стоит оваловское стихотворение «Голубой ангел», которое Виктор Железнов выдаёт за свой перевод известной шансонетки. Мистика, печаль, блоковская символика:

Воистину, прав был майор Пронин – разведчик в этом мире обязан уметь многое: «Разве ты не знаешь моей теории о том, что чекист должен быть и жнец, и швец, и на дуде игрец?». Вот так-то.

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ

Овалов Лев Сергеевич

Двадцатые годы

Лев Сергеевич Овалов

Двадцатые годы

Роман в двух книгах

Действие происходит в одном из уездов Орловской губернии в начале двадцатых годов. В романе воссоздана атмосфера тех лет, атмосфера героики и романтики, беззаветной борьбы за новое, коммунистическое общество, в которой принимало непосредственное участие первое поколение Ленинского комсомола. В основу романа "Двадцатые годы" легли уже знакомые читателям книги "Ветер над полем" и "Утренние заморозки".

Книга первая

Книга вторая

Моей матери,

которая так

и не дождалась

этой книги.

КНИГА ПЕРВАЯ

Вагон мотало из стороны в сторону, словно двигался он не по рельсам, а прыгал с ухаба на ухаб, впрочем, все сейчас так двигалось в жизни, весь поезд мотался из стороны в сторону, всю Россию мотало с ухаба на ухаб.

Навстречу поезду плыло поле, бескрайнее, унылое, голое поле, темными волнами катившееся до самого небосклона.

Наступал тоскливый осенний вечер, на дворе стоял октябрь, дул знобкий ветер, пронизывающий холодом.

На одной из подножек вагона, где цеплялось особенно много незадачливых пассажиров, с трудом держались невысокая женщина в поношенной черной жакетке и черной шляпке и худенький мальчик в сером драповом пальтишке и нахлобученной на глаза гимназической фуражке.

Славушка, ты не замерз? - спросила женщина, всматриваясь в мальчика.

Он стоял ступенькой выше - лицо женщины стало совсем серым от холода.

Нет, мама, - твердо сказал мальчик. - Ты бы достала у меня из кармана перчатки, в них тебе будет теплее.

Одной рукой он уцепился за поручень, а в другой держал брезентовый клетчатый саквояж.

Женщина с испугом посмотрела на свои руки в летних нитяных перчатках и негромко воскликнула:

Почему же ты их сам не надел?! Так ты совсем замерзнешь!

Она подтянулась кверху и закричала, не в силах больше сдерживать тревогу за сына:

Господа, я вас очень прошу! Впустите ребенка! Ведь это же ребенок...

Где ребенок? - спросила голова и скептически уставилась на мальчика.

Я вас прошу, - жалобно повторила женщина. - Я вас очень прошу...

Да рази етто ребенок? - возразила вдруг голова. - Етто жеребенок!

В тамбуре кто-то засмеялся...

Действительно, мальчика нельзя уже было назвать ребенком, ему лет тринадцать, но он такой маленький, щуплый, озябший, что трудно не пожалеть его, висящего на подножке во власти холодного октябрьского ветра.

Господа! - еще раз воскликнула женщина. - Поймите...

Господ в Черном море потопили! - закричал кто-то.

В тамбуре засмеялись еще громче.

Господи... - с отчаянием произнесла женщина и опять обратилась к сыну: - Надень перчатки, я прошу...

Ничего, мадам, не волнуйся, - сказал вдруг парень в солдатской шинели, пристроившийся обок с женщиной на одной ступеньке. - А ну...

Парень так долго и так покорно стоял на ступеньке, что нельзя было предположить, будто он способен проникнуть в вагон.

А ну... - неожиданно сказал он и плечом раздвинул стоявших выше пассажиров, раздвинул так легко и свободно, что сразу стала очевидна физическая сила молчаливого парня.

Подтянулся на площадку, поглядел на мальчика.

А ну, малец, двигай...

Но мальчик спустился ниже и торопливо сказал матери:

Иди, иди, мама, холодно ведь...

Лезь, мадам, лезь, - добродушно промолвил парень. - Не пропадет твой парнишка.

Он посторонился, пропуская женщину, протянул руку вниз и ловко и быстро втащил в тамбур мальчика вместе с его саквояжем.

Но и в тамбуре они не задержались, парень втолкнул в вагон мальчика и женщину и втиснулся сам.

Размещайтесь, - сказал он. - Будем знакомы.

Вера Васильевна, - ответила женщина. - Не знаю, как вас и благодарить.

А вы не благодарите, - усмехнулся парень. - Я за справедливость.

В вагоне было темно. Люди лежали и сидели на скамейках, в проходах и даже под скамейками. Это был обычный пассажирский вагон первых революционных лет: грязный, нетопленый и до отказа забитый пассажирами.

