Поразительное впечатление производят ритмически и рифмически организованные присказки, речения наших святых отцев, возлюбленных всем православным миром. Поразительное тем, что никаких «искусств» от них привычно не ждешь.

Что в этих стихах? Особое веселье словесного ума? Единственно возможная игра для монаха?

Начнем с самого известного и, конечно же, провиденциального примера.

В 1839 году к старцу Илариону Троекуровскому обратился за духовным советом А.М. Гренков (будущий знаменитый старец - преподобный Амвросий Оптинский), тогда искавший монашеской жизни. Отец Иларион сказал молодому человеку: «Иди в Оптину, и станешь опытным». Потом прибавил: «Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде, а в Оптиной пустыни старчество процветает». (Необходимо отметить, что беседа старца Илариона с А.М. Гренковым состоялась через 6 лет после блаженной кончины преп. Серафима Саровского, и духовная обстановка в Саровском монастыре в те времена действительно изменилась не в лучшую сторону).

Недавно в храме Христа Спасителя Патриарх Московский и Всея Руси Алексий?? произнес эту знаменитую поговорку «об опыте» в расширенной и измененной редакции: «Если ты суров - ступай в Саров, если хочешь опыта - отправляйся в Оптину, а если ты упрям - езжай на Валаам!»

(Мой друг Юрий Зайцев, с которым мне довелось совершить в жизни множество путешествий, а в последние годы - сподобиться посетить с Божией помощью Оптину пустынь, Дивеево, Валаам, Почаев и другие святые места, добавил к этому: «…если печален - отправляйся в Почаев». Не удержусь и от своего варианта: «…а коль отчаян - иди в Почаев». Можно и соединить оба: «…а коль отчаян или печален - иди в Почаев». Вот так же, в фольклорной традиции, досочинялись безымянными веками многие изустные реченья.)

А не от той фразы ли о. Илариона пошли знаменитые рифмовки о. Амвросия? Например, самая знаменитая, наиболее часто цитируемая:

Где просто,
там ангелов со сто,
а где мудрено,
там ни одного.

(При понимании всего величия этого суждения, нельзя не признать конгениальным ему - смыслово и стилистически - и умную сентенцию нашего современника: «Пускай сложно, лишь бы не ложно».)

Кто уступает,
тот больше приобретает.

Или такая Амвросиева реплика, которая мне представляется и блестящей в версификационном смысле, и не очень уж простой в понимании (в части «бычьего обычая»):

Что реку
человеку-чудаку
или возглаголю
творящему свою волю? -
Так-то, брат, обычай-то
у нас бычий,
а ум-то телячий…

Хороша, извините, «литературно», и такая сентенция старца:

Жить - не тужить,
никого не осуждать,
никому не досаждать,
и всем - мое почтение!

Здесь композиционная неожиданность четвертой строки вызывает даже радость, улыбку. На самом-то деле, в столь легкой форме подается поведенческая формула невероятной духовной высоты, исполнение которой прямо приводит к спасению . Однако попробуйте-ка исполнить ее! Думается, личность, осуществившая этот посыл, сообщенный нам словно в улыбчивые усы, несомненно, обретет ту благодать, которую мы на земле считаем святостью.

Продолжение батюшкиных присказок:

Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно,
тогда наше дело будет верно, а иначе будет скверно.

«Что тебе за дело, что про тебя говорят? - говорил о. Амвросий -

Если слушать чужие речи,
придется взвалить осла на плечи».

Засим он рассказывал известную притчу про старика, мальчика и осла.

Одной монахине, должно быть, из Шамордина, он говаривал, предостерегая от высокомерия (и тут нам трудно сдержать улыбку):

Смотри, Мелитона, держись тона:
возьмешь высоко, будет нелегко,
возьмешь низко, будет склизко;
а ты, Мелитона, держись среднего тона.

Хороши эти наставления: ненарочиты, веселы, запоминаются сходу, с ума нейдут. Хорошо бы нам еще и научиться неукоснительно руководствоваться ими.

Послушай, сестра!
Не будь востра, не будь пестра!
А будь постоянна и смирна,
И будешь мирна!

Скука унынию внука, а лености дочь.
Чтобы прогнать ее прочь,
в деле потрудись,
в молитве не ленись,
тогда и скука пройдет, и усердие придет.
А если к сему терпения и смирения прибавишь,
то от многих зол себя избавишь.

Вот совет преподобного о жизни духовной:

Не будь как докучливая муха, которая иногда без толку летает,
а иногда и кусает, и тем и другим надоедает;
а будь как мудрая пчела,
которая усердно свое дело начала
и к осени кончила медовые соты,
которые так хороши, как правильно изложенные ноты.

На вопрос одной женщины, где ей жить - в миру или монастыре, преп. Амвросий ответил:

Можно жить и в миру,
но не на юру,
а жить тихо.

И ещё про монастырскую жизнь: «Чтобы быть монашкой, надо терпения не воз, а целый обоз».

И на эту же тему:

Терпел Моисей,
терпел Елисей,
терпел Илия,
буду же терпеть и я.

Когда батюшке говаривали, что, де, не дают ему покоя, он ответствовал:

Для нас тогда настанет покой,
когда запоют над нами «Со святыми упокой!»

Словно подхватив «пиитическую» эстафету, уже другой из братьев Оптинской обители (отец Ф.) так наставлял искавших у него совета:

Смотри в себя,
и будет с тебя.

