Несмотря на разнообразие тем произведений А.П. Платонова, которого волновали проблемы электрификации и коллективизации, гражданской войны и строительства коммунизма, все их объединяет стремление писателя найти путь к счастью, определить, в чем радость «человеческого сердца». Платонов решал эти вопросы, обращаясь к реалиям окружающей его жизни. Повесть «Котлован» посвящена времени индустриализации и начала коллективизации в молодой Советской стране, в светлое коммунистическое будущее которой автор очень верил. Правда, Платонова

Все больше и больше начинало волновать, что в «плане общей жизни» практически не оставляли места конкретному человеку, с его думами, переживаниями, чувствами. И своими произведениями писатель хотел предостеречь чересчур усердных «активистов» от роковых для русского народа ошибок.

Сцена раскулачивания в повести «Котлован» очень ярко и точно раскрывает суть проводимой в советской деревне коллективизации. Восприятие колхоза показано глазами ребенка – Насти. Она спрашивает Чиклина: «А ты здесь колхоз сделал? Покажи мне колхоз!» Это нововведение понимается как совершенно новая жизнь, рай на земле. Даже взрослые «нездешние люди» ждут от колхоза «радости»: «Где же колхозное благо – иль мы даром шли?» Эти вопросы вызваны разочарованием от истинной картины, открывшейся перед взором странников: «Посторонний, пришлый народ расположился кучами и малыми массами по Оргдвору, тогда как колхоз еще спал общим скоплением близ ночного, померкшего костра». Символическим выглядит «ночной, померкший костер» и «общее скопление» колхозников. За простой неустроенностью этих людей (сравним с «прочными, чистыми избами» «кулацкого класса») скрывается еще и их безликость. Поэтому главным их представителем показан медведь-молотобоец, получеловек-полуживотное. Он обладает способностью к производительному труду, но лишен самого главного – умения мыслить и, соответственно, говорить. Мышление подменено в медведе «классовым чутьем». Впрочем, ведь именно это и требовалось в новом советском обществе, мыслить за всех мог «один … главный человек». Неслучайно у Чиклина захватывает дыхание и он открывает дверь, «чтоб видна была свобода», когда «рассудительный мужик» призывает его обдумать целесообразность раскулачивания. Легче всего просто отвернуться от правды и предоставить другим решать за себя, переложив ответственность на безликих «мы». «Не твое дело, стервец! – отвечает Чиклин кулаку. – Мы можем царя назначить, когда нам полезно будет, и можем сшибить его одним вздохом… А ты – исчезни!». Но только вот почему-то кричит Чиклин «от скрежещущей силы сердца», наверное, внутри сам протестуя против отнятого у него права мыслить и самостоятельно принимать решения.

К молотобойцу как к «самому угнетенному батраку» проникаются сочувствием и Настя («Он ведь тоже мучается, он, значит, наш, правда ведь?»), и бюрократ Пашкин («Пашкин же и вовсе грустил о неизвестном пролетарии района и захотел как можно скорее избавить его от угнетения»). Вот только если девочка видит в медведе, прежде всего, существо страдающее и поэтому ощущает родство с ним, то представитель власти вместо благого желания «обнаружить здесь остаточного батрака и, снабдив его лучшей долей жизни, распустить затем райком союза за халатность обслуживания членской массы», спешно и в недоумении «отбыл на машине обратно», формально не видя возможности отнести медведя к угнетенному классу. Автор объективно изображает положение бедняков в деревне, вынужденных почти даром работать на зажиточных односельчан. Через образ медведя показано, как относились к таким, как он: «Молотобоец вспомнил, как в старинные года он корчевал пни на угодьях этого мужика и ел траву от безмолвного голода, потому что мужик давал ему пищу только вечером – что оставалось от свиней, а свиньи ложились в корыто и съедали медвежью порцию во сне». Однако ничто не может служить оправданием той жестокости, с которой происходило раскулачивание: «…медведь поднялся с посуды, обнял поудобней тело мужика и, сжав его с силой, что из человека вышло нажитое сало и пот, закричал ему в голову на разные голоса – от злобы и наслышки молотобоец мог почти не разговаривать».

Страшно, что на подобной ненависти воспитывались дети, которые должны были потом жить в стране, свободной от вражды. Однако заложенные с детства представления о своих и чужих вряд ли исчезнут во взрослой жизни. Настя изначально настроена против тех, кого медведь «чутьем» относит к кулакам: «Настя задушила на руке жирную кулацкую муху… и сказала еще:

– А ты бей их как класс!»

Про мальчика из кулацкой семьи она говорит: «Он очень хитрый», – видя в нем нежелание расставаться с чем-то своим, собственным. В итоге такого воспитания все отплывающие на плоту для ребенка сливаются в одно лицо – «сволочи»: «Пусть он едет по морям: нынче здесь, а завтра там, правда ведь? – произнесла Настя. – Со сволочью нам скучно будет!» Слова же Чиклина о партии, которая должна, по идее, стоять на страже интересов трудящихся, кажутся нам ироничными: «В лицо ты ее не узнаешь, я сам ее еле чувствую».

При анализе произведений Платонова пристальное внимание приковывает к себе их язык. Это стиль поэта, сатирика, а главным образом, философа. Повествователь чаще всего является выходцем из народа, который еще не научился оперировать научными терминами и пытается ответить на важные, насущные вопросы бытия своим языком, будто «переживая» мысли. Поэтому и возникают такие выражения, как «от отсутствия своего ума не мог сказать ни одного слова», «без ума организованные люди жить не должны», «жил с людьми – вот и поседел от горя» и т.п. Герои Платонова мыслят теми языковыми средствами, которыми они владеют. Особая атмосфера 20-х годов ХХ века подчеркнута обилием канцеляризмов в речи платоновских героев («Чиклин и молотобоец освидетельствовали вначале хозяйственные укромные места»), лексики лозунгов и плакатов («…Пашкин решил во весь темп бросить Прушевского на колхоз как кадр культурной революции…»), идеологизмов («…указать ему самого угнетенного батрака, который почти спокон века работал даром на имущих дворах…»). Причем слова различных стилей беспорядочно перемешены в речи платоновских странников, зачастую ими плохо понимается значение употребляемых слов («Опорожняй батрацкое имущество! – сказал Чиклин лежачему. – Прочь с колхоза и не сметь более жить на свете!»). Складывается впечатление, что мысли, идеи словно сталкиваются между собой, притягиваясь и отталкиваясь. Так, следуя традициям русской литературы, Платонов использует пейзажи для передачи общего настроения изображаемого. Но и здесь мы ощущаем шершавость, корявость и соединение разностильных слов в описаниях: «Снег, изредка опускавшийся дотоле с верхних мест, теперь пошел чаще и жестче, – какой-то набредший ветер начал производить вьюгу, что бывает, когда устанавливается зима. Но Чиклин и медведь шли сквозь снежную секущую частоту прямым уличным порядком, потому что Чиклину невозможно было считаться с настроениями природы…».

Финал сцены отправления кулаков на плоту неоднозначен. С одной стороны, мы проникаемся симпатией к Прушевскому, который с сочувствием смотрит на «кулацкий класс», «как оторвавшийся». Но есть доля истины и в словах Жачева, замечающего об отплывающих: «Ты думаешь, это люди существуют? Ого! Это одна наружная кожа, до людей нам далеко идти, вот чего мне жалко!» Обратим внимание на местоимение «нам». Жачев и себя причисляет к «уставшим предрассудкам». Все свои надежды он возлагает на будущие поколения: «Жачев же пополз за кулачеством, чтобы обеспечить ему надежное отплытие в море по течению и сильнее успокоиться в том, что социализм будет, что Настя получит его в свое девичье приданое, а он, Жачев, скорее погибнет как уставший предрассудок». Однако, как мы убеждаемся, взгляд автора на будущее Насти достаточно пессимистичен. Даже детское счастье невозможно построить на чьих-либо страданиях.

