История

Но ничто не давало решения главной проблемы: металлические чудища оставались все-таки не более чем машинами, требующими управления со стороны человека.

И тогда-то возникла новая «наука», так называемая «кибернетика». Если невозможно осуществить «грезу» практически, то нельзя гм заставить её служить хотя бы целям пропаганды? Если невозможно придать роботу свойства человеческого ума, то нельзя ли убедить самого человека в том, что его можно заменить роботом.
В Соединенных Штатах существует сейчас целый ряд самых «точных» определений значения и целей пресловутой кибернетики. Но, по сути, они всегда состояли и состоят в том, чтобы маскировать неудачи создателей «думающих» машин, выдавать желаемое за действительное, спекулировать на фактических достижениях современной техники для самой разнузданной и лживой империалистической пропаганды.

- «Кибернетка или тоска по механическим солдатам », «Техника - молодёжи », август , стр.34

Кибернетика является, таким образом, реакционной механистической теорией, стремящейся отбросить современную научную мысль, основанную на материалистической диалектике, далеко вспять - к изжитой и опровергнутой более ста лет назад механистической философии.

- «Наука современных рабовладельцев », «Наука и жизнь », июнь , стр.42

Тем не менее, вычислительная техника в СССР стремительно развивалась. В 1950 году заработала МЭСМ (Малая электронная счётная машина) - первая в СССР ЭВМ, разработанная лабораторией С. А. Лебедева на базе киевского Института электротехники АН УССР, а в 1952 году - БЭСМ-1 . В 1950-1951 годах была разработана ЭВМ М-1 в Лаборатории электросистем Энергетического института АН СССР под руководством члена-корреспондента АН СССР И. С. Брука . В 1953 году началось серийное производство ЭВМ Стрела , разработанной в СКБ-245 Ю. Я. Базилевским.

Быстродействующие электронно-счетные машины рассматривались в первую очередь как «большой калькулятор » для ведения объемных расчетов по электроэнергетике, баллистике, сопротивлению материалов, включая атомную и космическую отрасли. Необходимость развития собственно вычислительной техники не отрицалось. Развивались методы вычислительной математики .

Слов нет, математические машины, позволяющие с огромной скоростью производить сложнейшие вычислительные операции, имеют колоссальное значение для многих областей науки и техники. Выдающаяся роль в развитии машинной математики принадлежит известным русским ученым - П.Л.Чебышеву, А.Н.Крылову и др. Советские ученые непрерывно совершенствуют математические машины. Одним из высших достижений в этой области являются автоматические, быстродействующие электронные счетные машины советской конструкции.

Ярошевский М. «Кибернетика - «наука» мракобесов », «Литературная газета », 1952, 5 апреля. № 42(2915), стр.4

…Применение подобных вычислительных машин имеет огромное значение для самых различных областей хозяйственного строительства. Проектирование промышленных предприятий, жилых высотных зданий, железнодорожных и пешеходных мостов и множества других сооружений нуждается в сложных математических расчетах, требующих затраты высококвалифицированного труда в течение многих месяцев. Вычислительные машины облегчают и сокращают этот труд до минимума. С таким же успехом эти машины используются и во всех сложных экономических и статистических вычислениях…

- «Кому служит кибернетика » - «Вопросы философии », май

Наибольшее неприятие вызывала кибернетика, как вторгающейся в «святая святых» правящего аппарата - управление государством .

См. также

• Общегосударственная автоматизированная система учёта и обработки информации (ОГАС)

Литература

• Д. А. Поспелов . Становление информатики в России //Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998.
• Китов А. И. Кибернетика и управление хозяйством // М. Экономическая газета . Август 1961, № 4.
• Искусственный интеллект: история одной идеи академика В. М. Глушкова

Ссылки

• К истории кибернетики в СССР: Очерк первый , Очерк второй
• Отыскание истины: Россия, XXI век // Компьютерра - № 4 - 2005

Примечания

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Кибернетика в СССР" в других словарях:

- (от др. греч. κυβερνητική «искусство управления») наука об общих закономерностях процессов управления и передачи информации в различных системах, будь то машины, живые организмы или общество. Содержание 1 Обзор … Википедия

Население Государственный строй. Конституции и конституционные акты Союза ССР (1922 1936). Сб. документов, М., 1940; Конституции и конституционные акты РСФСР (1918 1937). Сб. документов, М., 1940; История Советской Конституции.… …

Научное направление, связанное с применением единых для кибернетики (См. Кибернетика) идей и методов при изучении технических систем управления. К. т. научная основа комплексной автоматизации производства, разработки и создания систем… … Большая советская энциклопедия

Кибернетика - наука об управлении и связи в живом организме и машине (Н. Винер); изучает хранение, передачу и переработку информации и ее использование для управления и регулирования в сложных динамич. системах, т. е. общие закономерности процессов управления … Российский гуманитарный энциклопедический словарь

- (от греч. kybernetike – искусство управления) – наука о самоуправляющихся машинах, в частности о машинах с электронным управлением («электронный мозг»). Кибернетика получила самое широкое распространение в последней трети 20 в. и сейчас… … Философская энциклопедия

Итак, в первом очерке мы попытались доказать, что имеющее силу предрассудка представление о том, что официальная советская философия нанесла большой ущерб развитию советской кибернетики, не имеет под собой сколько-нибудь серьезного фактического основания.

Философия и в самом деле сыграла роковую роль в судьбе советской кибернетики, но вовсе не марксистско-ленинская, как думают все без исключения "постсоветские" интеллигенты, а структуралистская и позитивистская. Точнее, это была смесь философии, филологии и математики, притом филологией занимались математики, математикой занимались филологи, а все они вместе лишь повторяли околофилософские идеи структурализма, разработанные людьми, которые сами в философии были необразованными и поэтому даже представления не имели о том, как сложны проблемы, о которых они судят с необычайной легкостью, так характерной для дилетантов, которым кажется, что если в философии отсутствуют формулы, обычно отпугивающие дилетантов от физики, химии и математики, то значит здесь можно городить все, что в голову взбредет, и это тоже будет считаться философией.

Речь идет о кружке ученых, который в начале 50-х годов сформировался вокруг известного московского математика, профессора А.А. Ляпунова. Впоследствии ему, наряду с С.А. Лебедевым и В.М. Глушковым, будет присвоена медаль IFIP «Пионер кибернетики». Разумеется, что нет никаких оснований сомневаться в заслуженности этой награды. Ляпунов сыграл важнейшую роль в развитии советской кибернетики - в первую очередь, как неформальный организатор и вдохновитель этой науки. Но эта роль далеко не всегда оказывалась положительной. Несомненной заслугой А.А.Ляпунова является то, что он сумел заинтересовать проблемами кибернетики огромное количество ученых - представителей самых разных отраслей науки. Далеко не все они были талантливыми или хотя бы добросовестными учеными, но не в этом была беда. Проблема состояла в том, что вся эта масса энтузиастов с самого начала двинулась в ложном направлении. Едва ли не главной задачей кибернетики они сочли проблему машинного перевода с одного языка на другой. Возможно, непосредственным поводом к этому послужило то, что именно этим в это время занимались американцы (в 1954 году в Нью-Йорке была продемонстрирована первая программа машинного перевода, которая, впоследствии, правда, оказалась весьма и весьма неудачной), но причина, бесспорно, лежала глубже. Такое направление развития кибернетики диктовалось позитивистским пониманием природы мышления. С точки зрения позитивизма мышление намертво связывалось с языком. Мышление представлялось чем-то вроде внутренней речи, а язык единственной адекватной формой выражения мышления. Соответственно, казалось, что если сумеем узнать глубинные закономерности языка, узнаем суть мышления.

Так или иначе, но получилось так, что направление развития кибернетики в СССР в какое-то время вдруг стал определять Роман Якобсон - знаменитый русский лингвист, проработавший всю жизнь в эмиграции, явившийся родоначальником не только структурного лингвистического анализа, но и структуралистской философии вообще. Тот самый, о котором "напролет болтал" товарищ Нетте, когда с Маяковским "пивал чаи" в дипкупе . Возможно, Якобсон являлся большим специалистом; в области теории поэтического искусства, в лингвистике вообще, но в философии он разбирался еще меньше, чем в кибернетике, что совершенно не помешало собравшимся вокруг профессора Ляпунова яростным сторонникам кибернетики почитать его в качестве своего едва ли не самого главного идейного вдохновителя. Еще одним идейным вдохновителей борцов за кибернетику в СССР оказался другой известный филолог, и тоже сторонник структурализма - Вячеслав Всеволодович Иванов.

Как так вышло? Во многом, случайно. Но за каждой случайностью кроется закономерность. Случайность состояла в том, что сторонники кибернетики увлеклись именно проблемой машинного перевода или, наоборот, что среди тех, кто увлекался в это время кибернетикой, на передний план выдвинулись именно филологи. Поэтому "философией кибернетики" в это время оказался именно структурализм. Случайностью было также и то, что развернувшаяся еще при Сталине кампания по реабилитации русского патриотизма создала почву для того, чтобы сугубо идеалистическая концепция структурализма была признана "своей" (ведь ее родоначальником был русский филолог). Но сторонники кибернетики вполне могли заменить структурализм неопозитивизмом, который к этому времени уже успел успешно пройти курс реабилитации в чистилище "критики буржуазной философии" и после чисто ритуальных процедур будто бы критического "осмысления" будет наречен "логикой и методологией науки". Можно перечислять еще массу различных случайностей, которые сыграли роль в том, что сторонники кибернетики в то время пошли по "ложному следу", но закономерность состояла в том, что в марксизме они перестали видеть добротную философскую базу, способную сориентировать, определить направление развития новой науки и поэтому готовы были пользоваться любой философией, лишь бы она не была связана с марксизмом. Делали они это не "из вредности", а по своей полной философской необразованности. И это была не столько вина ученых, сколько всеобщая беда тогдашней философии и науки. Ведь марксистская философия тогда и в самом деле не в состоянии была удовлетворительно ответить на вопрос, который неожиданно оказался в центре спора между сторонниками и противниками кибернетики - на вопрос о природе мышления. Нет, разумеется, в марксизме ответ на этот вопрос был, но немногие из тех, кто считал себя марксистами, знали об этом. В официальной советской философии на этот счет господствовала очередная "научно-патриотическая" мода - учение Павлова о второй сигнальной системе. Сторонники этого учения мыслили сознание материалистически, но вовсе не диалектически. Как материалисты они прекрасно видели беспочвенность надежд сторонников новой науки на создание "мыслящей машины", но, поскольку они были представителями материализма естественнонаучного, механистического по своей природе, они были не в состоянии увидеть общественную, предметно-деятельную сущность мышления, и, соответственно, понять, что, если и невозможно более или менее успешное математическое моделирование мыслей и чувств отдельно взятого индивида, то ничто не мешает создавать алгоритмы и успешно их применять для моделирования и планирования производства, в том числе и для управления машинами и системами машин (а также системами машина-человек) любой сложности вплоть до такой системы, как народно-хозяйственный комплекс СССР. Естественно, что и в этом деле электронно-вычислительная машина не могла заменить человека, но могла стать ему мощным и даже, во многом, незаменимым помощником.