Здесь в рифмованную пару коротких строк сразу сведены и древнегреческое «Познай самого себя!» (с подтекстным продолжением «…и познаешь весь мир»), и Господне назидание о том, что мы не различаем в собственном оке бревно, а судим о соринке в глазу ближнего своего. «Будет с тебя» - то есть и этого знания уже очень много, во всяком случае, достаточно для спасения; не бери самонадеянно ноши больше. Не познав себя, как можешь судить кого-то? И в том фокус, что, познав себя, никого судить и не будешь.

К угоднику Божию Илариону Троекуровскому золотой духовной ниточкой привязана и такая история.

Когда некий инок Иоанн прибыл к келлии уже «снискавшего подвижнические лавры» Илариона, тот, провидев Духом Святым, смиренно сказал: «Не Иоанн мне, а я Иоанну должен служить…» С этими словами старец Иларион послал Иоанну стакан чая, чтобы тот напился. (Здесь видится некий символ, связанный со строем монашеской жизни, но об этом - чуть ниже.)

Речь идет о монахах, подвизавшихся в Лебедянском уезде Тамбовской губернии (ныне - Липецкая область) и ставших впоследствии местночтимыми святыми - преподобном Иларионе Троекуровском и преподобном Иоанне Сезеновском.

Эта местность была и родиной преподобного Силуана Афонского, коему в детстве было Господом явлено свидетельство о двух его знаменитых духовных предшественниках.

Было ему и откровение во время молитвенного борения: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся».

Не удивительно, что именно от преподобного Силуана Афонского уже в середине ХХ века о. Софроний (Сахаров) восприял такое речение:

Стой на грани отчаяния,
а когда нету сил,
то отойди и сядь, выпей чашку чая.

Словно щелканье молитвенных четок «ча - ча» здесь звучит в необычной рифме «отчаяния - чая».
Эта фраза тоже очень знаменита в монашеской среде, поскольку чай играет особую роль в иноческой жизни. Вообще же, отвлекшись «на чай», вспомним, что проникновенно о чаепитии в скиту на Валааме написал Б.К. Зайцев в известном очерке «Валаам». (Однако отметим и поразительную деталь, что в некоторых валаамских скитах чай не благословлялся - по строгости воздержания. Она особо потрясает, если вникнуть в смысл, суть и значение чая и чаепития в иноческом бытии.)

Невозможно миновать свидетельство книги М. Янсона «Валаамские старцы» (Берлин, 1938) о схиигумене Феодоре (Феодуле Пошехове, из крестьян Ярославской губернии), родившемся в 1863 году и опочившем 518 февраля 1937 года, 22 года проведшем в одиночестве, в пустыньке на Порфирьевском острове Валаамского архипелага и точно предсказавшем дату своей кончины.

«…Спустя некоторое время о. Феодору опять стало хуже, но он все-таки старался бывать в монастыре каждый понедельник. Эти его посещения прекратились в середине ноября. Обеспокоенные этим обстоятельством, мы с о. Иеронимом, монастырским доктором, поехали на лодке к о. Феодору вновь 17 декабря. Старец встретил нас с живейшей радостью, но сильно изменившимся. „Это уж Сам Бог послал вас“, - сказал он.

Оказалось, что этой ночью он очнулся лежащим на полу своей келлии и долго не в состоянии был подняться и что-либо сделать. С большим трудом удалось ему поставить самовар и согреться горячим чаем. По совету доктора, старец решил немедленно ехать в монастырь. Но, со свойственными ему любовью и редким радушием, пожелал угостить нас чаем в последний раз в своей пустыньке.

Это было незабываемое чаепитие: о. Феодор с радостью говорил о своей близкой смерти и о предстоящей встрече с дорогими ему отцами и братьями. Целых два часа длилась эта прощальная беседа, после чего, помолившись Господу Богу в доме и в часовенке преп. Серафима, что на его островке, мы двинулись в последний для о. Феодора путь, на лодке по монастырским заливам. Ехали в глубоком сосредоточенном молчании, и казалось нам, что о. Феодор прощается со всеми столь глубоко любимыми им местами. Приехав в монастырь, он прошел прямо в больницу, где и водворился в ожидании смертного часа…»

Через два месяца, 17 февраля, в присутствии посетившего его о. игумена Харитона, на слова настоятеля, сказанные схимонаху о. Николаю, находившемуся близ умиравшего, что о. Феодор, может быть, еще поправится, последний твердо и решительно сказал, что он

не поправится,
а через сутки отправится.

Так и случилось.

Отец Геннадий (Давыдов) из села Покровка Белгородской области, скончавшийся в 1997 году схиархимандритом Григорием, в ответ на неискреннее, «автоматическое» покаяние говаривал:

Бог простит
и прихворостит!

Занимательный глагол придумал о. Геннадий! Прихворостит - это значит «поддаст хворостиной»? Или «добавит хворосту» в костер, на котором ты горишь? Или здесь речь о хворости - болезни, которую посылают свыше в наказание за грехи?

Об одном мнимом больном старец провидчески сказал:

Никакой у него не рак,
а дурак.

Нельзя не заметить, что во многих пиитических реченьях старцев, при серьезном разговоре о жизни, смерти, Боге, присутствует особый, живейший юмор - как свечение радости бытия.

Как видим, нередка в улыбчивых «стиховых словах» назидательная, просвещающая и напутствующая нота.

Валаамский игумен Назарий (Кондратьев), начинавший подвижнический путь в Саровской обители и почивший там же 23 февраля8 марта 1809 года (между прочим, один из духовных наставников преподобного Серафима Саровского), назидал братии:

О себе рассуждать,
себя осуждать…

И продолжал фразу «прозою»: «то есть свои дела, слова и помышления, совлецыся своея воли, яко срамныя одежды».