Проблематика повести А. Платонова «Котлован»

Повесть А. Платонова «Котлован» описывает события индустриализации и коллективизации, которые происходили в России в 20–30 годы прошлого столетия. Как известно, это время в истории нашей страны отличалось драматическими перегибами и нелепостями, оборачивающимися трагедией для огромного большинства людей. Эпоха крушения всех прежних основ и стала предметом авторского внимания в повести. Платонов выбирает очень специфическую форму для изложения событий - все в его повести перевернуто с ног на голову, все искажено, гипертрофировано и полно парадоксов.

Таким образом, и форма у Платонова становится содержанием. Парадоксальное изложение событий и исковерканный официальными штампами русский язык показывает, насколько глупо, нелепо и страшно все происходящее в стране.

Местом действия Платонов сделал неизвестный городок и его окрестности, а также безымянную деревню. На протяжении всего развития действия люди работают. Они почти не отдыхают. Они роют котлован, как будто хотят «спастись навеки в пропасти котлована». И здесь сразу же возникает парадокс: как можно спастись на дне пропасти, да еще и навеки? Люди живут страшной и ужасной жизнью, которую даже существованием назвать сложно. Автор постоянно сравнивает их с мертвецами: они живут «без излишка жизни», они «худы, как умершие», падают после работы, «как мертвые», а иногда и спят в гробах. Замуровав умершую женщину в каменном склепе, рабочий Чиклин произносит: «Мертвые тоже люди». Все это напоминает «Мертвые души» Гоголя: о мертвых говорят, как о живых, а живые уподоблены мертвым. Только в повести Платонова гоголевская символика обретает еще более страшный и жуткий смысл.

Следующий парадокс в том, что люди, копая все глубже вниз и углубляя котлован, строят гигантский высокий «общепролетарский дом». Чем глубже они копают, тем труднее поверить в то, что огромный дом - башня будет выстроен на месте этого котлована. В отношении людей, работающих на строительстве котлована, возникает очень интересная параллель с героями горьковской пьесы «На дне». Землекопы тоже живут на дне жизни, и каждый из них придумал «идею спасения отсюда». Один желает переквалифицироваться, второй - начать учиться, третий (самый хитрый) уйти в партию и «скрыться в руководящем аппарате». Невольно возникает вопрос: а что изменилось со времен написания пьесы? Люди живут в таких же, да еще и худших условиях, и не подняться им на поверхность.

Герои почти не думают о том, что они делают. Весь ритм жизни не позволяет им делать это, а бесцельная работа отупляет так, что ни одной мысли просто уже не остается. Однако в повести есть свой герой-правдоискатель. Мы смотрим на происходящее его глазами. Это Вощев, человек, который не может найти себе место в новом мире именно потому, что все время задумывается над тем, какая цель у всего происходящего. Уже сама фамилия его ассоциируется со словом «вообще».

Он ищет смысл общего существования. Он говорит, что своя жизнь ему не загадка, ему хочется увидеть некий общий смысл жизни. Он не вписывается в жизнь и не желает подчиняться бездумной деятельности. Вощева уволили с завода «вследствие … задумчивости в нем среди общего труда». Он твердо убежден, что «без думы люди действуют бессмысленно». Он произносит очень важную фразу: «Как будто кто-то один или несколько немногих извлекли из нас убежденное чувство и взяли его себе». Люди живут только по указке сверху. Они радио ставят для «заслушания достижений и директив», а активист «при непогашенной лампе» всегда на посту, потому что он ждет, не подъедет ли кто среди ночи с очередным указанием.

Вощев обеспокоен даже не тем изнурительным трудом, который ему приходится выполнять, как и всем остальным. Его волнует, что душа его «истину перестала знать». Слово «истина» воспринимается в повести как нечто смущающее общую картину бессмысленности. Один из героев, Сафонов, боится: «Не есть ли истина классовый враг?». И если ее избегать, то она может присниться или предстать в форме воображения.

В фамилии Вощева угадывается не только намек на слово «вообще», в ней явно слышится и слово «тщетность». Действительно, все попытки главного героя найти истину остаются тщетными. Поэтому он завидует птицам, которые могут хотя бы «воспеть грусть» этого общества, потому что они «летали сверху и им было легче». Он «тоскует» о будущем. Само сочетание несовместимых слов уже наталкивает на мысль о том, какое же будущее ждет людей.

Тема будущего воплощена в образе девочки Насти, которую рабочие приводят на котлован после того, как у нее умерла мать (или оттого, что она «буржуйка, или от смерти»). Сафонов, сделав «активно-мыслящее лицо», говорит: «Нам, товарищи, необходимо иметь здесь в форме детства лидера будущего пролетарского света».

Имя девочки - Настя - тоже оказывается у Платонова говорящим. Анастасия переводится с греческого языка как «воскресшая». Таким образом, в ней воплощается надежда на воскрешение. Тема воскрешения также становится очень важной в повести.

Так, Вощев собирает всякие «умершие» предметы и складывает их «на будущее». Он подбирает, например, «отсохший лист», кладет его в сумку и решает хранить его там, как все то, что «не имеет смысла жизни», как и он сам.

«Когда же что-нибудь настанет!» - восклицает безымянная крестьянка. Видимо, никогда. Девочка Настя умирает, а одна из стенок котлована становится ее могилой. Смертью «воскресшей» завершается повесть. Это логический итог строителей коммунизма. Вощев, стоя над умершей Настей, думает о том, а возможен ли коммунизм на свете и кому он нужен? Не случайно автор соединяет имена этих двух героев в финале. Надежды на воскрешение оказываются тщетными. У той жизни, которую ведут герои котлована, нет смысла, нет и будущего - это глубокое убеждение автора. И даже если будет построено это «счастливое» будущее, то кто в нем будет жить?

В историю литературы Андрей Платонов вошел, как создатель нового прозаического стиля, вызывающе оригинального и резко отличающегося от других. Его манера письма настолько необычна, что сбивает читателя с толку и не дает к себе приспособиться, поэтому некоторые читатели не могут осилить даже школьный «Котлован». Привыкнув к безупречно гладкой прозе Тургенева или к классически длинным толстовским предложениям, тяжело воспринимать абсолютно новаторский метод, отрешенный от всего исторического опыта, имеющегося у русской литературы. Как инопланетянин, стиль Платонова не имеет аналогов и связей с нашим миром, будто не выдуман, а привезен из неведомых стран, где действительно так общаются.

Основной авторский стиль Платонова нередко называется «косноязычным» потому, что автор нарушает языковые нормы, привычные связи между словами, нанизывая морфологические, синтаксические и семантические ошибки друг на друга. Многим может показаться, что перед ними не великие русские романы и повести, а неуклюжие опыты бездарного студента, который понятия не имеет о правилах русского языка. Однако формальные стилистические нарушения таят в себе множество новых смыслов и создают эффекты, наиболее точно отражающие идейно-тематическое содержание. Каждое, казалось бы, случайное предложение выражает авторскую мысль, причем, непростую. «Философию общего дела», которую по-своему исповедовал Платонов (как многие поэты и прозаики 20-ых годов 20 века), невозможно донести ярче и убедительнее. Художественный мир Платнова построен на специфическом новоязе, как тоталитарное государство Оруэлла. Для новых идей появились новые формы. Именно их мы проанализируем на примере повести«Котлован».