Не знали и не хотели знать такого применения кибернетики и ее тогдашние горячие сторонники и защитники из числа тех, кто объединился вокруг профессора Ляпунова, но они и не утруждали себя вопросом о пределах применимости кибернетики. Они были полностью уверены, что кибернетика всесильна, и что она очень быстро решит все и любые вопросы науки, общества и мышления: докажет все теоремы, решит все шахматные задачи, спроектирует роботов, которые полностью заменят людей и т.д. и т.п.

Это была хорошо сплоченная группа ученых самых разных отраслей, которую возглавили люди, слабо разбирающиеся в предмете спора, но весьма энергичные и самоуверенные. Они очень ловко воспользовались не очень убедительным выступлением некоторых конструкторов ЭВМ и поддержавших их философов против претендующих на философские обобщения идей Винера, объявили что это в общем-то разовое и сразу же признанное ошибочным (уже при допечатке тиража 4-издания "Философского словаря" в 1955 году злополучная статья была изъята) выступление "гонениями на кибернетику", и под этим предлогом организовали контрнаступление по всему фронту (как научному, так идеологическому, так и политическому), по силе во много раз превосходящее "гонения". Кстати сказать, такая ситуация была чем-то особенным в советской науке того времени. Борьба между научными школами была ожесточенной, и ученые нередко втягивали в свои разборки партийное и государственное руководство.

Обычно, когда говорят о "гонениях на кибернетику", здесь же вспоминают и о "гонениях на генетику" и тоже представляют дело так, будто бы хороших и добросовестных ученых преследовали зловредные идеологи. На самом же деле имела место борьба научных школ и сформировавшихся на этой почве околонаучных группировок, в которой не только лысенковцы, но и генетики далеко не всегда пользовались исключительно академическими средствами. Спору нет, Лысенко в 1948 году в полной мере воспользовался благожелательным отношением к нему Сталина. Но сегодня почему-то никто не хочет вспоминать, что окончательную победу над лысенковцами генетикам принесло то обстоятельство, что они оказались активнейшими участниками хрущевской кукурузной кампании . Да и во времена Сталина генетики не всегда были гонимы. Они долгие годы занимали руководящие посты в советской биологической науке. И не только до 1940 года, до ареста Н.И. Вавилова, но и в 1945-48, на которые приходится очередной подъем генетики и "заметное ухудшение положение Т.Д. Лысенко" . Против Лысенко, в поддержку генетиков выступал зав. сектором науки ЦК ВКП(б) Ю.А. Жданов. Даже после печально знаменитой августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г., на которой с одобрения Сталина Лысенко объявил так называемую формальную генетику лженаукой, положение генетиков было не таким уж отчаянным, как пытаются представить это современные журналисты, а торжество Лысенко не столь уж прочным. Уже летом 1952 года Сталин распорядился создать комиссию по подготовке предложения ЦК о создании коллегиального президиума ВАСХНИЛ с введением в его состав противников Лысенко . Трофиму Денисовичу на этот раз удалось спустить дело на тормозах и отвести угрозу, но факт говорит о многом.

В первую очередь о том, что это была вовсе не борьба идеологии с наукой, а это была борьба групп и группок ученых, каждая из которых отстаивала свою точку зрения, привлекая для этого как идеологию, так и политику. Ожесточенность и бескомпромиссность этой борьбы определялась тем, что предметом ее была не научная истина, а стремление той или иной группировки к первенству, независимо от истинности ее взглядов. Истина в этих спорах заведомо не могла быть достигнута, поскольку основным предметом спора были вопросы исключительно философского, мировоззренческого характера (какова природа живого, происходит ли оно от неживого или имеет место вечная передача неизменного наследственного материала от одного индивида к другому - у биологов, и вопрос о том, может ли машина мыслить, то есть фактически вопрос о природе человеческого мышления - у кибернетиков), а все спорящие изначально отказывались от философии, полагаясь исключительно на эмпирические факты и возможности рассудочного мышления, тем самым автоматически попадая в объятия позитивизма . И совершенно неслучайно в кружке Ляпунова, кроме математиков и филологов, ведущую роль начали играть и биологи-генетики, главным из которых был знаменитый "Зубр" - Н.В. Тимофеев-Ресовский.

Объединяли генетиков и кибернетиков не гонения на них, а то, что они оказались на переднем крае наступления позитивизма в советской науке.

Причиной такого наступления позитивизма была откровенная слабость советской философии, то, что она давно уже плелась в хвосте естественных наук. Философы громко повторяли марксистские слова, но они уже не владели марксистскими понятиями.

Идеи структурализма имели успех в среде ученых, увлекшихся кибернетикой, в первую очередь потому, что они в основных своих чертах полностью совпадали с идеями позитивизма, которыми к этому времени преимущественное большинство советских ученых (а московских - в особенности) было заражено насквозь. Первая из этих идей состояла в том, что "каждая наука сама себе философия". Эта идея очень греет душу любому ученому, ленящемуся познакомиться с тем, что уже наработано философией, и обычно даже не подозревающему, что даже это его высокомерное отношение к философии есть философия, но только плохая, стоящая в стороне от осевого пути развития человеческой мысли.

Вторая идея зиждилась на уверенности представителей позитивизма в том, что мышление по-своему содержанию совпадает с речью (мышление есть внутренняя речь). С этой точки зрения кажется вполне естественным, что философия заменяется филологией, точнее, таким ее разделом, как семиотика.

Для того, чтобы прояснить, какую роль сыграла структуралистская философия в истории советской кибернетики, сначала нужно обратить внимание на то обстоятельство, что в Советском Союзе вопросами автоматизации обработки информации и автоматизации управления начали знакомиться не после появления книги Винера "Кибернетика" и не под ее влиянием. Во-первых, автоматические счетные машины (механические) существовали довольно давно, и еще в конце 30-х годов под руководством С. А. Лебедева началась работа над машиной, использующей двоичную систему счисления, но она была прервана войной. Во-вторых, война поставила ребром вопрос о создании эффективных систем управления зенитным огнем. Винеровская кибернетика во многом выросла именно из этой проблематики. В Советском Союзе этой проблемой, разумеется, тоже интенсивно занимались и тоже достигли определенных успехов. Например, именно от этой проблематики шел в кибернетику И. Я. Акушский - один из выдающихся советских кибернетиков, основоположник нетрадиционной компьютерной арифметики.

Главным же толчком для интенсификации в СССР работ в области вычислительной техники и программирования было появление в США в 1946 году первой электронно-вычислительной машины, использующей фон-неймановскую схему, ЭНИАК.

После этого работы по созданию ЭВМ достаточно быстро приобрели в СССР очень широкий размах. В 1948 году был создан Институт точной механики и вычислительной техники АН СССР и Специальное конструкторское бюро Министерства приборостроения и средств автоматизации (СКБ 245). В этих учреждениях, а также в лаборатории электросистем Энергетического института им. Г. М. Кржижановского, НИИ электронных математических машин, лаборатории вычислительной техники АН УССР, Ереванском институте математических машин, Пензенском институте управляющих вычислительных машин и в нескольких других учреждениях велась активная работа по конструированию ВТ, разработке теории вычислительных машин, разработке технологии программирования .

В 1949 году была организована кафедра вычислительной математики, которую в 1952 году возглавил С. Л. Соболев. В том же 1952 году для студентов этой кафедры А. А. Ляпунов начал читать курс "Программирование".

Кстати, изданная в 1948 году книга Винера "Кибернетика" практически немедленно была переведена, и уже в 1949 году советские специалисты имели возможность познакомиться с ней. Ю. А. Шрейдер, который пишет об этом , сетует на то, что перевод был "чудовищным", но этому вряд ли стоит удивляться. Винер в предисловии ко второму изданию "Кибернетики" говорит, что и в оригинале были многочисленные опечатки и даже ошибки в содержании, что уж тогда говорить о служебном переводе для специалистов. К слову, если говорить о том, как на самом деле в СССР обстояло тогда дело с доступом к иностранной научной литературе, очень ярко свидетельствует эпизод, который приводит Вячеслав Всеволодович Иванов. Он вспоминает, что в августе 1957 года на международном конгрессе в Осло один американский ученый подарил ему только что вышедшую книгу Хомского "Синтаксические структуры". Но по приезду в Москву Иванов обнаружил, что эта книга уже есть в Ленинской библиотеке и на нее уже написана и опубликована рецензия. Он так и говорит, что в то время Ленинская библиотека "прекрасно снабжалась".

Но, возвращаясь к "Кибернетике" Винера, надо сказать, что на специалистов в области вычислительной техники она произвела, скорее, отрицательное впечатление. В ней они увидели, в основном, беспочвенные фантазии и оторванное от реалий тогдашней науки и техники философствование, необоснованные претензии на всеобщность методов частных наук.

Но неожиданно эта книга заинтересовала ученых, к вычислительной технике отношения не имеющих и, поэтому, склонных весьма преувеличивать ее возможности. Именно они и сгруппировались впоследствии вокруг семинара Ляпунова и выступили самыми горячими защитниками кибернетики.

Но, нужно сразу оговориться, что ни Ляпунова, ни участников его семинара нельзя считать единственными, кто развивал кибернетику в СССР.

В этой связи я хотел бы обратить внимание, например, на фигуру Анатолия Ивановича Китова.