Он же утверждал:

Смирение - ограждение,
терпение - подтверждение,
любовь -
покров,
а где любовь, тамо Бог…

С 1830 года, когда самый известный впоследствии Валаамский игумен о. Дамаскин уже третий год жил в пустыни, настоятелем Валаамского монастыря на смену скончавшемуся 22 января игумену Ионафану избрали о. Варлаама. Уже потом, будучи в Оптиной пустыни, куда его отправили, низведя из игуменов по вердикту святителя Игнатия (Брянчанинова), о. Варлаам на вопрос, как спастись от бесовских страхований, ответствовал:

«От бесов и в келлии не уйдешь,
коли не тем путем пойдешь…

Впрочем, пути спасения различны: один спасается сице, ты же по слову святого Исаака, общим путем входи на восхождение духовного пира».

А вот и слова самого о. Дамаскина, 40 лет пробывшего настоятелем Валаамской обители и почившего в 1881 году:

Бога любите,
от мира бегите,
в келье сидите.
Келья всему добру научит,
И седяй в ней Бога ради,
никогда не соскучит!

Первая часть назидания, скорее всего, восходит к давнейшему, чуть ли не из древних пустыней к нам пришедшему: «Всех люби, от всех беги».

И такое было у него присловье:

Кто к миру пристрастится,
тот с пустынею распростится.

Об игумене Дамаскине через 14 лет после его смерти писателю И. Шмелеву один валаамский монах сказал: «Хорошо умел проповеди говорить… как святой стих высказывал. Начнет так напевно, заслушаешься… Я в уме держу стиховые его слова, сладостные….»

Не смеем игнорировать эти безхитростные (а следовательно, верные) ключевые критерии: «как святой стих», «напевно», «сладостные». Это и есть признаки, по которым определяется то, что - всегда и именно - нужно душе. Очень хорош и точен оборот «стиховые слова», позаимствованный нами для подзаголовка.

Ознакомимся с совсем уж развернутым полотном - из простых, вроде бы безыскусных проповедей о. игумена Дамаскина.

Итак, братия, - мира бегите,
Бога любите,
с советом живите,
своей воли не творите!
Молвы и рассеянности себя удаляйте,
в пустыню водворяйтесь!
Кто Бога и пустыню любит, -
того и Бог полюбит…
А кто к миру пристрастился,
тот и с пустынею простится,
да и Бог тогда от него удалится!
И останется человек, яко ветроград не огражденный,
на расхищение птицам и зверям;
да и сам будешь для других ловушкой.
Он всегда празднословием своим всякого готов занимать
и молитву к Богу от нас отнимать;
Ему скучно о спасении души говорить,
не любит он постом и поклонами тело свое утруждать,
да не хочет и молитву творить,
а всячески старается время всуе провождать;
он в том и находит себе утеху,
как бы наделать людям побольше смеху…

Творческое многоглаголание заканчивается естественным самоуничижением, коему душеполезно поучиться всем нам:

Много сегодня я, братия, грешный говорил,
и сам ничтоже пред Господом благо сотворил;
горе мне грешному и сущу,
благих дел неимущу,
глаголющу, а не творящу.
Учай другага - себе не учиши, -
увы, увы! душе моя, горе тебе!

Здесь мы видим технический версификационный недочет: пара «себя удаляйте - водворяйтесь» не является удачной рифмовкой даже в стилистике этих сочинений, где предшествуют точные, полнозвучные «любите - бегите - живите - творите», а ниже следуют «любит - полюбит», «занимать - отнимать», «говорить - творить». Редакторский въедливый глаз сразу заметит, что недостаток легко устраним, поскольку «себя удаляйте» вполне заменимо на адекватное «удаляйтесь». Думается, что этот изъян связан либо с характером сочинения - импровизационно-изустным, либо первоначальный текст подвергнут искажению в чужих пересказах.

Приведем примеры несколько иного, не устного, а, скорее, письменного жанра, хотя и здесь слышны мотивы «говорительные», тоже отчасти напоминающие стих-раешник.

Речь идет о допросе 1926 года в Сердоболе (Сортавала) впоследствии насильно выселенных с острова валаамских монахов, не пожелавших переходить на новый календарь. Текст повествования игумена Филимона приведем по изданию Почаевского Братства («Скорбный юбилейный листок. 1926−1936 гг», Владимирово, Словакия, 1937), где он дан прозой, однако в нем явна поэтическая, особым образом выстроенная основа, которую можно воспроизвести так:

Со слезами на глазах монахи
нечто новое открыли им,
и допросщики сидели в страхе
перед тем ответом роковым;
из апостольских соборных правил
валаамцы прочитали вслух
то, что грешный мир теперь оставил -
стал к церковной дисциплине глух!

Дальше текст в статье приведен разорванными цитатами, но ритмически организованные фразы выдают признаки стихосложения. «Ваш отец игумен с нами, знайте, и наместник наш усердный друг!..» «С остальными справится игумен, разошлет их всюду по скитам…»

Протоиерей Николай Алексеевич Гурьянов (1909−2002), о котором говорили: «Любовью Христовой уязвлен преподобне», подвизавшийся на острове Залита на Псковском озере, в 82-летнем возрасте высказывался, по свидетельству священника Алексия Лихачева, такими стихами:

Прошел мой век, как день вчерашний,
Как миг промчалась жизнь моя,
И двери смерти, страшно тяжки,
Уж недалеко от меня.