Анализ повести Платонова «Котлован»

Многие люди искренне не понимают, зачем Платонов используем лишние, нелепые дополнения. Но чтобы осознать их целесообразность, нужно очистить зашоренное сознание и подумать, что хотела сказать автор. Рассказывая о главном герое Вощеве, писатель замечает, что «в день тридцатилетия личной жизни» его уволили с завода. Откуда здесь слово «личной»? Видимо, личная жизнь противопоставлена неличной, общественной, коллективной. Это указывает на отчужденность Вощева, его неприкаянность и чудаковатость: в то время, как все работают и живут заодно, в стае, в единстве племени, герой отбился от общества, летая в облаках. За «полеты» в рабочие дни его и выгнали. Вот так вся история и главная проблема героя были рассказаны в одном предложении, которое так подходит своему герою: такое же нелепое и чудаковатое.

Главная идея и основные темы повести «Котлован»

В формате утопий Платонов часто размышлял над тем, может ли личность стать лишь элементом общества, отказавшись от индивидуальности и права на нее, если на кону стоит всеобщее благо? Он не борется против догматов социализма и коммунизма. Он боится их уродливого воплощения в жизнь, ведь истинного смысла теории никогда не поймешь без ее практического применения (страх полного слияния людей в безличную, бесчувственную массу – главная тема в повести «Котлован»). Потому Вощев в праздник личной жизни вычеркивается из общественной. Ему изначально ставится ультиматум: полностью влиться в коллективное сознание или выживать самостоятельно, не рассчитывая на поддержку социума и его внимание. Однако индивид не просто увольняется, а «устраняется с производства». «Устраняют» дефект, поломку, загрязнение, но никак не человека. Выходит, что «задумчивый» работник — неполадка на производстве, мешающая «общему темпу труда» и враждебная по отношению к нему. Человек ценен, как механизм в единой системе, но если он выходит из строя, его устраняют, словно старую никчемную железяку - в справедливости этого сомневается Платонов. Как следствие, он сомневается в новом строе. Именно поэтому многие его произведения были опубликованы лишь в период перестройки.

Образ Вощева в повести «Котлован»

Точное указание возраста Вощева тоже имеет смысл. Во-первых, автору было 30, когда он написал «Котлован», во-вторых, это так называемый «возраст Христа», который носит светское наименование «кризис среднего возраста». Человек не молод и не стар, чего-то добился, но этого мало, а лучшая пора жизни безвозвратно утеряна. Он сомневается и мечется, пока еще не поздно все изменить к лучшему и найти ответы на самые глобальные и сложные вопросы. Именно «посередине жизни в сумеречном лесу» Данте заблудился и отправился на поиски себя. Символический возраст наделяет героя Вощева беспокойной натурой, сосредоточенной на философских вопросах, чего уже достаточно, чтобы устранить человека с производства нового мира.

Языковые особенности в повести Платонова «Котлован». Примеры из текста

Первый абзац «Котлована» состоит из канцелярских штампов. Так автор обыгрывает и осмеивает бюрократический налет на бытовом языке неграмотных современников, которые не понимали значения этой казенщины. Платонов не просто копирует клише, а расшатывает штамп изнутри, оставляя лишь общий принцип построения и заменяя суть: «Вощев получил расчет вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости».

Во втором абзаце вместе с маргинальным героем приходит традиционная поэтическая лексика: «деревья бережно держали жару в листьях», «скучно лежала пыль на безлюдной дороге». Но Вощев – дитя эпохи, об этом автор тоже не устает напоминать: «в природе было тихое положение» - канцелярский термин, но лишенный привычной семантики.

Жизнь человека приравнивается к существованию вещи, которая к тому же национализирована государством. Получается, человек находится под тотальным контролем и в невообразимой принудительной аскезе без веры: например, радость Вощеву «полагалась» редко.

Андрей Платонов: интересные факты из жизни и литературы

Таким образом, «косноязычие» стиля Платонова не пустая экспрессия и не новаторство, как самоцель. Это смысловая необходимость. Языковые эксперименты позволяют ему пересказать содержание десятитомника описаний в одной повести. К сожалению, его опасения, виртуозно сформулированные в «Котловане», не были напрасны или хотя бы преувеличены. Его единственный сын оказался задержан и 2 года без вины просидел в тюрьме в ожидании, пока его дело рассмотрят. Его отпустили, но он уже был неизлечимо болен туберкулезом, которым заразил всю семью. В результате, без денег и ухода в своеобразной изоляции от общества (никто не давал им работать и писать) все Платоновы вскоре умерли. Такова была цена стиля, с триумфом вошедшего в историю литературы.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ И СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПОВЕСТИ. Время работы над повестью, обозначенное автором на последней странице текста (декабрь 1929 - апрель 1930 г.), указывает на то, что “Котлован” был написан Платоновым практически с натуры - в тот самый “Год великого перелома”, наступление которого провозгласила статья И. Сталина 7 ноября 1929 г. Точные временные рамки описанных в “Котловане” событий также заданы конкретными историческими фактами: 27 декабря 1929 г. Сталин объявляет о переходе к политике “ликвидации кулачества как класса”, а 2 марта 1930 г. в статье “Головокружение от успехов” ненадолго притормаживает насильственную коллективизацию.

Сюжетный пунктир повести весьма несложен. Главный герой повести, Вощев, уволен с механического завода в жаркую пору начала листопада (конец лета - начало осени), причем увольнение приходится на день его тридцатилетия. Интересно, что в год описываемых событий автору повести Платонову тоже исполнилось 30 лет, а его день рождения, как и день рождения Вощева, приходится на конец лета (28 августа). Это позволяет предположить, что мировоззренческий кругозор героя близок авторскому.

Документально зафиксированная причина увольнения Вощева - “рост слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда”. В завкоме, куда герой через день обращается с просьбой о новом месте работы, Вощев объясняет причину своей задумчивости: он размышляет о “плане общей жизни”, который мог бы принести “что-нибудь вроде счастья”. Получив отказ в трудоустройстве, герой отправляется в дорогу и спустя еще один день добирается до соседнего города. В поисках ночлега он попадает в барак, переполненный спящими рабочими, а утром в разговоре выясняет, что оказался в бригаде землекопов, которые “все знают”, потому что “всем организациям существование” дают. Иными словами, перед Вощевым носители “безответного счастья”, “способные без торжества хранить внутри себя истину”. Надеясь на то, что жизнь и работа рядом с этими людьми даст ответы на мучающие Вощева вопросы, он решает влиться в их коллектив.

Вскоре выясняется, что землекопы готовят котлован для фундамента большого здания, предназначенного для совместной жизни всех простых рабочих людей, пока еще ютящихся в бараках. Однако масштабы котлована в процессе работы все время увеличиваются, потому что все более грандиозным становится проект “общего дома”. Бригадир землекопов Чиклин приводит в барак, где живут рабочие, девочку-сироту Настю, которая теперь становится их общей воспитанницей.

До поздней осени Вощев работает вместе с землекопами, а потом оказывается свидетелем драматических событий в прилегающей к городу деревне. В эту деревню по указанию руководства направляются двое рабочих бригады: они должны помочь местному активу в проведении коллективизации. После того как они гибнут от рук неизвестных кулаков, в деревню прибывают Чиклин и члены его бригады, которые доводят до конца дело коллективизации. Они истребляют или сплавляют на плоту вниз по реке (в “далекое пространство”) всех зажиточных крестьян деревни. После этого рабочие возвращаются в город, к котловану. Финал повести - похороны умершей от быстротечной болезни Насти, которая к этому моменту стала общей дочерью землекопов. Одна из стенок котлована и становится для нее могилой.

Как видим, для перечисления основных событий повести хватило нескольких абзацев. Однако собственно сюжет - далеко не главный уровень выражения ее глубинных смыслов. Сюжет для Платонова всего лишь событийные рамки, в которых необходимо поведать о существе современной ему эпохи, о положении человека в послереволюционном мире.