Роль Китова в истории советской кибернетики далеко не такая яркая, как Ляпунова, но, я считаю, что она была куда более продуктивной, чем кажется сегодня. Будучи самым горячим сторонником кибернетики, он, в то же время, действовал гораздо более осторожно и осмотрительно, чем Ляпунов. С одной стороны, он сыграл самую активную роль в кампании по реабилитации кибернетики и по разгрому ее "гонителей" (именно он инициировал и написал основную часть подписанной им, Ляпуновым и академиком Соболевым статьи «Основные черты кибернетики», которая вышла в «Вопросах философии», в четвертом номере за 1955 г, и с которой начался отсчет триумфальному шествию кибернетики в СССР), но в отличие от Ляпунова, он не дал увлечь себя кибернетическим романтикам, имеющим весьма далекое представление о действительных возможностях электронно-вычислительной техники, но имеющим безграничную фантазию.

Китов, будучи инженером и имея перед собой вполне конкретные задачи автоматизации управления в области обороны, очень быстро нащупал верную линию развития кибернетики. Он понял, что эта линия лежит далеко за пределами филологии и собственно математики, что проблемным полем кибернетики является не мышление отельного индивида, а деятельность общества в целом.

В 1956 году вышла его книга "Электронные цифровые машины", в которой говорилось о возможностях применения ЭВМ в экономике, а в 1959 году А. И. Китов представил в ЦК КПСС доклад о целесообразности создания единой автоматизированной системы управления для вооруженных сил и для народного хозяйства страны на базе общей сети вычислительных центров, создаваемых и обслуживаемых Министерством обороны.

Для изучения доклада была создана комиссия во главе с министром обороны СССР маршалом Рокоссовским и по результатам работы этой комиссии автора доклада сняли с должности руководителя Главного вычислительного центра Министерства обороны и исключили из партии. Говорят, что причиной послужила содержащаяся в докладе слишком острая критика Министерства обороны за слабое внедрение ЭВМ в дело управления Вооруженными силами . Впрочем, это дело достаточно темное и требующее дополнительного изучения. Но фактом остается то, что в во времена самых сильных "гонений на кибернетику" - в 1953-1954 гг. Китова - главного пропагандиста новой науки - не только не преследовали, но и, наоборот, в 1954 году назначили руководителем созданного им Главного вычислительного центра Министерства обороны, а в 1959 году, когда сторонники кибернетики одержали полную и безоговорочную победу, его сняли с генеральской должности и исключили из партии. Комментарии, конечно, не излишни, но весьма затруднительны.

Впрочем, даже после этих крупных неприятностей, Китов не перестал сражаться за свою идею применения кибернетики в области управления экономическими процессами. В 1961 году в сборнике "Кибернетику - на службу коммунизму" под редакцией А. И. Берга, он публикует статью "Кибернетика и управление народным хозяйством", в которой продолжает отстаивать идеи создания единой автоматизированной системы управления экономикой.

Горячего последователя этой своей идеи Китов нашел в Викторе Михайловиче Глушкове. Их надолго связала крепкая дружба, теснейшее сотрудничество, а позже даже родственные связи (одна из дочерей Глушкова стала женой сына Китова). Можно без особого риска предположить, что это сотрудничество и дружба является одним из источников идеи Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой (ОГАС) как магистрального пути развития кибернетики.

А в том, что автоматизированные системы управления экономикой оказались единственным перспективным направлением развития кибернетики, сегодня уже не приходится сомневаться. Жаль только, что одним из самых надежных доказательств этого тезиса явилось фактическое исчезновение кибернетики как науки после того, как ее представители отказались от идей создания автоматизированных систем управления экономикой.

В первой же половине 50-х годов кибернетики в СССР ЕЩЕ не существовало. Электронно-вычислительные машины уже существовали и вовсю использовались, а о кибернетике особо никто не вспоминал. Вовсе не потому, что ее запрещали. Как уже говорилось выше, винеровская "Кибернетика" была переведена на русский язык уже в 1949 году, то есть в следующем году после ее издания в США.

Просто специалисты в области ЭВМ не видели никакой связи между кибернетикой и развитием электронно-вычислительной техники, которое, кстати сказать, в это время шло самыми бурными темпами.

Как уже говорилось, конструкторы вычислительной техники вообще встретили кибернетику в штыки, поскольку видели в ней, скорее, вредные фантазии дилетантов, чем практическую помощь своей работе. И их вполне можно понять, особенно если учесть, что яростными поборниками кибернетики выступали в основном "чистые" математики и филологи.

Какое отношение имеют к электронно-вычислительной технике математики, конечно, можно, понять. Техника, все-таки, вычислительная. Но как среди поборников кибернетики оказались филологи и что объединило их в одно целое с математиками? Таким объединяющим делом оказался машинный перевод.

История с машинным переводом в Советском Союзе началась с публикации в Реферативном журнале "Математика" сообщения "Перевод с одного языка на другой при помощи машины: Отчет о первом успешном испытании)" . Автор этого сообщения, редактор РЖ "Математика" и директор Института научной информации Д. Ю. Панов немедленно взялся за организацию аналогичных работ в СССР. Уже через год были получены первые результаты. Группе во главе И. К. Бельской удалось сделать алгоритм перевода с английского языка и летом 1955 года провести первые опыты на машине. Параллельно за такую же работу взялась группа "кибернетиков" во главе с проф. Ляпуновым. Но ни та, ни другая группа не смогла развить успех. Но если Панов очень скоро признал свое поражение и стал одним из наиболее видных критиков кибернетики , то филологи и Ляпунов стали упорствовать, хотя результаты у них получились не лучше.

Вот что пишет на этот счет В. А. Успенский - один из участников кружка Ляпунова, доктор физ.-мат. наук, профессор: "Если понимать машинный перевод как цель не теоретическую, а практическую и массовую (а именно так, практически, и ставился вопрос в 50-е годы), следует признать, что у нас в стране машинного перевода нет" . В том же духе выразился и И.А. Мельчук, который считался и считается до сих пор одним из основных авторитетов структурализма, а в то время был одним из самых горячих сторонников кибернетики и машинного перевода. Впоследствии он признал, что работы по автоматическому синтаксическому анализу русского языка были "абсолютно тупиковые" .

Кстати, так называемый Большой семинар по кибернетике, основанный и возглавлявшийся Ляпуновым, в 1963-1964 году потихоньку угас и прекратил существование, распавшись на большое количество частных семинаров, ни один из которых не был собственно семинаром по кибернетике .

Самое интересное, что к советским поборникам кибернетики с большим подозрением относился и отец кибернетики Норберт Винер.

Приехав в Москву, Винер скептически оценил структурную лингвистику, развиваемую в СССР. Он уверял, что математическая лингвистика не имеет будущего, поскольку "малость размеров выборки подрывает возможности научного исследования в любых социальных науках, в том числе и в языкознании" .

Таким образом, идея машинного перевода, сторонники которой выступили в том знаменитом споре под флагом кибернетики, достаточно быстро умерла сама собой и никто не заметил ее бесславной кончины. Оно и неудивительно. Ведь специалисты в этой области науки, получившие после победы в споре с противниками кибернетики весьма серьезные преимущества в виде научных постов и солидных штатов в университетах и НИИ, вовсе не спешили объявлять о случившемся. Мало того, они, а вслед за ними и вся "прогрессивная интеллигенция", продолжали от случая к случаю поругивать злых противников кибернетики, особенно философов, желая тем самым создать у публики впечатление, что обещанных чудес нет только потому, что когда-то давным давно кто-то, видите ли, не давал развиваться кибернетике.

Разумеется, этот прием рассчитан исключительно на простачков, но таковых оказалось немало. Они охотно верили, что имевшие несколько десятилетий назад критические нападки на кибернетику могли каким-то магическим образом влиять на ее развитие и после того, как ее сторонники одержали полнейшую победу над нападавшими.

Разумеется, что для того, чтобы подольше сохранять себе это удобное оправдание, "кибернетики" старательно искажали картину спора, сильно преувеличивая силы и возможности своих противников, а, соответственно, и опасность их воздействий для себя лично и представляемой ими кибернетики.

На самом деле, все было несколько по-иному. В то время, как против кибернетики в "Вопросах философии", была опубликована практически анонимная статья, то есть, фактически, это была частная точка зрения, хоть и поддержанная журналом, то за кибернетику высказались известные в то время ученые (в том числе один академик, работавший в атомном проекте), статья обсуждалась в научно-исследовательских институтах и вузах, в прессе. В короткое время кибернетика однозначно стала отождествляться с наукой, а все, кто осмеливались высказать сомнения, объявлялись реакционерами и противниками науки. Что же касается философов, то их так "затюкали", что они долгое время и признаваться боялись о том, что они философы.

Очень характерно обсуждение статьи Соболева, Ляпунова, Китова; на заседании редакции "Вопросов философии". Все, чего просили философы, немного разбиравшиеся в философии и не потерявшие окончательно профессиональную честь, например, М. М. Розенталь, это убрать очевидно нелепые места, как например такие, где говорилось, что машина отличается от мозга только количеством элементов .

В то же время, философы, у которых с профессиональной честью, да, видимо и с совестью вообще, было посвободней, не стеснялись в методах и средствах для "проталкивания" кибернетики.

Например, Э. Я. Кольман, дабы подвести под кибернетику "классовую основу", утверждал, что "сейчас у Винера тяжелое положение, книги его не издают, запрещены" . Мол, империалисты его преследуют, значит мы должны срочно признать его своим. Разумеется, никто в Америке книг Винера не запрещал (здесь профессор просто тупо врал), хотя определенные проблемы у Винера, не скрывающего свое неприятие капиталистической системы, были. К слову сказать, сам Кольман, как позже выяснилось, ничего против капитализма не имел, доказательством чему является то, что позже он эмигрировал в Швецию, а потом в США.

Другими словами, "кибернетики" устроили невероятный скандал по поводу того, что им, мол, не дают заниматься очень перспективной наукой, что "консерваторы" душат новое, передовое, "подняли на уши" руководство страны, дошли до самых верхов (курировавший кибернетику зам. министра обороны СССР академик, адмирал А.И. Берг был вхож к Косыгину), но когда их противники были разгромлены и когда им были созданы все условия для развития этой самой кибернетики, они очень быстро потеряли к ней всякий интерес и только продолжали изредка поругивать своих бывших противников и вспоминать свою собственную храбрость в борьбе с ними.