Вы простите, вы простите,
Род и ближний человек.
Меня, грешника, помяните:
Отхожу от вас…

«И потом добавлял, хитро улыбаясь, в ответ на наши мысли»:

пока не навек.

Стилистика этих текстов, конечно, напоминает нам стихотворцев Х? Х века, как бы «пушкинский стиль». Как видим, «общесветское» влияние, обратная связь с мiром, в «стиховых словах» монахов тоже имели место. Не забудем и об ответе святителя Филарета Московского Александру Пушкину на известное стихотворение «Дар напрасный, дар случайный…» Текст святителя - по понятной причине - в том же самом размере, что и пушкинский: «Не напрасный, не случайный…»

Заметно, что стихотворные сочинения старцев вообще-то написаны (а чаще и скорее - изречены) по преимуществу свободным разговорным размером (между прочим, очень созвучным с исканиями некоторых замечательных стихотворцев, нам современных, думается, почти физиологически ощущающих ритмико-интонационную усталость русского стиха за последние двести лет), подвижно идущим за фразой, как правило, без жестких стопных регламентаций. В этих сочинениях преобладают повторы, глагольные и однокоренные рифмы (не исключая изредка и сложносоставных), современными стихотворцами понимающиеся как примитивные.

Но мы помним слова преподобного Амвросия Оптинского (1812−1891): «Господь почивает в простых сердцах. Где нет простоты, там одна пустота».

Эта же формула дана старцем в вышеприведенном виде: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного». Заметим, что в сей присказке представлены две рифмы: достаточно изощренная «просто - со сто» и скудная «мудрено - ни одного». И та, и другая укоренены в фольклорной традиции. Фольклорность, примитив - характерная черта поэтической традиции старцев, вне зависимости от их происхождения и образованности. Преп. Амвросий, к примеру, закончил духовную семинарию, а о. Дамаскин был выходцем из простой крестьянской семьи, не получившим никакого образования.

Существует идиотическая фраза «Я человек простой, и говорю стихами…» Есть ощущение, что к рассматриваемому нами случаю ее можно приложить в полной мере, всерьез, без какой-либо иронии и боязни промахнуться.

Нередкой чертой иноческого стихосочинительства является использование рифмованного текста в качестве фрагмента более пространного высказывания, словно цитаты в общем объеме мысли. Посему действительно создается впечатление цитирования, и невозможно судить о подлинном авторстве. Ясно, что таким стилистическим выделением говоривший подчеркивал особую роль именно этой, ритмо-рифмически организованной мысли.

Положительно, лепкому слову Св. Отцы наши придавали стихотворную форму, подражая в этом Господу Иисусу Христу: та молитва, которую мы знаем как «Отче наш», в своей арамейской основе была преподана Спасителем в стихах, что установлено с достаточной достоверностью.

И очевидно: проблема авторства для старцев не имела никакого значения. «Самовыражение», то есть желание выразить «самого себя» (что это вообще значит?), осуществления с эдаким «подвыподвертом» «лица необщего выражения» - в творчестве старцев напрочь отсутствовало. До нас свидетели просто донесли фразы подвижников, записав услышанное из первых уст.

Отдавая предпочтение сентенциям, афористичным констатациям из «мира мудрых мыслей», старцы все же сочиняли по-детски, в радость, не заботясь о «качестве рифмы», не ставя украшательских, прельщающих, извините за выражение, «художественных» задач. Понятно, что в смысле точности краесогласия, фонетического совпадения, более качественной (и «неинтересной») рифмы, чем рифмовка слова самого с собой, конечно, не бывает. Однако обычно задача «светской» рифмовки не только в создании звукосмысленно законченных фраз, не в простом ауканье, а в выходе в новые смысловые пространства. Потому нередки у поэтов устремления за эхом рифмы, и отсюда - их же множественные свидетельства о том, что автор никогда не знает, чем закончится начатое в работе стихотворение. «Поэта далеко заводит речь…» (М. Цветаева). У старцев же, как видим, такой проблемы да и задачи нет. Однако присутствует несомненный момент заговаривания, умножения звукосмысла, словно разматывания клубка или циклического вращения колодцевого ворота.

Не тот славен,
кого мир славит,
но тот, кого Бог прославит.

Говорил святитель Тихон Задонский.

Ну и что тебя так «достает» и «заводит» в этой простоте? - спросил меня 17-летний сын. - Монахи ведь были люди - сплошь малограмотные, за редкими исключеньями. Неоткуда было взяться особому изыску в их стихах.

Что сказать на это «племени младому, незнакомому», по младоглупости почитающему ум, совокупность неких знаний, «образованщину» - первее сердца? Что я и сам примерно так думал в его годы? (С той лишь разницей, что в безбожное время мы и имен наших подвижников не знали, и, живя, например, в Белгороде, в нескольких десятках километров от села Покровка, и слыхом не слыхивали об отце Геннадии. И об о. Иосифе (Головатюке), нашем родненьком современнике, подвизавшемся и целительствовавшем в украинском селе Малая Иловица да опочившем в 1970 году. А ведь кому надо было, те знали, знали. Сегодня этого земного ангела почитают как преподобного Амфилохия Почаевского, исцеляясь уже от его мощей, сохраняемых в пещере на Почаевской горе.)