Главные события сюжета - бесконечное рытье котлована и стремительная “спецоперация” по “ликвидации кулачества” - две части единого грандиозного плана строительства социализма. В городе это строительство заключается в возведении единого зданий, “куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата”; в деревне - в создании колхоза и уничтожении “кулаков”. Заметим, что конкретно-исторические аспекты создаваемой в повести картины существенно ретушированы: на первый план выступают мифопоэтические, обобщенно-символические грани описываемых событий.

Этой тенденции к символической обобщенности изображения в полной мере соответствуют название повести и особенности ее пространственно-временной организации. Образ-символ котлована отзывается в тексте множеством смысловых ассоциаций: в нем - “перелопачивание” жизни, “поднимаемая целина” земли, строительство храма - только идущее не вверх, а вниз; “дно” жизни (погружаясь в глубину котлована, землекопы опускаются все ниже от кромки земли); “котел коллективизма”, собирающий к себе тружеников; наконец, братская могила - и в прямом и в переносном смысле слова (здесь можно хоронить умирающих, здесь же погибает коллективная надежда на светлое будущее).

Временные рамки повествования обозначены в тексте “Котлована” не конкретными историческими датировками, а самыми общими указаниями на смену времен года: от ранней осени до зимы. При этом внутренняя “хронометрия” повести далека от четкости и какой бы то ни было ритмической упорядоченности. Время будто движется рывками, то почти останавливаясь, то ненадолго стремительно ускоряясь. О первых трех днях жизни Вощева (с момента увольнения до попадания в барак землекопов) еще можно судить благодаря указаниям на то, где и как он ночует, но в дальнейшем чередования дня и ночи перестают точно фиксироваться, а сюжетные события будто “отрываются” от календаря.

Изнурительная монотонность работы землекопов оттеняется повтором однообразных слов и словосочетаний: “до вечера”, “до утра”, “в следующее время”, “на рассвете”, “по вечерам”. Тем самым полгода сюжетного действия оборачивается бесконечным повторением одного и того же “суточного ролика”. Организация колхоза, напротив, проходит стремительно: сцены раскулачивания, высылки кулаков и праздника сельских активистов укладываются в одни сутки. Финал повести вновь возвращает читателя к ощущению бесконечно тянущегося дня, переходящего в вечную ночь: начиная с полудня Чиклин пятнадцать часов подряд копает могилу для Насти. Последняя “хронометрическая” деталь повести фиксирует момент погребения Насти в “вечном камне”: “Время было ночное...” Таким образом, на глазах читателя “текущее время” судьбоносных социально-исторических преобразований переплавляется в неподвижную вечность утраты. Последнее слово повести - слово “прощанье”.

В приведенной выше цитате часы “терпеливо идут”, будто преодолевая физически ощущаемое пространство. Этот пример иллюстрирует особый характер взаимосвязи времени и пространства в прозе Платонова: образно говоря, главным органом “переживания” времени становятся в мире писателя подошвы ног странствующего правдоискателя, часы и дни его движения просвечивают километрами пути. Внутренние же усилия героя, напряжение его сознания связаны с настоящим подвигом ожидания. “Его пеший путь лежал среди лета”, - сообщает читателю автор в самом начале повести о маршруте Вощева. Чтобы судить о времени, персонажу Платонова не нужны наручные часы, ему достаточно обратиться к пространству: “...Вощев подошел к окну, чтобы заметить начало ночи”. Пространство и время метонимически соприкасаются, а порой становятся взаимообратимыми, так что имя “места” становится своего рода псевдонимом “времени”. Стилистика Платонова побуждает прочитывать сам заголовок повести не только как “пространственную” метафору, но и как иносказание об эпохе. “Котлован” - это не только пропасть или бездна, но еще и пустая “воронка” остановившегося, исчерпавшего движение времени.

Если время в повести Платонова можно “видеть”, то ее художественное пространство утрачивает свой едва ли не важнейший атрибут - качество визуальной отчетливости, оптической резкости. Это качество платоновского видения мира становится особенно ощутимым, если понаблюдать за движениями персонажей. В то время как маршруты перемещений Раскольникова по Петербургу в “Преступлении и наказании” Ф.М. Достоевского или булгаковских героев по Москве в “Мастере и Маргарите” столь конкретны, что можно обозначить каждый из них на карте реального города, движения платоновских героев почти не соотносятся с ясными пространственными ориентирами, они практически лишены топографических “привязок”. Читателю невозможно представить, где находятся упоминаемые в повести город, завод, барак, дороги и т.п.

Обратите внимание на то, как изображается путь героя: “Вощев, прибывший на подводе из неизвестных мест, тронул лошадь, чтобы ехать обратно в то пространство, где он был”. “Неизвестные” места неведомого “пространства” придают блужданиям персонажей сновидческий, “сомнамбулический” характер: маршрут героя постоянно сбивается, он вновь и вновь возвращается к котловану. Персонажи повести беспрестанно перемещаются, но это движение часто передается Платоновым вне реальных “обстоятельств места” - туманными координатами абстрактных понятий. Чаще всего это язык недооформленных идеологических лозунгов: “в пролетарскую массу”, “под общее знамя”, “вслед ушедшей босой коллективизации”, “в даль истории, на вершину невидимых времен”, “обратно в старину”, “вперед, к своей надежде”, “в какую-то нежелательную даль жизни”. Блуждания людей по лишенной материальной плотности поверхности языковых абстракций оборачиваются лихорадочными поисками жизненной опоры, движениями в пространстве смыслов. “Обстоятельства сознания” значат для персонажей Платонова больше, чем обстоятельства быта.

“Броуновское” хаотичное “хожение” персонажей воплощает авторскую жалость об их бесприютности, сиротстве и потерянности в мире осуществляемых грандиозных проектов. Строя “общепролетарский дом”, люди оказываются бездомными странниками. В то же время автор близок своим героям в их нежелании остановиться, довольствоваться материально-конкретными целями, сколь бы внешне привлекательными они ни были. Платонов сопрягает их поиски с “лунной чистотой далекого масштаба”, “вопрошающим небом” и “бескорыстной, но мучительной силой звезд”.

Неудивительно, что в мире, лишенном привычных пространственно-временных опор, лишены традиционных причинно-следственных связей и описываемые события. В повести могут соседствовать друг с другом совершенно разнородные эпизоды, а их художественный смысл выявляется лишь тогда, когда читатель охватит мысленным взором всю представленную писателем картину, когда сквозь калейдоскопическое мелькание сцен он сумел различить отчетливую вязь мотивов. Проследим, например, как возникает и развивается в повести “деревенская тема”, связанная с мотивом коллективизации. Она берет начало во внешне случайном упоминании о мужике “с желтыми глазами”, который прибежал в артель землекопов и поселился в бараке, чтобы выполнять хозяйственную работу.

Вскоре именно он оказывается для обитателей барака “наличным виноватым буржуем”, а потому инвалид Жачев наносит ему “два удара в бок”. Вслед за тем с просьбой к землекопам является еще один житель близлежащей деревни. В овраге, который становится частью котлована, мужиками были спрятаны гробы, заготовленные ими впрок “по самообложению”. “У нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь цельное хозяйство!” - сообщает землекопам пришелец. Его просьба воспринимается совершенно спокойно, как нечто само собой разумеющееся; правда, между рабочими и мужиком возникает небольшой спор. Два гроба уже использованы Чиклиным (один - в качестве постели для Насти, другой - как “красный уголок” для ее игрушек), мужик же настаивает на возврате двух “маломерных фобов”, заготовленных по росту для деревенских ребятишек.

Этот разговор передается в повести в нейтральной эмоциональной тональности, которая придает эпизоду абсурдные тона: создается впечатление страшного сна, наваждения. Абсурдность происходящего заостряется в примыкающем к эпизоду разговоре Насти с Чиклиным. Узнав от бригадира, что приходившие за гробами мужики вовсе не буржуи, она с неумолимой логикой ребенка спрашивает его: “А зачем им тогда гробы? Умирать должны одни буржуи, а бедные нет!” О завершении разговора автор сообщает: “Землекопы промолчали, еще не сознавая данных, чтобы говорить”.