Что касается применения вычислительной техники, то оно пошло в СССР по тому пути, который ему определяли "противники кибернетики" - то есть она применялась главным образом как техника для облегчения вычислений. Если машины для АСУ ТП (автоматизированные системы управления технологическими процессами) и разрабатывались, то о чем-то большем - хотя бы о машинах экономического профиля - у нас к началу 60-х годов никто даже не заговаривал, их попросту не было, о чем прямо говорит такой авторитетный свидетель как В. М. Глушков . И яростные защитники кибернетики нисколько против этого не протестовали.

Таким образом, получилось так, что кибернетика в том виде, в котором она сложилась в Советском Союзе, и в самом деле оказалась лженаукой, а в том виде, в котором она могла дать результат - как основа автоматизации управления экономическими процессами - она не признавалась "кибернетиками", вплоть до того, что в много раз упомянутом в этой статье сборнике "Очерки истории информатики в России" вообще нет упоминания об Общегосударственной системе управления экономикой (ОГАС). На Западе же кибернетика исчезла, не успев появиться, превратившись в информатику или computer science. Кстати говоря, даже сам "отец кибернетики" Норберт Винер с определенного времени стал выступать с серьезными опасениями по поводу высказанных им же самим идей о возможности применения электронно-вычислительных машин для управления общественными процессами. Не говоря уж о том, что вопросами кибернетики как науки об управлении обществом он к концу жизни просто перестал заниматься.

Наиболее жалко выглядели в этом споре именно советские философы. О них очень метко написал один из видных "кибернетиков" Шрейдер:

"Весь набор тогдашних антикибернетических статей выглядел чудовищно глупо, на эту тему можно было написать что-нибудь более умное. Однако официальные философы-марксисты находились в очень жалком положении. Аргументировать философскую несостоятельность той или иной научной концепции они имели право только путем обвинения ее в идеализме. Но кибернетика возникла из самой что ни на есть материалистической традиции. Это подтверждается, между прочим, и той легкостью, с которой кибернетика была ассимилирована нашей философией, поскольку кибернетика основана на чрезвычайно материалистической доктрине по самой сути. Найти там идеализм было чрезвычайно трудно" .

Автор полностью прав, найти идеализм в концепциях кибернетиков было очень трудно, поскольку это был вовсе не философский идеализм, выросший из традиции развития мировой мысли, который Ленин называл "умным идеализмом". Это был примитивнейший идеализм, выросший непосредственно из эмпирического, грубого, естественно-научного материализма, не признающего философии, а поэтому беспомощного в вопросах мышления. Это был тот идеализм, о котором Энгельс говорил, что "абстрактный материализм равняется абстрактному спиритуализму". Последователи этого рода материализма говорили, что в генах фиксируется склонность человека к музыке, к математике, к поэзии (представьте себе на секундочку, например, ген программирования на С++ или ген, отвечающий за склонность к службе в налоговой полиции) или вслед за профессором Колмогоровым спрашивали, почему бы не представить себе, что "на других планетах нам может встретиться разумная жизнь в виде размазанной по камню плесени".

Классики марксизма умели тончайшим образом отделять то полезное, что дает наука, от идеологической шелухи, которую она зачастую порождает, пытаясь распространить свои частные методы на решение общих вопросов. Ярчайшими образцами диалектико-материалистического подхода к анализу достижений и просчетов тогдашней науки являются "Диалектика природы" и "Анти-Дюринг" Энгельса или "Материализм и эмпириокритицизм" Ленина. Увы, к рассматриваемому периоду традиция критического рассмотрения достижений современной науки философами-марксистами была во многом утеряна. Все, что могли противопоставить явно метафизическому, механистическому подходу кибернетиков к вопросу о природе мышления и возможности его моделирования и воспроизводства в машине советские философы, это не менее метафизический и наивно-материалистический подход физиологов из школы И. П. Павлова. Вполне понятно, что борьба окончилась очень быстро и не в пользу философов.

Тем не менее, противостояние философов и кибернетиков вовсе не закончилось в 1955 или 56 году. Прекратили спорить против кибернетиков только те философы, которые не имели своего собственного мнения. Против необоснованных претензий кибернетики продолжали выступать далеко не худшие советские философы и отнюдь не догматики. Самым последовательным из них был Эвальд Васильевич Ильенков. Его идеи, высказанные в статьях "Машина и человек, кибернетика и философия" и книге "Об идолах и идеалах" до сих пор остаются актуальными. Но не менее актуальными остаются и идеи автоматизации сбора и обработки экономической информации с целью автоматизации моделирования, прогнозирования и планирования экономических процессов, а также управления ими, которые были разработаны теми немногими представителями кибернетики, которые не изменили своей науке и продолжали разрабатывать ее даже после того, как мода на нее прошла и она была фактически уничтожена. В первую очередь речь идет об идеях общегосударственных автоматизированных систем управления экономикой В. М. Глушкова и английского ученого Стаффорда Бира .

Вывод

Цель этой статьи состояла не столько в том, чтобы воспроизвести настоящую картину того, что в последние несколько десятилетий считалось гонениями на кибернетику со стороны философов, хотя это очень важно. Цель была в том, чтобы наглядно показать, что в результате этого давнего спора сильно проиграла, точнее, потерпела сокрушительное поражение как кибернетика, так и философия. Кибернетика просто исчезла с лица земли , а философия окончательно заболела позитивизмом, то есть вместо того, чтобы честно выполнять свою функцию по формированию и развитию диалектического взгляда на мир, стала заниматься понятийным оформлением и сведением воедино эмпирического материала, доставляемого наукой. Подобно тому, как в средние века философия стала "служанкой богословия", в середине 50-х она окончательно превратилась в "сферу обслуживания" сегодняшней господствующей формы общественного сознания - науки.

И проблема эта не исчезла и не является ни частной проблемой философии или кибернетики, ни проблемой прошлого. Проблема восстановления правильного развития философии и кибернетики в очень скором времени может оказаться вполне практической общественной проблемой, от решения которой будет зависеть дальнейшее развитие общества. Чем дальше, тем более очевидно, что господствующая сегодня в мире система товарно-денежных отношений, основанная на господстве частной собственности с одной стороны, и рыночной анархии - с другой, явно исчерпывает свои возможности балансировать на грани всеобщего коллапса. Соответственно, никакой альтернативы разумному планированию производства и потребления нет и не может быть.

Но такое планирование невозможно без, как минимум, двух условий, первое из которых состоит в том, чтобы научиться мыслить не с точки зрения сиюминутной частной выгоды, а с точки зрения всеобщего, да еще в развитии, чему научиться без обращения к философии в принципе невозможно; второе же условие успешного перспективного планирования состоит в умении собирать и обрабатывать необходимую информацию о производстве и потреблении, и соответственно, принимать управленческие решения в режиме реального времени, что невозможно без автоматизации сбора, обработки информации и принятия управленческих решений, то есть, без кибернетики.

А раз эта задача становится единой, то и решение для нее нужно искать единое. То есть не просто с одной стороны учиться правильно, диалектически мыслить, а с другой - реабилитировать и возрождать кибернетику. Такой подход ничего не даст. Он будет не соединять, а снова разделять кибернетику и философию. Объединить их можно только как органические моменты единого действия, реальной борьбы против общественных условий, порождающих перманентный кризис, превращающих человека в бездушный автомат и отторгающих философию и кибернетику, за создание общественных условий, в которых казавшаяся когда-то утопией мечта философов и кибернетиков о том, чтобы переложить весь рутинный, механический, отупляющий труд на плечи машин, и тем самым освободить человека для творчества и всестороннего развития, становилась реальностью.

В.Маяковский. Товарищу Нетте, пароходу человеку.

Н.П. Дубинин. Вечное движение. М. 1989. С. 338-339.

Н.П. Дубинин. Вечное движение. М. 1989. С. 259.

Ю.А. Жданов. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону. 2004. С. 260.

Замечательный философский анализ спора между генетиками и лысенковцами в советской биологии содержится в статье В.А. Босенко "Размышления по поводу и по существу. / Марксизм и современность. №1. 2000. С. 55-59.

См. повесть Д. Гранина "Зубр".

Д.А. Поспелов. Становление информатики в России. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998, с. 15.

Ю.А. Шрейдер. А.А. Ляпунов - лидер кибернетики как научного направления. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998, с. 200.

В. А. Китов, Е. Н. Филинов, Л. Г. Черняк. Анатолий Иванович Китов. http://www.computer-museum.ru/galglory/kitov.htm

Перевод с одного языка на другой при помощи машины: Отчет о первом успешном испытании. //Реферативный журнал "Математика". № 10, 1954, с. 75-76.

Д.А. Поспелов. Становление информатики в России. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998. С. 11.

В.А. Успенский. Серебряный век структурной, прикладной и математической лингвистики в СССР и В.Ю. Розенцвег: как это начиналось (заметки очевидца). // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998. С. 275.

А. Чеповский. Неразрешимая проблема компьютерной лингвистики. / "Компьютерра". №30 от 02 августа 2002 года.

М.Г. Гаазе-Рапопорт. О становлении кибернетики в СССР. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998, с. 244-245.

Вячеслав В. Иванов. Из прошлого семиотики, структурной лингвистики и поэтики. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998. С. 333-334.

Обсуждение статьи С.Л. Соболева, А.А. Ляпунова и А.И. Китова "Основные черты кибернетики" в редакции журнала "Вопросы философии". // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998. С. 107.

В.М. Глушков - пионер кибернетики. К. 2003. С. 322.

Ю.А. Шрейдер. А.А. Ляпунов - лидер кибернетики как научного движения. // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998, с. 199.

А.С. Арсеньев, Э.В. Ильенков, В.В. Давыдов. Машина и человек, кибернетика и философия. //Ленинская теория отражения и современная наука. Москва, 1966, с. 263-284

Эвальд Ильенков. Об идолах и идеалах. К. 2006. 311 с.

Об ОГАС см., напр. в книге "В.М. Глушков - пионер кибернетики". К. 2003. С. 321-332.

Стаффорд Бир. Мозг фирмы. Часть четвертая. Ход истории. М. 2006. Часть четвертая. Ход истории.