Что сказать нынче о светской поэзии, которая отошла, отпала в свое время от духовной, подобно тому, как отпали от благодати первочеловеки Адам и Ева? В чем же было Божье попущение? Чтоб мы убедились в тупиковости своевольного выбора? Велика же разрешительная любовь Господа к нам, самодельцам! Но изощрение без оснований - вот крайний предел, к которому пришло современное искусство. В дерзновенной попытке без сущностной вязью заполнить зияющую бездну богоотсутствия, если не сказать богооставленности (барокко, ампир, рококо, модерн, и теперь новый тип узора - постмодерн - не вектор ли этого бегства от Бога, то есть движения в никуда?), не очевидно ли явное возрастание духовной энтропии, тщание пустоту подменить имитацией наличия?

Это все более характерно сегодня не только для стихотворчества, но и для искусства в целом (в имени которого невырываемо «зашито» слово «искус»), и больше - для всей жизни современной цивилизации, которую и следует пожалеть, да трудно простить. Упивание собственными миазмами, когда в центр мироздания помещается лишь убогое эго - вот новая форма «вдохновения», которую предложили нам «художники» ХХ и ХХI веков. Зададимся вопросом: не является ли усложнение языка искусства новой, многократно повторяющейся гордой, а потому и тщетной, наказуемой попыткой построить Вавилонскую башню - внутри нас самих?

Противуположный изощрению полюс, а именно иной, любвеобильный взгляд на мир и являют нам «стиховые слова старцев», где отсутствует прикрывающее «украшательство», а явлены простота и высота любви, каковые оплодотворяют всё и каковые нам, почти безнадежно замаранным цивилизационной грязью, и не снились.
28.06.03 - 11.11.04, 24.08.06

Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного. (старец Амвросий Оптинский)

На острове северном, дальнем три старца молились в слезах:
"Вас Трое на Небе, нас трое. Помилуй, спаси, Боже, нас!
Ещё не забудь Ты несчастных, вдовиц и больных, и сирот.
Помилуй нас, Господи, падших, кто руки к Тебе воздеёт!"

С утра и до ночи три седеньких стоят на коленях в слезах.
И молятся, молятся, молятся за мир, что грехами увяз.

Плыл по морю как-то корабль,торговый. На нём архиерей.
В злачённых крестах и наградах, к обители плыл он своей.

И тут распознал,вдруг, про старцев. Он вмиг к капитану спешит.
"Уважьте! Вовек не забуду, про чудо народ говорит!"
Доплыли до острова, значит. Выходит священник. И вот:
Три старца в оборванных платьях, слепят сединою бород.

Упали священнику в ноги, и руки лобзают его.
Но батюшка поднял их: "Что вы! Житьё расскажите своё!
Как здесь на далёком, забытом,на острове, кормитесь вы?
Глаголете все ли молитвы? Какие поёте псалмы?"

Глаза опустили сердешные, и тихо один говорит:
"Псалмов мы не знаем, владыко. Молитва же наша проста:
О, Троица Животворящая! Спаси этот мир до конца!"

"И всё? – архиерей в удивлении.- Ну что же, я вас научу
Молитве главнейшей, Господней, сия же подобна лучу!
И в холод она согревает, в жару послабленье даёт.
Врагов, словно меч отсекает, и к Истине прямо ведёт".

И вот через час, через два ли, вернулся корабль на курс.
А старцы молитву читали, крестя уплывающих в путь...

На палубе славно, покойно, быть время вечерней заре.
Задумался строгий священник, тихонько присев на корме.

Всё смотрит и смотрит он в море. И мысли плывут в тишине.
"А что там за точечка светлая, всё ближе и ближе ко мне?
Да что ж там за облако яркое за нами как будто бежит?
Как чудно оно разгорается, как лучик небесный, светИт!

Царица Небесная, Матушка! Три старца бегут по воде!
Спаси и помилуй Всевышний. Все трое идут по волне!"

Дошед по воде до кораблика, священника кличут. Кричат:
"Прости стариков ты презренных, прости ты нас ради Христа!
Забыли молитву мы Главную, ведь память то нас подвела.
Уж ты повтори её, батюшка, напомни Святые Слова!"

Упал на колени священник, лицо аж в слезах, и гласит:
"О,старцы смиренные чудные, не мне вас, однако, учить.
ДохОдна и Ваша молитва, Господь вас услышал давно!
Молитесь по-прежнему, братья. Так Богом, видать суждено."

Откланялись старцы смиренно, и снова пошли по воде.
А над ними,лучами сверкая, сиянье светилось во мгле.

2015 год

Рецензии

Нина, здравствуйте! Буквально на днях посмотрела ролик православного канала с притчей на эту же тему! Очень понравился. А сегодня ваше замечательное произведение, спасибо! Спасибо вам за стихи, за все, что вы делаете с Божьей помощью! Храни вас Господи!

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин).Беседы с батюшкой

«Где просто, там ангелов со сто…»
В ноябре 1987 г. Оптина Пустынь была возвращена Церкви. А в июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви преподобный Амвросий, первым из Оптинских старцев, был причислен к лику святых. В годовщину возрождения обители, по милости Божией, произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери, мощи и икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки, Аминь.

Беседы с батюшкой http://orthodox-newspaper.ru/numbers/at53267 ПРАВОСЛАВНАЯ ГАЗЕТА

Архимандрит Мелхиседек (в миру Павел Дмитриевич Артюхин; 2 мая 1962, Москва) - архимандрит Русской православной церкви, настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе и храма Покрова Пресвятой Богородицы в Ясеневе.