В собственно сельских сценах повести еще больше смысловых смещений: соседствующие друг с другом разнородные эпизоды создают впечатление логической несвязности, калейдоскопического мелькания обрывков смутного сна: активист обучает крестьянок политической грамоте, медведь по запаху опознает деревенских кулаков и приводит Чиклина и Вощева к их избам, лошади самостоятельно заготавливают себе солому, раскулаченные крестьяне прощаются друг с другом перед тем, как всем вместе отправиться на плоту в море.

Ослабляя или вовсе разрушая причинно-следственные отношения между изображаемыми событиями, Платонов тем самым выявляет чудовищную нелогичность современной ему истории, абсурдную бездумность ее творцов. Грандиозный проект “общепролетарского дома” остается миражом, а единственной реальностью “нового мира” оказывается “пропасть котлована”.

СИСТЕМА ПЕРСОНАЖЕЙ ПОВЕСТИ. Центральный персонаж повести, Вощев, являет собой характерный для платоновской прозы тип героя-наблюдателя. Он продолжает в его творчестве вереницу “задумавшихся”, “усомнившихся” и ищущих смысла жизни героев. “У меня без истины тело слабнет...” - отвечает он на расспросы землекопов. Все имущество Вощева умещается в мешок, который он постоянно носит с собой: туда он складывает “всякие предметы несчастья и безвестности” - палый лист, корешки трав, веточки, разную ветошь. За внешним чудачеством его “собирательства” стоит важная мировоззренческая установка: всякой вещи мира герой стремится продлить существование. Его фамилия - отзвук этой любви к веществу мира, к вещам разного веса и калибра. В то же время в ней угадываются фонетически близкие слова “вообще” и “вотще”, сигнализирующие о направлении поисков героя (он стремится открыть смысл общего существования) и о печальной безуспешности его всеобъемлющей заботы (поиски окажутся тщетными).

Ближайшее окружение Вощева в повести представлено образами землекопов. Многие из них безымянны, на первый план выходит их коллективный портрет, составленный не из описаний лиц, а из самых общих биологических характеристик: “Внутри сарая спали на спине семнадцать или двадцать человек... Все спящие были худы, как умершие, тесное место меж кожей и костями у каждого было занято жилами, и по толщине жил было видно, как много крови они должны пропускать во время напряжения труда”. На фоне этой обезличенной зарисовки проступают не столько индивидуализированные образы, сколько обобщенные амплуа: бригадир Чиклин, энтузиаст Сафронов, инвалид Жачев, “ябедник” Козлов. Пытаясь “забыться” в яростной работе, рабочие перестают думать, оставляя эту заботу руководителям вроде Пашкина. Истина для них - интеллигентская умственная игра, ничего не меняющая в реальности, а надеяться они могут лишь на собственные сверхусилия, на энтузиазм труда.

Особняком в системе персонажей стоят безымянный “активист” и инженер Прушевский. Образ первого из них - сатирическое воплощение “мертвой души” руководителя-бюрократа, спешащего отреагировать на очередную директиву властей и доводящего “линию партии” до абсурда. Он составляет “приемочный счет” на гробы, расставляет крестьян в виде пятиконечной звезды, обучает молодых крестьянок грамоте, заставляя заучивать непонятные им слова: “Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель, колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки ставить на бугре и большевике...” Образ Прушевского - очередной вариант традиционного в прозе Платонова типа ученого, одинокого мыслителя, претендующего на покорение природных стихий. Именно ему принадлежит проект “вечного дома” - своего рода современной Вавилонской башни. Настроения Прушевского неустойчивы: он то элегически вспоминает о юношеской любви, то испытывает приступы безысходности и решает покончить с собой, но в итоге уходит вслед за девушкой “в бедном платке”, глаза которой влекут его “удивленной любовью”.

Однако главными героями своей повести Платонов делает работящих и искренних тружеников. Они жаждут счастья не столько для себя, сколько для своих потомков. Сами их представления о счастье никак не выявляются, но они явно не похожи на “рай” их руководителя Пашкина, живущего как бы уже в будущем, в сытости и довольстве. Одиночки, верящие в то, что “счастье произойдет от материализма”, легко получают свою долю и хорошо устраиваются. Таков, например, слабосильный Козлов, уходящий в город, чтобы “за всем следить” и “сильно любить пролетарскую массу”. Ho для большинства рабочих счастье - это прежде всего лучшая доля для детей. Пусть собственная жизнь землекопов тяжела, она освящена смыслом существования девочки Насти, сироты, удочеренной рабочими.

Вощев рассматривает девочку, как в детстве ангела на церковной стене; он надеется, что “это слабое тело, покинутое без родства среди людей, почувствует когда-нибудь согревающий поток смысла жизни и ум ее увидит время, подобное первому исконному дню”. Настя становится для землекопов живым символом будущего, материальным подтверждением реальности их веры. Греческое по происхождению имя Анастасия (“воскресшая”) несет в контексте повести идею воскрешения счастья. Тем трагичнее и сумрачнее финал повести, приводящий к смерти однажды уже “воскресавшей” девочки (Чиклин нашел ее рядом с умиравшей матерью). Смысловой итог свершившемуся событию подводят размышления Вощева, стоящего над тельцем только что умершей Насти: “Он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и убежденном впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?”

Портретные характеристики персонажей “Котлована” чрезвычайно скудны, так что лица большинства героев зрительно непредставимы. Практически игнорируя физиономические приметы, Платонов “прочитывает” лица как “бытийные” знаки общего состояния мира. Так, на лицах девушек-пионерок “остались трудность немощи ранней жизни, скудость тела и красоты выражения”; у Козлова было “мутное однообразное лицо” и “сырые глаза”, а у Чиклина - “маленькая каменистая голова”. Особенно интересно описание внешности прибежавшего из деревни мужика: “Один глаз он закрыл, а другим глядел на всех, ожидая худого, но не собираясь жаловаться; глаз его был хуторского, желтого цвета, оценивающий всю видимость со скорбью экономии”.

Персонажи будто развоплощаются, их образы “редуцируются” до выражаемой ими идеи или эмоции. Показательно, что абсолютно лишены собственных имен обитатели деревни, люди фигурируют под огрубленными социологическими “кличками”: “буржуй”, “полубуржуй”, “кулак”, “подкулачник”, “вредитель”, “мобилизованный кадр”, “подручный авангарда”, “середняцкий старичок”, “ведущие бедняки” и т.д. В “боковую графу” списка уничтоженных кулаков активист записывает “признаки существования” и “имущественное настроение”: в мире реализуемой утопии нет места живым людям.

Зато в полном соответствии с логикой абсурда в нем находится место животным, действующим в сельских сценах повести наряду с людьми и подчиняющимся тем же нормам поведения. Лошади, как и пионерки, ходят строем, будто они “с точностью убедились в колхозном строе жизни”; медведь-молотобоец столь же самозабвенно работает на кузне, как землекопы - в котловане, будто он осознал себя “сельским пролетарием” и проникся “классовым чутьем”; а вот одинокая собака брешет на чужой деревне “по-ста-ринному”. Такое художественное решение усиливает смысловую неоднозначность повести. С одной стороны, выявляется идея кровной связи человека с природой, единство всего живого на земле, взаимообратимость человеческого и природного начал. “У него душа - лошадь. Пускай он теперь порожняком поживет, а его ветер продует”, - говорит Чиклин об оставшемся без лошади и чувствующем себя “внутри пустым” мужике.