Необычайно интересна в этом отношении мысль профессора, акасдемика РАЕН Ю.А. Шрейдера - активного участника всей истории с кибернетикой. Вот она:

"Сейчас, собственно, нет кибернетики как чего-то целого, но в рамках кибернетики существует много конкретных программ, и вовсе нет нужды договариваться об их согласовании... Мне кажется, что единой научной программы в кибернетике никогда не было" // Очерки истории информатики в России. Новосибирск. 1998, с. 198.

В судорожных попытках реализовать свои агрессивные замыслы американский империализм бросает на карту все - бомбы, чумных блох и философствующих невежд. Усилиями последних и сфабрикована кибернетика - лжетеория, предельно враждебная народу и науке.
Буржуазная печать широко разрекламировала новую науку — кибернетику. Эта модная лжетеория, выдвинутая группкой американских «учёных», претендует на решение всех стержневых научных проблем и на спасение человечества от всех социальных бедствий. Кибернетическое поветрие пошло по разнообразным отраслям знания: физиологии, психологии, социологии, психиатрии, лингвистике и др. По утверждению кибернетиков, поводом к созданию их лженауки послужило сходство между мозгом человека и современными сложными машинами.
(Ярошевский М. Кибернетика - “наука” мракобесов // Литературная газета. 5 апреля 1952)

Cладкая мечта» империалистов - заменить на поле боя покорными роботами классово сознательных рабочих и солдат, которые не станут бросать атомную бомбу на своих советских братьев.
В Соединенных Штатах существует сейчас целый ряд самых «точных» определений значения и целей пресловутой кибернетики. Но, по сути, они всегда состояли и состоят в том, чтобы маскировать неудачи создателей «думающих» машин, выдавать желаемое за действительное, спекулировать на фактических достижениях современной техники для самой разнузданной и лживой империалистической пропаганды.
(Гладков К. Кибернетика или тоска по механическим солдатам // Техника - молодежи. 1952. № 8)

Кибернетика является, таким образом, реакционной механистической теорией, стремящейся отбросить современную научную мысль, основанную на материалистической диалектике, далеко вспять — к изжитой и опровергнутой более ста лет назад механистической философии.
И неслучайно, разумеется, за неомеханистические измышления кибернетиков ухватились реакционные философы-идеалисты, нашедшие в кибернетике новое наукообразное орудие борьбы против материалистической диалектики, исторического материализма, павловской физиологии.
(Быховский Б. Э. Наука современных рабовладельцев // Наука и жизнь. 1953. № 6)

Кибернетика — одна из тех лженаук, которые порождены современным империализмом и обречены на гибель еще до гибели империализма. Это пустоцвет на древе познания, возникший в результате одностороннего и чрезмерного раздувания одной из черт познания.
Перепуганные рабочим движением, империалисты мечтают о таком положении, когда никто не будет угрожать их господству. Роботы, только роботы их устраивают; все остальное человечество пусть гибнет, лишь бы остались они и машины, их обслуживающие. Наукообразные бредни кибернетиков отражают этот страх перед трудящимися массами.
Панический страх идеологов империализма перед активной творческой деятельностью человеческого мышления, перед человеком, сознающим свою роль и место в обществе, заставляет их измышлять человеконенавистнические лжетеории, подобные кибернетике.
(Кому служит кибернетика // Вопросы философии. 1953, № 5)

КИБЕРНЕТИКА (от др. греч. слова, означающего рулевой, управляющий) - реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капиталистических странах; форма современного механицизма. Приверженцы кибернетики определяют её как универсальную науку о связях и коммуникациях в технике, в живых существах и общественной жизни, о "всеобщей организации" и управлении всеми процессами в природе и обществе. Тем самым кибернетика отождествляет механические, биологические и социальные взаимосвязи и закономерности...
Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного мировоззрения - его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для кибернетики характерна империалистическая утопия - заменить живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной как в производстве, так и на войне. Поджигатели новой мировой войны используют кибернетику в своих грязных практических делах. Под прикрытием пропаганды кибернетики в странах империализма происходит привлечение учёных самых различных специальностей для разработки новых приёмов массового истребления людей - электронного, телемеханического, автоматического оружия, конструирование и производство которого превратилось в крупную отрасль военной промышленности капиталистических стран. Кибернетика является, таким образом, не только идеологическим оружием империалистической реакции, но и средством осуществления её агрессивных военных планов.
(«Краткий философский словарь» под редакцией М. Розенталя и П. Юдина)

МАТИ – Российский государственный технологический университет

имени К.Э. Циолковского. Москва, Россия

Доклад на конференции SORUCOM-2014 (публикуется с разрешения автора)

Reefs of Myths: Towards the History of Cybernetics in the Soviet Union

MATI – Russian State Technological University. Moscow, Russia

Ключевые слова : кибернетика, антикибернетическая кампания, мифы в истории науки, Норберт Винер, А. И. Китов, Арношт Кольман.

Для любой науки характерны как борьба различных направлений и школ (ни одна из которых обычно монополией на истину не обладает), так и периодическая смена исследовательской парадигмы. В то же время советская идеология претендовала на свою исключительность в мире идей и единственно научный характер. Это не могло не вести к постоянным конфликтам между учеными и идеологами, проявлявшимся, в частности, в различных идеологических погромных кампаниях (в литературе часто мягко именуемых «дискуссиями»), направленных против той или иной науки в целом или отдельного научного направления.

Об истории кибернетики в СССР написано немало – как воспоминаний непосредственных участников событий, так и работ исследователей (см., напр. ). Пожалуй, особый интерес представляет самый ранний период – до 1955 года, когда в СССР появились первые позитивные публикации о кибернетике. О существе происходивших в это время событиях в литературе высказываются полярные мнения, многие относящиеся к этому периоду вопросы остаются предметом острой полемики. Была ли доступна советским ученым книга Н. Винера; имела ли место антикибернетическая кампания, и если имела, то когда, кто был ее инициатором и каковы были ее последствия; как началась реабилитация кибернетики – ответы на эти и на некоторые другие вопросы по-прежнему зачастую определяют не документально установленные факты, а господствующие в массовом сознании мифы.

В работе мы попытаемся кратко охарактеризовать природу антикибернетической кампании 1950-1955 гг., а также укажем на некоторые противоречия и анахронизмы в приводимых в литературе сведениях.

1. Когда советские ученые прочитали книгу Норберта Винера?

В 1948 г. в Париже увидела свет книга выдающегося американского математика Норберта Винера «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине», ознаменовавшая появление новой науки. На Западе она стала бестселлером и произвела сенсацию не только в научном мире, но и в обществе в целом. Так как явных «антикоммунистических выпадов» книга Винера не содержала, то вскоре после ее появления несколько экземпляров по вполне официальным каналам попали в Советский Союз  как в библиотеки (Ленинскую, Иностранной литературы, различных НИИ и КБ), так и к некоторым ученым, имевшим право покупать научную литературу за границей. В частности, известно, что она имелась у И. С. Брука и В. В. Солодовникова.

Так, М. П. Гаазе-Рапопорт вспоминал, что «книга Винера была малодоступна научной общественности: несколько ее экземпляров было у отдельных ученых. Достаточно сказать, что один из первых советских кибернетиков и активный пропагандист идей науки об управлении и переработке информации И. А. Полетаев познакомился с трудом Винера по экземпляру, который имелся у И. С. Брука » .

Однако уже вскоре ознакомиться с книгой стало еще более сложно: она была помещена в спецхраны библиотек. Сам факт изъятия книги из свободного обращения едва ли можно поставить под сомнение. Например, Г. Н. Поваров писал: «После окончания университета (в 1950 г. – В. Ш.) я служил в армии в офицерском звании. И учился в безотрывной аспирантуре Института автоматики и телемеханики <…> Я попросил библиотекаря войсковой части достать нам эту книгу. Оказалось, что в Ленинской она в спецфонде и надо писать специальное отношение » . Стоит уточнить, что из армии автор демобилизовался в 1953 году.

Ознакомиться с книгой Винера теперь мог далеко не любой ученый, даже из числа сотрудников организаций, в которые книга попала. В частности, А. И. Китов познакомился с ней в секретной библиотеке СКБ-245 в 1951 или (что более вероятно) 1952 г. Хотя он в то время был представителем Министерства обороны в СКБ-245, для получения специального допуска потребовалось ходатайство Главного Маршала артиллерии Н. Н. Воронова. Точно так же с трудом получил доступ к книге философ и идеолог Эрнест (Арношт) Кольман. По его словам, он впервые услышал о новой науке во время отдыха на Черном море летом 1953 г. от своего знакомого, В. Н. Колбановского, как раз в это время писавшего антикибернетическую статью. По возвращении в Москву Кольман «решил ознакомиться с кибернетикой, но в крупнейшей советской библиотеке, Ленинской библиотеке в Москве, фундаментальная работа Винера числилась в списке libri prohibiti вместе со всеми трудами Эйнштейна и многих других. Библиотекари не могли разрешить мне прочитать ее. Поэтому я послал протестующее письмо одному из секретарей ЦК КПСС, и, к моему изумлению, меня допустили ко всем этим работам » .

Однако для «посвященных» книга Винера все-таки была доступна. Более того, поскольку далеко не все из них в достаточной степени владели английским языком, были осуществлены переводы на русский. Именно переводы, поскольку производились они не централизованно, а по местной инициативе, по чьему-либо заказу. Такие переводы нередко упоминаются в мемуарной литературе. Например, Ю. А. Шрейдерпишет:

«Кстати, по поводу книги Винера. Я точно помню, что в 49-м году перевод этой книги хранился в СКБ-245, где я работал, в первом отделе. Мне этот перевод однажды дали почитать под большим секретом, поскольку у меня тогда не было допуска (вероятно, автор имеет в виду допуск именно к этой книге, а не допуск по форме – В. Ш.). Перевод был чудовищный, сделанный невеждой. Я помню этого несчастного человека, старого пенсионера, который работал в СКБ переводчиком, делал спецпереводы. Он из винеровского текста сделал безумную кашу. Тем не менее этот бессмысленный перевод хранился под строгим секретом, я не знаю уж под каким грифом, не буду врать.

В 50-м году я работал 3 месяца у И. С. Брука, и Исаак Семенович высказывал мне идеи из этой книги, оценивая их очень положительно, но не очень акцентированно упоминал, откуда он их берет. Из осторожности как-то не раскрывал источника, что понять можно » .