– Наш гость – настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь в Москве архимандрит Мелхиседек (Артюхин). Отец Мелхиседек, 6 июня было 25 лет со дня прославления преподобного Амвросия Оптинского (1988 год), и Вы, как настоятель подворья в Москве, наверное, лучше других можете рассказать о духовном смысле этого события.
– Мне посчастливилось быть участником Собора 6 июня 1988 года в Троице-Сергиевой Лавре. Это как раз был юбилейный год – тысячелетие со дня Крещения Руси. На этом Соборе преподобный Амвросий был причислен к лику святых, как и святитель Феофан Затворник, и епископ Игнатий (Брянчанинов) – всего 8 святых Русской Православной Церкви.
В монастыре Оптина Пустынь первая Литургия была 3 июня, на Владимирскую икону Божией Матери, на день памяти святых равноапостольных Константина и Елены. После Литургии мы тут же вернулись в Лавру на Поместный Собор. Было выбрано четыре пары иеромонахов, которые должны были на Поместный Собор вносить 8 икон этих прославляемых святых. Я был в паре с ныне архимандритом Алипием, он сейчас возглавляет Издательский отдел Троице-Сергиевой Лавры. Нам досталось нести две иконы – Феофана Грека и преподобного старца Амвросия Оптинского. Я вручал ее Патриарху Пимену, Патриарх осенял иконы, а в это время хор под управлением архимандрита Матфея пел тропарь, кондак и величание тем святым, которые причислялись к лику святых. Это памятное событие было ровно 25 лет назад, в 1988 году.
Следует помнить наследие преподобного Амвросия, старца Оптинского, который во все времена будет являться духоносным наставником всех людей, ищущих спасения. Преподобный Амвросий сам о себе говорил: «Как я на людях родился, так на людях и живу».
Из его жизнеописания известно, что он родился на день памяти Александра Невского в 1812 году – в прошлом году было 200 лет со дня рождения преподобного Амвросия. «Как на людях родился, так на людях и живу» – в тот день был день рождения его отца, полная изба была людей, а мама была на сносях, она вынуждена была уйти в баню; он родился вот так, на людях. Он видел все слои дореволюционной Руси, и крестьян, и мещан, и дворян, и семинаристов, и архиереев. Вся православная России пребывала в келье преподобного старца Амвросия Оптинского. О нем, кстати, Достоевский писал – он побывал у старца после смерти своего единственного сына Алексея, по совету жены. Он предпринял это огромное путешествие, тогда ведь не было ни «Сапсанов», ни самолетов: от Москвы Оптина Пустынь находится в 250 километрах и 700 километров от Санкт-Петербург. Почти 1000 километров Достоевский ехал к старцу Амвросию и потом сказал: «Я зашел к нему одним, а вышел другим».
В его гениальном романе «Братья Карамазовы» многие литераторы видят в образе старца Зосимы образ старца Амвросия Оптинского, хотя это не совсем так. Для тогдашней России такое положительное отношение к Церкви, к старчеству, к монастырю было совершенно невероятным. Это было совершенно тогда немодно – либеральные движения вовсю развернулись, борьба за демократию и прочее, прочее. «Свобода, равенство и братство» – вот лозунги, которые витали тогда в умах русской интеллигенции. Старец Амвросий Оптинский близок был каждому человеку – и такому интеллигенту и высочайшему писателю, как Достоевский, и простой крестьянке.
Мы должны в своей жизни хотя бы несколько книжек наставлений преподобного Амвросия перелистать, с ними познакомиться. Вспоминаются его простые, но емкие, убедительные наставления, которые он давал людям, приходившим к нему. Вот, например, одно из них: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного».
Вот мы все по жизни мудрим, то есть не хватает ни душевной, ни духовной простоты, мы все о себе большого мнения, мы все думаем, что мы семи пядей во лбу. Из-за этого мы ни с кем не советуемся, дети не советуются с родителями, родители не советуются с такими же родителями, у которых такие же проблемные дети… Вспоминается одна история, она была на нашем приходе. Девочка 12-ти лет, родители ее учат, а у нее переходный возраст, бунтарский дух, это для семьи ответственный период, который надо пройти вдумчиво, вместе с ребенком. Надо все внимание в этот момент оказать ему, чтобы оградить от влияния улицы. И девочка говорит: «Я вырасту и начну делать ровно все наоборот, что мне говорите, а сейчас я смиряюсь, поскольку мне 12 лет». А отец и говорит: «Начинай сейчас, давай два пальца в розетку». Это пример чего? Пример такого бунта: ничего слушать не хочу. Не хочет человек ни слушать, ни советоваться...
«Где просто, там ангелов со ста, а где мудрено, там ни одного». В 7 лет девочка говорит: «Мама все знает», в 12 лет девочка говорит: «Мама кое в чем разбирается», в 17 лет девочка говорит: «Мама совсем отстала от жизни», в 25 лет девочка говорит: «Лучше бы я слушалась маму». Так и получается: умные на чужих, а дураки на своих ошибках учатся.

Трудно представить, что видео полуторачасовых лекций по фольклору могут заинтересовать широкую публику, тем не менее, выступления самарского филолога Софьи Залмановны Агранович облетели рунет и сделали ее еще более знаменитой, чем она была при жизни. Специально для «Большой Деревни» ее ученица Ксения Аитова вспоминает, как все было на самом деле.

«Я не гений», - говорила она про себя. - «Вот Рымарь - гений. А я только пересказываю то, что написали другие». Какая Софья Залмановна Агранович без самоиронии! Но для нас она была больше, чем гением - человеком, который знает, как устроен мир.

Ее лекции по истории и теории фольклора первому курсу всегда ставили на 1 сентября. Наверное, чтобы сразу потрясти вчерашних самарских школьниц и показать «филфак лицом». У нас здесь, мол, не просто горы книжек и унылое сидение в библиотеке.