С другой стороны, использование зооморфной (“животноподобной”) образности неожиданно “заземляет”, материализует, делает чувственно ощутимыми и наглядными абстрактные понятия “классовая борьба”, “классовое чутье”, “обобществление”. Так, например, реализуется стертая метафора “классовое чутье”, когда медведь-кузнец “вдруг зарычал около прочной, чистой избы и не хотел идти дальше”; “уже через три двора медведь зарычал снова, обозначая присутствие здесь своего классового врага”. Реализация метафоры становится еще более очевидной в похвале Чиклина активисту: “Ты сознательный молодец, ты чуешь классы, как животное”. Под стать животным действуют люди: Чиклин механически убивает случайно оказавшегося под рукой мужика; Вощев “делает удар в лицо” “подкулачнику”, после которого тот не отзывается; мужики не делают различий между убийством активистов, скота, вырубкой деревьев и уничтожением собственной плоти. Коллективизация предстает в повести как коллективное убийство и самоубийство.

В финальных сценах повести присоединившиеся к рабочим мужики (оставшиеся в живых после коллективизации) оказываются в глубине котлована: “Все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована”. В этой жажде “спасения навеки” вновь объединяются в финале люди и животные: лошади возят бутовый камень, медведь таскает этот камень в передних лапах. “Спастись навеки” в контексте “Котлована” означает только одно - умереть. ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ. При первом знакомстве язык Платонова ставит читателя в тупик: на фоне нормативного литературного языка он кажется диковинным, вычурным, неправильным. Главное искушение в объяснении такого языка - признать платоновское словоупотребление ироническим, допустить, что Платонов намеренно, сознательно выворачивает фразу, чтобы обнажить нелепость, подчеркнуть абсурдность изображаемого. “Уже сейчас можно быть подручным авангарда и немедленно иметь всю пользу будущего времени”, - решает для себя активист колхоза имени Генеральной линии. Формулировка мысли активиста, взятая сама по себе, может быть истолкована как знак иронии автора в адрес новых “хозяев жизни”. Проблема, однако, в том, что у Платонова почти все фразы такие: со “смещенным” словоупотреблением, с заменой слова малоподходящим на первый взгляд синонимом, с настойчиво используемыми плеоназмами, с не вполне объяснимыми инверсиями.

В прозе Платонова нет заметной границы между словами автора и словами персонажей: не отделяя себя от героев, автор как бы вместе с ними учится говорить, мучительно подыскивает слова. Язык Платонова был сформирован стихией послереволюционных лет. В 1920-е гг. языковая норма стремительно менялась: расширился лексический состав языка, в общий котел новой речи попадали слова разных стилевых пластов; бытовая лексика соседствовала с тяжеловесной архаикой, жаргон - с еще “не переваренными” сознанием человека из народа абстрактными понятиями. В этом лингвистическом хаосе разрушалась сложившаяся в литературном языке иерархия смыслов, исчезала оппозиция высокого и низкого стилей. Слова прочитывались и использовались как бы заново, вне традиции словоупотребления, сочетались без разбора, вне зависимости от принадлежности к тому или иному семантическому полю. В этой словесной вакханалии и сформировалось главное противоречие между глобальностью новых смыслов, требовавших новых слов, и отсутствием устойчивого, отстоявшегося словоупотребления, строительного материала речи.

Такова языковая закваска платоновского стиля. Надо сказать, что общепринятого, устоявшегося мнения о причинах “странноя-зычия” Платонова нет. Одна из версий заключается в том, что стиль речи писателя глубоко аналитический. Писателю важно не изобразить мир, не воспроизвести его в наглядных образах, а выразить мысль о мире, причем “мысль, мучающуюся чувством”. Слово Платонова, какое бы абстрактное понятие оно ни выражало, стремится не потерять полноты эмоционального чувства. Из-за этой эмоциональной нагруженности слова трудно “притираются” друг к другу; как незачищенные провода, соединения слов “искрят”. Тем не менее соединение слов оказывается возможным за счет того, что абстрактные слова материально уплотняются, теряют свое привычное абстрактное значение, а конкретные, “бытовые” слова получают символическую подсветку, просвечивают дополнительным переносным смыслом. Иносказание может быть прочитано буквально, как констатация факта, а обычная фраза, конкретное обозначение чреваты сгустком иносказания.

Возникает оригинальный словесный кентавр - симбиоз абстрактного и конкретного. Вот характерный пример: “Текущее время тихо шло в полночном мраке колхоза; ничто не нарушало обобществленного имущества и тишины коллективного сознания”. В этом предложении абстрактное и непредставимое “текущее время” наделяется признаками материального объекта, передвигающегося в пространстве: оно идет “тихо” (как?) и во “мраке колхоза” (где?). В то же время совершенно конкретное обозначение темноты (“полночный мрак”) приобретает дополнительный смысловой оттенок - словосочетание не столько обозначает время суток, сколько передает отношение к “мраку колхоза”, наваждению коллективизации.

Согласно другой версии, Платонов сознательно подчинил себя “языку утопии”, языку эпохи. Он перенял обессмысленный и рассчитанный на простое запоминание (а не понимание) язык идеологических штампов, догм и клише, чтобы взорвать его изнутри, доведя до абсурда. Тем самым Платонов сознательно нарушал нормы русского языка, чтобы предотвратить его превращение в оболванивающий язык утопии. “Платонов сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности, занимаясь хитросплетениями сюжета, типографскими изысками и стилистическими кружевами”, - считал Иосиф Бродский, называя в финале своей статьи язык Платонова “языком, компрометирующим время, пространство, саму жизнь и смерть”.

Ведущий стилевой прием Платонова - художественно оправданное нарушение лексической сочетаемости и синтаксического порядка слов. Такое нарушение оживляет и обогащает фразу, придает ей глубину и многозначность. Проделаем небольшой стилистический эксперимент: заключим в скобки “лишние”, факультативные с точки зрения здравого смысла слова и словосочетания в первом предложении повести: “В день тридцатилетия (личной жизни) Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, (где он добывал средства для своего существования)”. Заведомо избыточное уточнение, отмеченное здесь скобками, нарушает привычное смысловое равновесие фразы, усложняет восприятие. Ho для Платонова главным оказывается не сообщить об увольнении Вощева, а привлечь внимание читателя к тем “зернам смысла”, которые позже прорастут в повести: Вощев будет мучительно искать смысла личной жизни и общего существования; средством обретения такого смысла станет для землекопов напряженная работа в котловане. Таким образом, уже в первой фразе заложена смысловая “матрица” повести, которая определяет движение ее речевого потока.

В языке Платонова слово является не столько единицей предложения, сколько единицей всего произведения. Поэтому в рамках конкретного предложения оно может быть размещено внешне “неправильно” - “вкривь и вкось”. Слово насыщается множеством контекстуальных значений и становится единицей высших уровней текста, например сюжета и художественного пространства. Нарушения синтаксических связей в отдельных предложениях оказываются необходимы для создания единой смысловой перспективы всей повести. Вот почему “лишними”, формально “неуместными” оказываются в высказываниях персонажей Платонова не всякие слова. Как правило, это слова, передающие устойчивый смысловой и эмоциональный комплекс: жизнь, смерть, существование, томление, скука, неизвестность, направление движения, цель, смысл и т.д.

Признаки предметов, действий, состояний будто отрываются от конкретных слов, с которыми они обычно сочетаются, и начинают свободно блуждать в повести, прикрепляясь к “необычным” объектам. Примеров такого словоупотребления в повести Платонова множество: “безжалостно родился”, “выпуклая бдительность актива”, “текла неприютная вода”, “тоскливая глина”, “трудное пространство”. Очевидно, что признаки предметов или действий распространяются за установленные языковой нормой рамки; прилагательные или наречия занимают “не свои места”. Одна из часто встречающихся в языке Платонова особенностей - замена обстоятельств определениями: “постучать негромкой рукой” (вместо “негромко постучать”), “дать немедленный свисток” (“немедленно дать свисток”), “ударить молчаливой головой” (“молча ударить головой”). В мире писателя свойства и качества “вещества существования” важнее и значимее, чем характер действия. Отсюда предпочтение, отдаваемое Платоновым прилагательному (признаку предмета или явления) перед наречием (признаком действия).