А вот еще одно свидетельство мемуариста, известного писателя, диссидента Льва Копелева, в послевоенные годы бывшего заключенным Марфинской шарашки:

«Вдвоем с заключенным-инженером Б. я перевел книгу Винера "Кибернетика". Он переводил те страницы, математический смысл которых я просто не мог уразуметь, и редактировал все переведенное мной.

В нашей печати кибернетику объявили реакционной лженаукой. Антона Михайловича это не смущало:

 Ну что же, это, видимо, правильно. Реакционная так реакционная. Но технически использовать необходимо. Мы же не сомневались в реакционности немецких фашистов, а тем не менее стреляли по ним из их же пушек... Как нужно произносить: сайбернетик или кибернетик? Толковая бестия этот американец. Впрочем, он, кажется, австрийский еврей? Янки присвоили его так же, как Эйнштейна и Бора. И получили немалый профит. Атомную бомбу-то создали главным образом ученые-иммигранты... Но мы с вами должны переплюнуть заморских мудрецов, переиграть их... Да-с, и не посредством родимой дубинки. Это в старину против англичанина-мудреца еще кое-как годилась дубина. Мой дед, помню, говаривал: "Все англичанка гадит..." Но с господами янки надо состязаться по-иному, по-новому » .

Упоминает о копелевском переводе и А. И. Солженицын в романе «В круге первом»: «Марфина достигали самые свежие американские журналы, и недавно для всей Акустической Рубин перевел, и кроме Ройтмана уже несколько офицеров читало о новой науке кибернетике ».

Однако следует сказать, что если сам факт перевода сомнений не вызывает, то приведенный Копелевым монолог в 1949 году едва ли был возможен – в это время в нашей стране кибернетику лженаукой еще не объявляли… По той же причине едва ли И. С. Брук в 1950 г. должен был стараться «скрыть источник» высказываемых идей. И здесь естественно возникают проблемы, связанные как с аберрацией памяти мемуаристов, так и с намеренным искажением ими событий прошлого в угоду тем или иным идеологическим постулатам.

Продолжим цитировать воспоминания Г. Н. Поварова: «Я попросил библиотекаря войсковой части достать нам эту книгу. Оказалось, что в Ленинской она в спецфонде и надо писать специальное отношение. Потом выяснилось, что это была местная инициатива. А в Библиотеке иностранной литературы "Кибернетика" Винера выдавалась свободно. Там я ее и прочитал. Это было где-то в 1952-1953 гг. Т.е. общего запрета цензуры на эту книгу не было » .

Последнее утверждение Г. Н. Поварова представляется крайне сомнительным. Более того, в данном 17 июля 1996 г.  т.е. за несколько лет до опубликования процитированной работы  исследователю истории советской кибернетики Славе Геровичу интервью, Г. Н. Поваров уверенно заявлял о том, что книга Винера была помещена в спецхран после и в связи с появлением в «Литературной газете» статьи Б. Агапова . Поскольку эта статья действительно явилась первым публичным сигналом к началу шельмования кибернетики, то такая связь представляется вполне возможной. Но перемещение книг в спецхран проводилось исключительно на основании рассылавшихся Главлитом во все библиотеки страны списков, так что ни о какой местной инициативе запрета речи быть просто не могло – такая инициатива могла быть наказуема.

Еще более фантастически звучат слова А. В. Шилейко: «Стало уже таким общим местом, что кибернетику часто травили, кибернетику не признавали… Ну что я могу сказать? В СКБ-245, где я работал <…>, шел философский семинар. Философские семинары в те времена, вы знаете, проходили под эгидой партийной организации. И на этом семинаре мы изучали книгу Винера. Это факт, от которого никуда не денешься. Изучали, сдавали зачет » . Изучение «под эгидой партийной организации» ошельмованной и запрещенной науки, конечно, фактом быть никак не может. Похоже, что автор либо сознательно вводит читателя в заблуждение, либо сдвигает это событие из второй половины 1950-х годов, когда такое изучение действительно проходило во многих научных организациях, в начало десятилетия…

А вот В. А. Торгашев заявляет, что «Книга Винера "Кибернетика", изданная в 1948 г., уже в 1949 г. была переведена в СССР (правда, в открытой продаже она появилась лишь в 1958 г. в результате второго издания, но в библиотеках была доступна и ранее) » . В этой фразе мы видим как лукавство автора, так и прямые подтасовки. Что значит «второе издание»? Самопальный перевод, хранящийся в спецхране – это не издание. Что означают слова об «открытой продаже»? Значат ли они, что до этого имела место продажа «закрытая»? Наконец, в каких библиотеках (кроме уже упомянутых секретных библиотек при НИИ) и в каком виде книга была доступна «ранее»? Ведь печатного издания до 1958 г. на русском языке не было.

Итак, миф о том, что до середины 1950-х гг. книга Винера была советским ученым вполне доступна, и что с ней мог ознакомиться любой желающий, проверки фактами не выдерживает. Возвращение книги в общий доступ связано с деятельностью А. И. Китова, А. А. Ляпунова и их коллег, кульминацией которой стала официальная реабилитация кибернетики . Впрочем, с этим событием связан еще один бытующий в литературе миф. В журнальной статье , опубликованной уже после отъезда на Запад, А. Кольман написал о том, как сумел прочитать книгу Винера благодаря вмешательству некоего неназванного секретаря ЦК. Но в мемуарной книге, увидевшей свет спустя всего лишь пять лет, он рассказал эту же историю несколько иначе – куда более пространно и в куда более героических тонах:

«А я, как только мы вернулись в Москву (после отдыха на море – В. Ш.), захотел ознакомиться с книгой Винера. Но, увы, в Ленинской библиотеке ее не выдавали на руки, она находилась в "закрытом хранении", вместе с антисоветской литературой. И тут я ознакомился с другими советскими авторами, пригвоздившими кибернетику к позорному столбу антимарксизма и идеологической диверсии.

В "Литгазете" проворный журналист Аграновский, еще раньше Колбановского, не менее хлестко расправился с ней. И не лучше обошелся с ней и "Краткий философский словарь", выходивший в эти годы многими изданиями под редакцией Юдина и Розенталя. Я обнаружил, что в Ленинской и других библиотеках засекречены все работы Эйнштейна (ведь советские философы во главе с Максимовым объявили в 50-х годах теорию относительности идеалистической!), и такая же судьба постигла и многие другие ценнейшие труды заграничных учёных. Тогда я написал письмо секретарю ЦК Поспелову, указал на вред, который эта практика Главлита наносит советской науке. И, зная, что собой представляет Поспелов, я, по правде сказать, не ожидал, что моё письмо будет принято положительно. Но, вопреки моему ожиданию, работы Винера, Эйнштейна, Бора, Гейзенберга и ряда других западных учёных были очень быстро рассекречены. "Кибернетику" Винера я стал внимательно изучать, и убедился в величайшей ценности, необыкновенной перспективности этой новой науки » .

В этом отрывке немало фактических ошибок – так, Кольман перепутал Ярошевского с Аграновским, «Краткий философский словарь» дал негативную оценку кибернетике не летом 1953 г., а год спустя… Кольман не говорит, когда же был снят запрет с названных им книг, но в любом случае связывать это событие исключительно с его письмом секретарю ЦК КПСС Г. Н. Поспелову (о котором, напомню, за пять лет до того он даже не обмолвился!) нет ни малейших оснований. Увы, некоторые авторы, принимая на веру не подкрепленную фактами версию об исключительной роли А. Кольмана в реабилитации кибернетики, даже не упоминают о роли в этом А. И. Китова, А. А. Ляпунова и других отечественных ученых (см., например, ).

2. Была ли антикибернетическая кампания?

Вскоре после опубликования книги Винера на Западе появилось множество публикаций (в том числе популярного характера), в которых особенно акцентировались идеи ученого о принципиальном сходстве поведения живых организмов и сложных технических систем. Вероятно, именно этот аспект теории Винера в первую очередь привлек внимание советских идеологических инстанций и потребовал соответствующей реакции.

В начале мая 1950 г. «Литературной газете» появилась статья Бориса Агапова «Марк III, калькулятор» . В ней резкой критике была подвергнута идея использования вычислительных машин для обработки экономической информации, а также была дана нелицеприятная оценка личности Винера. И хотя само слово кибернетика в статье не упоминалось, ее можно считать предвестником антикибернетической кампании. Однако сразу же следует сказать, что эта кампания носила совершенно необычный характер – в отличие от погромных кампаний в экономике, генетике, языкознании и других науках она была превентивной . Если в названных науках удар направлялся против конкретных людей, научных коллективов и сложившихся в рамках традиционных наук школ, то в кампании против кибернетики дело обстояло совершенно иначе. Ведь в стране еще не появились ни кибернетика, ни кибернетики!

Поэтому представляется неверным ставить знак равенства между масштабной, имевшей столь драматические, а подчас и трагические для судеб многих ученых кампанией против генетики и внешне скромной антикибернетической кампанией. Именно часто и бездумно повторяемые слова о гонениях «на генетику и кибернетику» дают повод отдельным публицистам и мемуаристам отрицать само наличие этой кампании и ерничать относительно «десяти тысяч расстрелянных кибернетиков и ста тысяч отправленных на Колыму". Например, А. В. Шилейко пишет: «Стало уже таким общим местом, что кибернетику часто травили, кибернетику не признавали… <…> Может быть, мне так повезло, но я не знаю ни одного человека, который бы пострадал от того, что он провозглашал кибернетику. Будем считать, что мне повезло » .

Разумеется, на Колыму кибернетиков не ссылали – хотя бы потому, что никто в СССР кибернетиком себя не называл! – но кампания против кибернетики несомненно была. Хотя, как уже было сказано, кампания своеобразная. Она не была масштабной – всего лишь около десяти публикаций . Но при этом следует иметь в виду, что в СССР существовало негласное правило – критика того или иного «идеологически чуждого» явления была строго дозированной. Действительно, если писать о нем слишком много, то у читателя может поневоле возникнуть к нему интерес и желание ознакомиться. Кампания не должна была быть массированной, однако каждый выстрел должен был бить точно в цель. Характерен и едва ли случаен выбор печатных органов, в которых антикибернетические статьи публиковались. Сначала – две публикации в ориентированной на интеллигенцию «Литературной газете» (едва ли стоит упоминать об особой роли этого издания в идеологической жизни СССР). Затем одна за другой статьи в массовых научно-популярных журналах «Природа», «Наука и жизнь» и «Техника – молодежи». Наконец, подводящая «философский базис» статья в центральном идеологическом органе «Вопросы философии» и претендующая на «научность» статья в академическом «Вестнике Московского университета». И как завершающий аккорд кампании – статья в «Кратком философском словаре», дающая окончательную официальную марксистко-ленинскую оценку новой науке. Все это со всей очевидностью свидетельствует о скоординированности кампании в прессе.