Впрочем, школьницы, по крайней мере, те, что шли на филфак не от безысходности, к первому сентября как правило бывали наслышаны. Кажется, про Агранович мне впервые рассказал классе в девятом старший товарищ Макс Киселев. Или раньше была заметка Кати Спиваковской в одной из самарских газет? Нет, конечно, заметку я читала потому, что уже знала фамилию «Агранович».

Вот здесь на первой лекции (слушайте, какие же все-таки молодцы психологи, что все это записали!) Софья Залмановна рассказывает полную, неадаптированную версию «Курочки Рябы». У нас тоже рассказывала, и тоже на первой. И у наших предшественников, и еще раньше - наверное, все 30 лет, что работала в университете. А еще о том, что Золушка боится полуночи, потому что превратится обратно в мертвую. И про Красную шапочку, которую съела бабушка, а вовсе не волк, и про Гамлета, английскую версию нашего Иванушки Дурачка, который всех перехитрил - но это уже позже.

Ее лекции буквально взрывали мозг филфаковских «новобранцев». Ломали шаблон. Кажется, во времена нашей учебы все эти выражения еще не вошли в употребление, иначе обязательно оказались бы в лексиконе Софьи Залмановны. За словом в карман она не лезла - говорила на цветастом, неакадемическом языке, на нем же пересказывала сказки и мифы. «Это когда Гаврюша сказал Маше, что она будет матерью-одиночкой» (про Благовещение), «Я тетка старая, перчу уж вот как есть» - это все здесь, на первой видеозаписи. «Мировая тетка» - называют ее в интернете те, кто никогда не учился в Самарском госуниверситете. Ей бы понравилось.

Сказать, что Агранович была колоритной - значит мало, что сказать. Первое, что узнавали от аспирантов поступившие в универ в начале 2000-х - что «не застали настоящей Агранович». Софья Залмановна, как можно понять по видео, тщедушной никогда не была, но про ее прежние объемы ходили настоящие легенды. До сих пор не знаю, были они верны или преувеличены, но из-за проблем со здоровьем в какой-то момент врачи посадили Агранович на жесткую диету. Она иногда жаловалась на нее на лекциях, тоже в рамках самоироничного проекта («я голодная, поэтому злая»).

Источник фото:

Затем, она курила в аудитории. Неслыханная дерзость для академического университета, туалет в котором увешан запретами. И еще - палка. У Агранович болели ноги, но трость выполняла и много дополнительных функций. Например, служила наглядным пособием: положенная на стол, обозначала водораздел между миром мертвых и живых. Иногда ею даже грозили расшумевшимся задним рядам, но жест был скорее ритуальным. При всей страстности натуры, что распространялось и на науку («симулякр, не бодриярь» - любимое выражение Агранович в адрес любой «зауми») женщиной она была добродушной, общительной и разговорчивой (даже книжки не могла писать одна, все семь - в соавторстве с коллегами).

Я смотрю запись лекции и слышу постоянный смех. Было ли у нас так же? Наверняка. И это не только школьное «подхихикивание» на пикантных местах и острых выражениях. Хотя Агранович, конечно, была блестящим рассказчиком - умела подвести к теме, заинтриговать. Иногда, впрочем, ее обещания «об этом когда-нибудь рассказать» так ничем и не увенчивались. Лекции ее строились несколько хаотично (что тоже было отдельной темой для самоиронии и самокритики), но ничего при этом не теряли. Смех в аудитории был смехом открытия и узнавания. Вскоре мы прочитаем «Исторические корни волшебной сказки» Проппа, Панченко, Бахтина и многих других исследований истоков литературы. А пока это настоящее открытие - что на культуру можно смотреть вот так, через мифологическое сознание.

Источник фото: медиа-проект «Самарские судьбы»

Сводки биографии говорят, что Агранович была крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии и мифопоэтике. Студентами мы об этом не думали. Она сама была так пропитана этими «историческими корнями» и размышлениями о влиянии архаического сознания на современность, что стала для нас почти фольклорным персонажем. Приземистая, резвая, несмотря на клюку, с неизменной сигаретой и хрипловатым голосом, любительница анекдотов («это такая редкость - смешной анекдот без мата!»), яркая, грубоватая и безмерно обаятельная, Софья Залмановна, или Софа, как называли ее коллеги, знала самое главное. На лекциях по фольклору она рассказывала нам, как устроен мир. Кажется, именно это знание давало ей ту свободу, за которой тоже тянулись студенты. Что может сковывать человека, который знает шифр, ключ к разгадке мира?

Даже не попытаюсь воспроизвести здесь рассказ Софьи Залмановны о «стоянии Зои» и ее интерпретацию «самарского чуда» - нынче такие вещи чреваты. Но анекдотом текст про Агранович грех не закончить. В наследство от первой лекции остался этот. Поскольку про погоду, то припоминается часто:
Папа спрашивает у маленькой дочки: «Катенька, какое сейчас время года?» - «Лето» - «Ну какое же лето, смотри, листья желтые» - «Лето» - «Смотри, люди идут в сапогах и куртках» - «Лето» - «Смотри, дождик идет…» - «А вот такое х…вое лето», - отрезает дочка.

Все записанные лекции Софьи Агранович можно посмотреть по

Софья Агранович: человек и миф

на сайте bigvill.ru, для которого я писала текст, есть ссылка на остальные лекции СЗ

«Я не гений», — говорила она про себя. — «Вот Рымарь — гений. А я только пересказываю то, что написали другие». Какая Софья Залмановна Агранович без самоиронии! Но для нас она была больше, чем гением — человеком, который знает, как устроен мир.