Сочинительная связь в языке повести может возникать между качественно разнородными членами: “от лампы и высказанных слов стало душно и скучно”; “волновались кругом ветры и травы от солнца”. Собирательные обозначения могут заменять конкретное существительное: “Кулацкий сектор ехал по речке в море и далее”. Обычные глаголы начинают функционировать как глаголы движения, получая направленность: “Некуда жить, вот и думаешь в голову”. Определения, прикрепляемые обычно к живым людям, используются для характеристики неодушевленных объектов: “терпеливые, согбенные плетни, тщедушные машины”. Смешиваются и взаимодействуют слуховые, зрительные и вкусовые ощущения: “горячий шерстяной голос”.

Регулярно используется Платоновым прием реализации метафоры, когда словам, утратившим в речевом обиходе свое прямое, предметное значение, возвращается их “природный” смысл. Нередко такое превращение переносного значения в прямое совершается в соответствии с наивной детской логикой. Так, заболевшая Настя просит Чиклина: “Попробуй, какой у меня страшный жар под кожей. Сними с меня рубашку, а то сгорит, выздоровлю - ходить не в чем будет!”

Итак, все элементы художественного мира Платонова подчинены главному - бесконечному поиску, уточнению смысла происходящего. Масштабы видения мира - пространственные, временные, понятийные - это масштабы универсального целого, а не частей. Локальная неупорядоченность действий, событий, сочетаний слов преодолевается высшей упорядоченностью авторского взгляда на мир. Смысловые смещения в рамках предложения, эпизода, сюжета в прозе Платонова наиболее адекватно отражают реальную смещенность, сдвинутость мироустройства эпохи глобальных преобразований. Слова, словосочетания, эпизоды в прозе писателя не могут и не должны быть более понятны, более логичны, чем та жизненная реальность, которую они передают. Иными словами, именно “юродивая” проза Платонова - наиболее точное зеркало фантастической реальности советской жизни 1920-1930-х гг.

Наш краткий пересказ «Котлована» может быть использован для читательского дневника.

Текст этой повести Андрея Платонова (см. его краткую биографию) разделён на 11 частей, которые не имеют ни подзаголовков, ни нумерации. В нашей статье эти части условно называются «главами». «Котлован» написан в типичном для Платонова стиле, с элементами сюрреализма, символизма и своеобразного «чёрного юмора». Повесть даёт картину эпохи сталинской индустриализации и коллективизации .

На нашем сайте вы можете прочитать и полный текст «Котлована» , с важными, редко публикуемыми в печатных изданиях фрагментами, исключёнными в своё время автором не по художественным, а по цензурным причинам . Яркие примеры оригинального, образного литературного языка Андрея Платонова даны в статье Платонов «Котлован» – цитаты .

Платонов «Котлован», глава 1 – краткое содержание

Рабочего Вощёва в день 30-летия увольняют с завода: чувствуя пустоту в душе, он стал часто задумываться о смысле жизни прямо на рабочем месте, и это привело к падению производительности труда. Потерявший работу Вощёв идёт в пивную, а потом – к соседнему городу. На его окраине, у кузницы, он знакомится с безногим инвалидом-попрошайкой Жачевым. Наступает ночь, и Вощёв ложится спать в траву на пустыре. Но туда вскоре приходит косарь. Докосив до Вощёва, он будит его и отправляет досыпать в соседний барак, где спят рабочие котлована.

Платонов «Котлован», глава 2 – краткое содержание

В городе повсюду идёт стройка. Важнейшим объектом является огромный котлован для возведения «общепролетарского дома» – гигантского здания, куда планируется переселить весь местный рабочий класс, оставив малые «единоличные жилища» зарастать бурьяном. Этот котлован в повести Платонова предстаёт своеобразным символом индустриализации первой пятилетки.

Утром рабочие-землекопы просыпаются в бараке. Тот пустырь, где спал Вощёв, уже размечен под будущий котлован. Жители барака начинают рыть его. К ним присоединяется и потерявший работу на заводе Вощёв.

Вощёв знакомится с членами своей новой артели: её вожаком – искренним, но недалёким Сафроновым, трудягой-силачом Чиклиным и больным слабаком Козловым, которого товарищи недолюбливают.

Андрей Платонов. Котлован. Аудиокнига, часть 1

Платонов «Котлован», глава 3 – краткое содержание

Разработчик проекта котлована, инженер Прушевский, мечтает, как через 10 или 20 лет в середине мира будет воздвигнута башня, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли. Несмотря на столь смелые мечты, Прушевский, как и любой интеллигент, мучается сомнениями: приведёт ли рост производства к одновременному увеличению добавочного продукта души? Умственные терзания доводят инженера до бессонницы, у него даже возникает мысль о самоубийстве.

Утром следующего дня рабочие продолжают копать котлован. Вдохновить их приезжает председатель окрпрофсовета Пашкин, который указывает, что темп рытья слишком тих для социализма. Слабосильный Козлов увивается вокруг Пашкина с кляузами и доносами.

Землекоп Чиклин обследует соседний овраг и приходит к выводу, что котлован начали рыть не на том месте. Лучше не копать его с нуля, а использовать под котлован овраг: тот придётся лишь слегка расширить. Позванный на место работ инженер Прушевский берёт пробы грунта и соглашается с Чиклиным.

Безногий инвалид Жачев вечером подъезжает на своей тележке к богатой квартире председателя окрпрофсовета Пашкина и громко возмущается зажиточностью этого чиновника и своей малой пенсией. Опасаясь портить отношения с пролетариатом, Пашкин велит своей раскормленной жене вынести Жачеву пакет с едой. Жачев едет к бараку рабочих котлована и ужинает с Сафроновым и Чиклиным.

Вощёв проводит тот же вечер в печали: его надежда обрести смысл жизни в неустанном труде на котловане не исполняется. А Чиклин с Прушевским думают каждый о своей давней молодой любви. Чиклин вспоминает о том, как однажды, до революции, его вдруг поцеловала дочь хозяина кафельно-изразцового завода, где он тогда работал, а Прушевский – о прекрасной незнакомой девушке, раз прошедшей мимо его дома тёплым летним вечером. Инженер уже не помнит её лица, но с тех пор всматривается во всех женщин, пытаясь узнать ту единственную…

Платонов «Котлован», глава 4 – краткое содержание

Не желая тяжко трудиться на котловане, Козлов решает перейти на «общественную работу», чтобы «стеречь рабочий класс от мелкобуржуазного бунта». Остальные продолжают упорно рыть котлован, но профсоюзник Пашкин по-прежнему находит темп производства «тихим».

Чиклин в воспоминаниях о прошлом идёт на тот самый кафельный завод, где его некогда поцеловала дочь хозяина. Сейчас завод уже заброшен. Ходя внутри него среди разрухи, Чиклин вдруг обнаруживает скрытую комнату, в которой лежит умирающая женщина. Её маленькая дочка водит матери коркой лимона по губам. Чиклин узнаёт в женщине ту самую дочь прежнего хозяина. Она умирает у него на глазах, наставляя перед смертью малышку никому не рассказывать о своём буржуазном происхождении. Чиклин уносит девочку с собой в рабочий барак.

Платонов «Котлован», глава 5 – краткое содержание

Землекопам котлована проводят радио, которое без умолку призывает мобилизовать все ресурсы для социалистического строительства. Жачеву и Вощёву радио не нравится, но Сафронов не даёт выключать его, ибо надо «бросить каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы».