Некоторые исследователи считают, что относительно скромный масштаб антикибернетических выступлений не позволяет назвать их совокупность полноценной идеологической кампанией. Так, известный американский исследователь Л. Грэхэм пишет: «В начале 50-х годов советские идеологи были определенно враждебными по отношению к кибернетике, несмотря на то что общее число статей, прямо направленных против кибернетики, не превышало, кажется, трех или четырех. Это число было намного меньше, чем число идеологически воинствующих публикаций, появившихся в других спорах, … что объясняется, без сомнения, обстоятельствами того времени: к моменту, когда кибернетика стала широко известной, худшие времена идеологического вторжения в советскую науку прошли» .

К сожалению, здесь автор допустил несколько ошибок. Во-первых, число только публикаций, прямо направленных против кибернетики, было в два раза большим – как уже было указано, не менее девяти. Во-вторых, в Советском Союзе любая публикация в печати, а уж тем более в центральных идеологических органах, рассматривалась как неукоснительное руководство к действию. Можно привести высказанное в 1950 г. мнение участника одной из дискуссий по проблемам медицины: «Если статья (в газете "Медицинский работник " – В. Ш.) не помещена в дискуссионном порядке, то на нее принято смотреть как на установочную статью. И мне кажется, что большинство товарищей восприняли эту статью как директивную» . Так что необходимости в большом количестве публикаций попросту не было. И, наконец, в-третьих, крайне наивно выглядит безапелляционное утверждение Л. Грэхэма, будто в начале 1950-х гг. «худшие времена идеологического вторжения в советскую науку прошли».

Чтобы обоснованно судить о наличии или отсутствии кампании, имеет смысл более внимательно проанализировать не столько содержание антикибернетических статей (С. Герович убедительно показал, что все они, кроме, пожалуй, статьи Т. Гладкова, написаны на основе вторичных источников и ни в одной из них нет полемики с кибернетикой по существу ), сколько хронологию их появления и состав авторов.

Cтатья Б. Агапова «Марк III, калькулятор» появилась в «Литературной газете» в начале мая 1950 г. Однако начало кампании положила статья М. Ярошевского , опубликованная в той же газете 5 апреля 1952 г. Три статьи последовали за ней в июле-августе: в журналах «Природа» (номер подписан в печать 25 июня) и «Техника – молодежи» (номер подписан в печать 20 июля) и газете «Медицинский работник» . Если учесть длительность редакционно-издательского цикла журналов, то становится очевидным, что все эти статьи были представлены в редакции если не одновременно, то с очень небольшим интервалом. Поэтому трудно согласиться с мнением С. Геровича, будто «авторы последующих антикибернетических публикаций явно интерпретировали статью Ярошевского как сигнал к началу полномасштабной антикибернетической кампании» . Это утверждение неявно предполагает независимость и автономность авторов названных статей. Прочитали – интерпретировали – откликнулись. Еще раз повторим, что в СССР статьи идеологической направленности не были частным делом авторов. Синхронность появления этих публикаций в печати скорее свидетельствует о том, что их авторы действовали не по собственной инициативе, а выполняли поступивший заказ, так что сигнал к ним поступил отнюдь не от Ярошевского. (Кстати, хотя сам Ярошевский рассказывал, будто написал свою статью в «инициативном порядке» , гораздо более вероятно, что она была написана по заданию редакции газеты – однако этот сюжет заслуживает отдельного рассмотрения.)

В 1953 г. также одновременно увидели свет еще две статьи – в массовом научно-популярном журнале «Наука и жизнь» и идеологическом органе «Вопросы философии» . Разумеется, это также едва ли можно счесть случайным совпадением. И фактически завершила кампанию статья в «Кратком философском словаре» , давшая окончательную официальную марксистко-ленинскую оценку новой науке. Эта книга была подписана в печать 27 марта 1954 г., что, опять-таки с учетом длительности редакционного цикла журнала, приблизительно соответствует времени написания последней, самой «наукообразной» из антикибернетических статей . Таким образом, анализ хронологии появления в советских изданиях направленных против кибернетики статей со всей очевидностью свидетельствует о скоординированном характере этих публикаций.

3. Кто начал и осуществлял антибернетическую кампанию?

Вероятно, о том же свидетельствует и перечень авторов антикибернетических публикаций. Нередки попытки представить в роли инициаторов, а то и авторов этих публикаций инженеров, математиков и специалистов в области создания ЭВМ. Так, Л. Грэхэм пишет, что «Влияние позиции партии не должно, однако, затмевать тот факт, что многие ученые и инженеры в Советском Союзе относились скептически к утверждениям кибернетиков США » . Ему вторит украинский публицист В. Пихорович: «больше всех … не правы те, кто спекулировал и продолжает спекулировать на этой весьма темной истории (антикибернетической кампании – В. Ш.), утверждая, будто бы во всем виноваты были философы и идеологи вообще. На самом деле все было совсем по-иному. Философы и идеологи только подхватили идею, брошенную другими ». Под другими он подразумевает создателя первой советской ЭВМ академика С. А. Лебедева и его сотрудницу Е. А. Шкабару: «Именно они стали инициаторами печально знаменитой статьи в "Философском словаре", в котором кибернетика названа лженаукой » (к сожалению, В. Пихорович плохо знает источниковую базу, в противном случае он не стал бы выдвигать это обвинение… ‒ см., например, ).

Но на самом деле, действительно «виноваты были философы и идеологи вообще ». Дадим краткие справки об авторах антикибернетических статей.

Агапов, Борис Николаевич (1899-1973). В начале 1920-х гг. входил в поэтическую группу конструктивистов, позднее переключился на журналистику и публицистику. По характеристике историка литературы В. Казака, «писал малоинтересные в художественном смысле очерки на темы социалистического строительства», «занимался популяризацией в партийном духе актуальных событий в области экономики и науки». Агапов отметился участием в одиозной книге «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934) (ему принадлежит, в частности, глава «Добить классового врага», посвященная начальнику строительства чекисту Семену Фирину). Хотя в 1946 г. Агапов некоторое время мог опасаться опалы как один из создателей (правда, третьестепенных) вызвавшего резкое недовольство Сталина и запрещенного фильма «Большая жизнь» (2-я серия), очевидно, что это был человек, которому можно доверить особо ответственные и важные партийные задания. В том же 1946 г. и в 1948 г. он дважды становился лауреатом Сталинских премий за сценарии документальных фильмов. В 1950 г. Агапов работал редактором отдела науки «Литературной газеты» (место которой в идеологической борьбе хорошо известно).

Быховский, Бернард Эммануилович (1901-1980) – видный советский философ и историк философии, одним из важнейших направлений работы которого была критика буржуазной философии. Названия некоторых его книг говорят сами за себя: «Враги и фальсификаторы марксизма» (1933), «Маразм современной буржуазной философии» (1947)… Быховский был редактором и активнейшим автором трехтомной «Истории философии» (1940-1943), за которую в числе других был награжден Сталинской премией. Однако в секретном постановления ЦК ВКП(б) от 2 мая 1944 г. «О недостатках в научной работе в области философии» (№ 1143/110) его назвали одним из виновников «неправильного» освещения немецкой классической философии, после чего он был снят с поста зав. сектором Института философии АН СССР и выведен из состава редакции «Истории философии». На этом блестящая административная карьера Быховского прервалась: его отправили редактором по философии в «Большую советскую энциклопедию»; с 1953 г. он работал профессором в Плехановском институте. В случае с Быховским трудно сказать, чего было больше – искреннего неприятия очередного буржуазного философского извращения, т.е. кибернетики, или желания выйти из опалы и заслужить прощение.

Гладков, Кирилл Александрович (1903-1973) – популяризатор науки, автор более десяти книг, заслуженный работник культуры РСФСР. Статью он подписал как «инженер, лауреат Сталинской премии». Действительно, в 1952 г. он был награжден Сталинской премии третьей степени как руководитель работы по организации серийного производства нового изделия. Однако, по свидетельству сослуживца по редакции журнала «Техника ‒ молодежи», в котором Гладков работал с начала 1950-х гг., до этого он был сотрудником разведки, выполнял задания в Турции, США, Англии и других странах. Мемуарист пишет: «Я не знаю, какое учебное заведение окончил Гладков, но с какого-то момента в круг его служебных обязанностей стали входить всякого рода технические проблемы. "В тридцатых годах, – рассказывал он как-то раз, – мумия Ленина в мавзолее начала усыхать, и возникла проблема сохранения тела вождя. Я предложил применить лампы, работающие с перекалом. Они будут быстрее перегорать, но зато их теплоизлучение будет понижено за счёт увеличения светоотдачи. Когда специалистам-светотехникам Фабриканту и Нилендеру было предложено выпустить партию таких ламп на электроламповом заводе, они возмутились и, заявив, что никогда не позволят нарушать ГОСТы, гордо удалились". Тогда начальство выдало Кириллу Александровичу ордера на арест, где уже были проставлены подписи и печати. Оставалось лишь вписать фамилии арестуемых и снова пригласить специалистов. "На этот раз профессора оказались на редкость сговорчивыми, – говорил Гладков, – и мы уладили дело за несколько минут" » . Профессиональный разведчик на пенсии – таких было немало в советских издательствах и редакциях. Знание языков, тесные связи с органами, позволяющие получать недоступную для других информацию – все это вело кого в ученые (один из наиболее известных примеров – И. Р. Григулевич), кого в популяризаторы науки. Ну и органы, естественно, по старой памяти (хотя, как известно, шпионы бывшими не бывают) охотно поручали таким «журналистам» особо ответственные задания. Одно дело, когда кибернетику клеймит философ, и совсем другое – когда инженер, да еще и не простой, а лауреат Сталинской премии! Описанные выше методы работы «инженера» комментировать нет необходимости…

Гладков, Теодор Кириллович (1932-2012). В 1955 г. закончил философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Сын К. А. Гладкова – похоже, был удивительно талантливым молодым человеком. В год окончания МГУ, еще даже не защитив диплом, он уже публикует в научном журнале установочную идеологическую статью. Для тех лет случай беспрецедентный! Можно высказать предположение, что материалы для статьи были предоставлены ему отцом (точнее, органами), возможно, и статья была им только подписана. Но в любом случае молодой выпускник философского факультета не подвел, и, естественно, дальнейшая его карьера сложилась: многочисленные командировки за границу, в том числе в «горячие точки» (Юго-Восточная Азия, Африка), несколько десятков документальных и беллетристических книг о подвигах советских чекистов, разведчиков-нелегалов и партизан, отмеченных премиями КГБ СССР, СВР, ФСБ и прочих спецслужб и т.д. Именно такие люди если и не состояли в штате, то уж точно являлись внештатными сотрудниками органов.