Ее лекции по истории и теории фольклора первому курсу всегда ставили на 1 сентября. Наверное, чтобы сразу потрясти вчерашних самарских школьниц и показать «филфак лицом». У нас здесь, мол, не просто горы книжек и унылое сидение в библиотеке.

Впрочем, школьницы, по крайней мере, те, что шли на филфак не от безысходности, к первому сентября как правило бывали наслышаны. Кажется, про Агранович мне впервые рассказал классе в девятом старший товарищ Макс Киселев. Или раньше была заметка Кати Спиваковской в одной из самарских газет? Нет, конечно, заметку я читала потому, что уже знала фамилию «Агранович».

Вот здесь на первой лекции (слушайте, какие же все-таки молодцы психологи, что все это записали!) Софья Залмановна рассказывает полную, неадаптированную версию «Курочки Рябы». У нас тоже рассказывала, и тоже на первой. И у наших предшественников, и еще раньше — наверное, все 30 лет, что работала в университете. А еще о том, что Золушка боится полуночи, потому что превратится обратно в мертвую. И про Красную шапочку, которую съела бабушка, а вовсе не волк, и про Гамлета, английскую версию нашего Иванушки Дурачка, который всех перехитрил — но это уже позже.

Ее лекции буквально взрывали мозг филфаковских «новобранцев». Ломали шаблон. Кажется, во времена нашей учебы все эти выражения еще не вошли в употребление, иначе обязательно оказались бы в лексиконе Софьи Залмановны. За словом в карман она не лезла — говорила на цветастом, неакадемическом языке, на нем же пересказывала сказки и мифы. «Это когда Гаврюша сказал Маше, что она будет матерью-одиночкой» (про Благовещение), «Я тетка старая, перчу уж вот как есть» — это все здесь, на первой видеозаписи. «Мировая тетка» — называют ее в интернете те, кто никогда не учился в Самарском госуниверситете. Ей бы понравилось.

Сказать, что Агранович была колоритной — значит мало, что сказать. Первое, что узнавали от аспирантов поступившие в универ в начале 2000-х — что «не застали настоящей Агранович». Софья Залмановна, как можно понять по видео, тщедушной никогда не была, но про ее прежние объемы ходили настоящие легенды. До сих пор не знаю, были они верны или преувеличены, но из-за проблем со здоровьем в какой-то момент врачи посадили Агранович на жесткую диету. Она иногда жаловалась на нее на лекциях, тоже в рамках самоироничного проекта («я голодная, поэтому злая»).

Затем, она курила в аудитории. Неслыханная дерзость для академического университета, туалет в котором увешан запретами. И еще — палка. У Агранович болели ноги, но трость выполняла и много дополнительных функций. Например, служила наглядным пособием: положенная на стол, обозначала водораздел между миром мертвых и живых. Иногда ею даже грозили расшумевшимся задним рядам, но жест был скорее ритуальным. При всей страстности натуры, что распространялось и на науку («симулякр, не бодриярь» — любимое выражение Агранович в адрес любой «зауми») женщиной она была добродушной, общительной и разговорчивой (даже книжки не могла писать одна, все семь — в соавторстве с коллегами).

Я смотрю запись лекции и слышу постоянный смех. Было ли у нас так же? Наверняка. И это не только школьное «подхихикивание» на пикантных местах и острых выражениях. Хотя Агранович, конечно, была блестящим рассказчиком — умела подвести к теме, заинтриговать. Иногда, впрочем, ее обещания «об этом когда-нибудь рассказать» так ничем и не увенчивались. Лекции ее строились несколько хаотично (что тоже было отдельной темой для самоиронии и самокритики), но ничего при этом не теряли. Смех в аудитории был смехом открытия и узнавания. Вскоре мы прочитаем «Исторические корни волшебной сказки» Проппа, Панченко, Бахтина и многих других исследований истоков литературы. А пока это настоящее открытие — что на культуру можно смотреть вот так, через мифологическое сознание.

Сводки биографии говорят, что Агранович была крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии и мифопоэтике. Студентами мы об этом не думали. Она сама была так пропитана этими «историческими корнями» и размышлениями о влиянии архаического сознания на современность, что стала для нас почти фольклорным персонажем. Приземистая, резвая, несмотря на клюку, с неизменной сигаретой и хрипловатым голосом, любительница анекдотов («это такая редкость — смешной анекдот без мата!»), яркая, грубоватая и безмерно обаятельная, Софья Залмановна, или Софа, как называли ее коллеги, знала самое главное. На лекциях по фольклору она рассказывала нам, как устроен мир. Кажется, именно это знание давало ей ту свободу, за которой тоже тянулись студенты. Что может сковывать человека, который знает шифр, ключ к разгадке мира?

Даже не попытаюсь воспроизвести здесь рассказ Софьи Залмановны о «стоянии Зои» и ее интерпретацию «самарского чуда» — нынче такие вещи чреваты. Но анекдотом текст про Агранович грех не закончить. В наследство от первой лекции остался этот. Поскольку про погоду, то припоминается часто:
Папа спрашивает у маленькой дочки: «Катенька, какое сейчас время года?» — «Лето» — «Ну какое же лето, смотри, листья желтые» — «Лето» — «Смотри, люди идут в сапогах и куртках» — «Лето» — «Смотри, дождик идет...» — «А вот такое х...вое лето», — отрезает дочка.