Принесённая Чиклиным девочка Настя осваивается в бараке, становясь предметом всеобщей любви. Сафронов внушает ей основы коммунистической идеологии.

Платонов «Котлован», глава 6 – краткое содержание

Председатель окрпрофсовета Пашкин по собственной инициативе решает увеличить размер котлована в 6 раз. Козлов, пробившийся в профсоюзные активисты, теперь ездит на котлован с Пашкиным в автомобиле и ругает рабочих «оппортунистами на практике» за «низкий темп труда». Однако вскоре ему приходится вместе с Сафроновым ехать на коллективизацию соседней деревни.

Сафронова и Козлова убивают там «кулаки». Узнав об этом, в деревню выезжают Чиклин с Вощёвым. Руководящий созданием колхоза сельский Активист зачисляет Чиклина и Вощёва в «мобилизованные кадры».

Андрей Платонов. Котлован. Аудиокнига, часть 2

Тела Сафронова и Козлова лежат в сельсовете, покрытые красным знаменем. Чиклин проводит рядом с ними ночь. Когда в сельсовет случайно заходит один деревенский мужик, Чиклин принимает его за убийцу своих товарищей и убивает ударами кулака.

«Организационный Двор» на краю колхоза полон арестованных. Активист собирает «передовых» крестьян и велит им идти агитировать с флагами за коллективизацию в соседние сёла. Крестьяне видят в колхозе конец света. Некоторые из них ложатся в заранее приготовленные гробы и стараются сами собой умереть. Деревенский поп из страха репрессий стрижётся под фокстрот, подаёт заявление о приёме в кружок безбожников, отдаёт доход от продажи церковных свечей на трактора и записывает в поминальный листок для доноса Активисту всех, кто осмелился перекреститься в храме.

Платонов «Котлован», глава 7 – краткое содержание

Чиклин, Вощёв и трое «сознательных» крестьян по указанию Активиста строят плот, на котором местный «кулацкий сектор» будет отправлен по речке в море. Активист собирает на «Организационном Дворе» всех жителей и требует от них «перестать стоять между капитализмом и коммунизмом», то есть – вступить в колхоз. Народ просит последнюю ночь отсрочки, но Активист соглашается ждать лишь до конца постройки плота: все, кто не пойдёт в колхоз, поплывут на нём в океан.

По деревне поднимаются плач и стенания. Ожидая скорого «обобществления», крестьяне уже давно перестали кормить лошадей, а в последние дни ещё и забивали скот, объедаясь говядиной до рвоты. Отдавать свою живность в «колхозное заключение» никто не хотел.

Теперь на «Организационном Дворе» крестьяне перед вступлением в колхоз прощаются друг с другом, как перед смертью – целуясь и обнимаясь, отпуская друг другу взаимные грехи.

Платонов «Котлован», глава 8 – краткое содержание

В новый колхоз приезжают Прушевский, направленный туда как «кадр культурной революции», и Жачев, прибывший по собственному желанию как урод. Они привозят с собой Настю, которая в городе успела походить в советский детсад и теперь требует «ликвидировать кулака как класс».

Чиклин обнаруживает в списке деревенских жителей некоего угнетённого батрака, который всю жизнь смолоду почти задарма работает по местным дворам и в кузнице. Он идёт к кузнецу, чтобы избавить этого пролетария от эксплуатации. Батрак оказывается лесным медведем, который умеет раздувать меха и бить молотом по наковальне.

Чиклин берёт с собой медведя, чтобы тот, как пролетарий-бедняк, показал ему дома, где живут кулаки. Дойдя до избы очередного «мироеда», медведь начинает яростно рычать, а Чиклин заходит раскулачивать. Один кулак, улыбаясь, пророчит, что сегодня рабочие «ликвидировали» его, а завтра так же «ликвидируют» их – и «в социализм придет один ваш главный человек ». Согнанных на плот кулаков сплавляют в реку и, по течению, в море.

Платонов «Котлован», глава 9 – краткое содержание

После сплава кулаков Активист выставляет на крыльцо Оргдома рупор радио, и весь колхоз под марш великого похода радостно топчется на месте. Даже обобществленные лошади, услышав музыку, приходят на Оргдвор ржать. Марш в радио сменяется призывами заготовлять ивовое корье. Топтание и пляска на месте продолжаются до полуночи – пока инвалид Жачев не начинает, подкатывая на коляске, валить людей на землю для отдыха.

Сердобольный мечтатель Вощёв бродит по деревне и собирает в мешок всякий сиротливо лежащий хлам. Он жалеет эти никому не нужные предметы, как одиноких, забытых людей. Когда Вощёв возвращается на Оргдвор, Активист деловито заносит хлам из его мешка в приходную ведомость колхозной собственности, а потом под роспись выдаёт его маленькой Насте в качестве игрушек.

Чиклин, проходя мимо кузницы, слышит оттуда энергичные удары молотобойца-медведя. Кузнец поясняет ему: Миша, узнав о создании колхоза и увидев, как на соседний плетень повесили красный революционный лозунг, стал «бузовать» по железу с таким энтузиазмом, что его теперь никак не остановишь.

Платонов «Котлован», глава 10 – краткое содержание

Проснувшись утром, весь колхоз собирается к кузнице, откуда не перестают доноситься удары молота. Рядом с висящим на плетне лозунгом «За партию, за верность ей, за ударный труд, пробивающий пролетариату двери в будущее» медведь продолжает неустанно садить по железу. Чиклин помогает ему.

Мужики замечают, что удары слишком сильны. Чиклин с Медведем крушат железо, как врага жизни, да и закаляют его неправильно – подковы и зубья для борон получаются ломкими. Но в запале трудового пролетарского порыва кующие не замечают этого. Лишь угрозой вычеркнуть из колхоза их удаётся отогнать от наковальни.

Инженер Прушевский со свойственной ему грустью размышляет у плетня о том, что даже завоевание звёзд вряд ли изменит суть жизни человека: в недрах далёких планет те же медные руды, и там всё равно будет нужен ВСНХ. Из дум его выводят возгласы местной молодёжи, которая зовёт его за собой в избу-читальню начинать культурную революцию.

Платонов «Котлован», глава 11 – краткое содержание

Простудившись во время колхозного топтания на месте под марш великого похода, Настя тяжело заболевает. В деревню влетает всадник на горячем коне с директивами из района. Одна из них сурово обвиняет Активиста: он забежал в левацкое болото правого оппортунизма и поэтому есть вредитель партии, объективный враг пролетариата и должен быть немедленно изъят из руководства навсегда. Поняв, что ему уже никогда не занять районный пост, Активист тут же теряет желание служить народным массам. Он даже снимает с больной Насти свой пиджак, которым раньше разрешил её накрыть. В ответ Чиклин даёт Активисту удар своей могучей, как кувалда, рукой. Активист падает и умирает. Новым главой колхоза избирают Вощёва. Тело Активиста бросают в ту же реку, по которой он сам недавно сплавлял кулаков.

Чиклин, Жачев и Прушевский возвращаются в город, унося с собой Настю. Они видят, что котлован уже занесло снегом, а их барак стоит пустым. Жачев после нового наезда на Пашкина достаёт для Насти бутылку сливок и два пирожных. Но спасти девочку не удаётся: она умирает. Увидеть Настю живой опаздывает Вощёв, приехавший из деревни со всем колхозом на обобществлённых лошадях. Чиклин, стараясь заглушить в себе тоску по девочке, всю ночь роет вглубь заснеженный котлован. К нему присоединяются все колхозные мужики.

Для Насти Чиклин выдалбливает особую могилу в камне и бережно хоронит её, накрыв гранитной плитой.