Кто только среди них не встречался! Солдаты, бегущие с фронта, крестьяне, путешествующие и по личным и по мирским делам, командированные всех родов, спекулянты и мешочники, штатские в офицерских шинелях и офицеры в штатских пальто, - любой из пассажиров мог оказаться кем угодно, какой-нибудь тщедушный на вид рабочий в промасленном ватнике неожиданно оказывался эсеровским министром, пробирающимся в Симбирск к чехословакам, а пышущий довольством румяный парень в дорогой купеческой шубе - командиром самостийного партизанского отряда...

Ни о ком нельзя было судить по первому впечатлению, - тот, кто представлялся врагом, неожиданно становился другом, а друг оказывался врагом.

Мужчины потеснились, Вере Васильевне удалось сесть.

Парень, оказавший неожиданное покровительство Вере Васильевне и Славушке, подал мальчику саквояж.

На, бери...

Он тряхнул саквояж - в нем все время что-то побрякивало - и опустил на пол.

Что там у вас? - спросил парень с усмешкой. - Деньги али струменты?

Инструменты, - нехотя ответил Славушка, не мог он сказать, что они с матерью везут чайный сервиз, или, вернее, то, что еще недавно было сервизом: за время путешествия сервиз давно уже превратился в черепки.

Это был очень поспешный отъезд. К поездке они стали готовиться за несколько недель, а собрались за какой-нибудь час, так сложились обстоятельства. Они не могли взять с собой никаких вещей, лишь самую малость, что-нибудь совсем необременительное, что легко дотащить, какой-нибудь саквояж или чемоданчик. Теперь Славушка понимал, как непрактичны и даже неразумны были они с матерью, но в момент отъезда эти злополучные чашки и блюдца с желтенькими цветочками казались самым необходимым. Сервиз этот, подаренный матери покойным мужем, был последней вещественной памятью о том драгоценном семейном тепле, которого не так-то уж много было в жизни Веры Васильевны и ее детей. И вот вместо того чтобы захватить одежду, или обувь, или хотя бы какие-то тряпки, которые можно обменять на хлеб или крупу, они потащили с собой эту семейную реликвию, превратившуюся в груду ненужных черепков.

Славушка опустился на пол и, намерзшийся, голодный, усталый, тут же задремал, прикорнув к материнским коленям.

Присев в проходе на корточки, их спаситель пытался вглядеться в незнакомую женщину.

Не знаю, как уж вас там, мадам или гражданка, - спросил он, - куда ж это вы, а?

Меня зовут Вера Васильевна, - отозвалась она. - А вас?

Рыбкин, - назвался Парень. - Семен Рыбкин, солдат.

Вы что ж, на побывку? - попробовала догадаться Вера Васильевна.

В деревню, - сказала Вера Васильевна.

К родным или как?

Можно сказать, и к родным, и так, - сказала Вера Васильевна. - Я учительница, гонит голод, хотя есть и родственники...

Ну и великолепно, - одобрил парень. - Учителя теперь в деревне нужны.

Не знаю, - отозвалась Вера Васильевна. - Я никогда не жила в деревне...

И она закрыла на мгновенье глаза.

Нет ли у кого, братки, закурить? - воззвал Рыбкин в темноту. Махорочки бы...

Свою надо иметь, - назидательно отозвался кто-то.

Ну и на том спасибо, - беззлобно отозвался Рыбкин.

Кто-то чиркнул спичкой, серная спичка зашипела, точно размышляя, зажигаться или не зажигаться, вспыхнул синий призрачный огонек, и наконец слабое желтое пламя на мгновенье выхватило из тьмы бледные сердитые лица.

Владелец спички зажег огарок стеариновой свечи, приклеенной к вагонному столику.

Свет разбудил Славушку, он встрепенулся и поднял голову.

Ты что? - спросила Вера Васильевна.

Мы скоро приедем?

Ах, что ты! - Вера Васильевна вздохнула. - Завтра, завтра. Еще ночь...

Желтые блики бежали по лицам.

Все ездиют, ездиют, - сказал кто-то с верхней полки сиплым голосом и пошевелил ногой в лапте. - Сами не знают...

А ты знаешь? - спросил мужик в полушубке. - Ты-то сам знаешь?

Я-то знаю, - отозвался человек в лаптях. - Я за делом ездию, а не так чтобы...

Ну и мы за делом, - строго сказал некто у окна, и только тут Славушка рассмотрел его рясу.

О господи! - вздохнул пожилой бритый мужчина, протирая пальцем стекла очков в простой металлической оправе. - Очереди, давка, большевики...

А вы не затевайте о политике, - еще строже сказал священник. - За политику нынче расстреливают.

Извините, - сказал человек в очках. - Я не хотел.

То-то, - упрекнул мужик в полушубке. - Потушили бы вы, гражданин, свечку от греха.

Одну минуту, - встревоженно сказал Рыбкин. - Погодите...