В появившихся в прессе после кончины Т. К. Гладкова заметках излагалась его трудовая биография, перечислялись полученные премии, написанные книги. Но ни в одной так и не вспомнили о том, с чего начиналась творческая биография будущего певца органов… И ни в одной не вспомнили о других его публикациях, в которых он клеветал на советских диссидентов, называя всех инакомыслящих агентами ЦРУ и призывая наш самый гуманный суд покарать изменников родины самым суровым образом. В качестве примера можно назвать очерк «Куда заводят "Поиски"», напечатанный в книге с характерным названием «С чужого голоса» (М.: Московский рабочий, 1982).

Сам Т. К. Гладков никогда не давал оценку этим сторонам своей многогранной деятельности, однако стоит привести отрывок из одной из его детективных повестей:

«Семен Владимирович Корицкий хотя и вышел в профессора, но за всю свою жизнь не сделал ни одной сколь-либо значительной научной работы. Человек умный, но не талантливый. К тому же болезненно самолюбивый.

Выдвигался профессор Корицкий всегда за счет того, что плыл на волне очередных "разоблачений" очередной "буржуазной лжетеории". В те годы на этом можно было сделать не только профессорскую карьеру. В сороковом году профессор Корицкий умер от разрыва сердца, так тогда в быту было принято называть инфаркт миокарда. В науке он так ничего и не совершил, но успел воспитать в определенном духе сына Михаила. Корицкий-младший, в отличие от старшего, был наделен природой богатыми способностями.

Михаил от рождения был окружен в семье атмосферой восхищения, вседозволенности и честолюбивых надежд на громкую карьеру. И вырос – талантливый эгоист, глубоко убежденный в своей исключительности <…> » .

Т.е. в 1982 г. (или когда была эта повестушка написана) Т. К. Гладков отлично помнил, как за тридцать лет до того делали карьеру (и совершенно справедливо отмечал, что «не только профессорскую»). Надо ли это понимать как угрызения совести или раскаяние? Едва ли. Скорее, попытка подсознания «вытеснить» давнее неблаговидное деяние. И еще одна фраза, которая также выглядит вполне «по Фрейду»: «в науке он так ничего и не совершил, но успел воспитать в определенном духе сына…» Похоже, лауреат множества премий Теодор Кириллович Гладков все понимал про себя и про своего папу.

Колбановский, Виктор Николаевич (1902-1970) – советский философ и психолог. Врач-психиатр по образованию, он окончил в 1932 г. Институт красной профессуры, и очень быстро выдвинулся в первые ряды научного истеблишмента, с 1932 по 1937 годы занимая пост директора Института психологии (в настоящее время  Психологический институт РАО). По воспоминаниям сослуживцев,  относящимся, правда к гораздо более позднему времени, Колбановский «возложил на себя обязанности политкомиссара: внимательно следил за тем, не отступали ли сотрудники от марксистско-ленинской методологии, не поддавались ли влиянию буржуазной психологии. Но он не был фанатиком, насколько я знаю, не писал злопыхательских реляций на своих коллег в вышестоящие инстанции» . Но если Колбановский и не был фанатиком, то он был и инициатором кампании по разгрому ряда направлений в психиатрии (1937 г.), и активным участником некоторых других кампаний (в частности, против генетики). В целом же после увольнения из Института психологии его научная карьера не слишком удалась (так, он докторскую степень ему получить так и не удалось). Написание статьи (опубликованной под псевдонимом Материалист) Колбановский мог рассматривать и как исполнение долга ученого-марксиста, и как еще одну возможность обратить на себя внимание и вернуть утраченное некогда административное положение.

Ярошевский, Михаил Григорьевич (1915-2001) – выдающийся советский психолог и историк психологии. В 1938 г. он был арестован по обвинению в подготовке взрыва Дворцового моста в Ленинграде и убийства А.А. Жданова. Статья 58-8 «Террор» позднее была изменена на 58-10, и спустя 1,5 года он был отпущен. В период борьбы с космополитизмом, в 1950 г. счел за лучшее уволиться из Института философии АН СССР и уехать преподавателем в Таджикистан (этому предшествовал допрос на Лубянке). Ярошевский, пожалуй, самая неоднозначная фигура среди авторов антикибернетических статей. Опасаясь за свободу и жизнь, он написал в свое время немало работ, бичующих буржуазную науку. Статья была у него далеко не единственной, более того, вопреки позднейшим рассказам самого Ярошевского, будто о кибернетике он услышал впервые только весной 1952 г. в редакции «Литературной газеты» от неких «двух молодых физиков» , на самом деле он впервые заклеймил кибернетику в печати (хотя и вскользь,  главной мишенью был так называемый «семантический идеализм») годом ранее. В статье он писал о кибернетике как «разновидности семантики», клеймил «семантиков-мракобесов» и из – как мы теперь понимаем – вполне обоснованного опасения Норберта Винера, что в связи с появлением «думающих машин» многие люди не смогут «продавать свой труд» выводил заключение, будто «семантики-людоеды» утверждают «о необходимости истребления большей части человечества».

Тем не менее, «своим» для партийных идеологов М. Г. Ярошевский так и не стал: ЦК КПСС блокировал его избрание в Академию педагогических наук, а реабилитирован по делу 1938 г. он был только в 1991 г. В то же время его позднейшая научная и общественная деятельность (так, он был редактором сборников «Репрессированная наука») заслуживает глубокого уважения.

Таким образом, круг авторов, привлеченных к написанию направленных против кибернетики статей также не случаен. Среди них действительно не было ни инженеров, ни ученых-естественников. Все они являлись испытанными «бойцами идеологического фронта», ‒ чекистами, философами, журналистами, которые не только постоянно выступали в печати, но и принимали самое деятельное участие в проработочных кампаниях в разных науках. Что особенно характерно, некоторые авторы имели тесные связи с органами госбезопасности (или даже были их сотрудниками), и, следовательно, публиковали свои статьи как бы по «долгу службы», другие либо подвергались преследованию тех же самых органов, либо в разное время становились объектом резкой критики со стороны партийных инстанций и потому, возможно, вынуждены были, трудясь пером не только «за совесть», но и «за страх», зарабатывать индульгенцию… Таким образом, как анализ хронологии появления антикибернетических статей, так и изучение весьма специфического состава их авторов, свидетельствуют об отнюдь не спонтанном, а спланированном и скоординированном характере этих публикаций. То есть о том, что в 1952-1955 гг. действительно имела место идеологическая кампания против кибернетики. Возможное объяснение сравнительно скромным масштабам этой кампании дано в работе .

Литература

1. Кибернетика: прошлое для будущего. Этюды по истории отечественной кибернетики. М.: Наука, 1989. 192 с.

2. Очерки истории информатики в России // Ред.-сост. Д. А. Поспелов, Я. И. Фет. Новосибирск: Научно-изд. центр ОИГГМ СО РАН, 1998. 664 с.

3. Кибернетика – ожидания и результаты. Политехнические чтения. Вып. 2. М.: Знание, 2002. 128 с.

4. Kolman, Arnost. The Adventure of Cybernetics in the Soviet Union // Minerva. 1978. Vol. 16. № 3. Pp. 416-424.

5. Копелев Л. З. Утоли моя печали . М.: СП «Слово», 1991. 336 с.

6. Gerovitch, Slava. «Russian Scandals»: Soviet Readings of American Cybernetics in the Early Years of the Cold War // Russian Review. October 2001. Vol. 60. Pp. 545-568.

7. Торгашев В. А. Автоматные сети и компьютеры: история развития и современное состояние // История информатики и кибернетики в Санкт-Петербурге (Ленинграде). Вып. 3. СПб.: Наука, 2012. С. 46-66.

8. Долгов В. А., Шилов В. В. Ледокол. Страницы биографии Анатолия Ивановича Китова // Информационные технологии. 2009. № 3. Приложение. 32 с.

9. Кольман, Арношт (Эрнест). Мы не должны были так жить. N.-Y.: Chalidze Publications, 1982. 368 с.

11. Ярошевский М. Кибернетика – «наука» мракобесов // Литературная газета. 5 апреля 1952. С. 4.

12. Быховский Б. Э. Кибернетика – американская лженаука // Природа. 1952. № 7. С. 125-127.

13. Гладков К. Кибернетика, или тоска по механическим солдатам // Техника – молодежи. 1952. № 8. С. 34-38.

15. Быховский Б. Э. Наука современных рабовладельцев // Наука и жизнь. 1953. № 6. С. 42-44.

16. Материалист. Кому служит кибернетика? // Вопросы философии. 1953. № 5. С. 210-219.

17. Кибернетика // Краткий философский словарь. М., 1954. С. 236-237.

18. Гладков Т. К. Кибернетика – псевдонаука о машинах, животных, человеке и обществе // Вестник Московского университета. 1955. № 1. С. 57-67.

19. Грэхэм Л. Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе : Пер. с англ. М.: Политиздат, 1991. 480 с.

20. Идеология и наука (дискуссии советских ученых середины XX века) / Отв. ред. А. А. Касьян. М.: Прогресс-Традиция, 2008. 288 с.

21. Gerovitch, Slava. From Newspeak to Cyberspeak . A History of Soviet Cybernetics. Cambridge, MA: The MIT Press, 2002. 378 p.

22. Петровский А. В. Психология и время. СПб.: Питер, 2007. 448 с.

23. Смирнов Г. Редакторы особого назначения // Техника – молодежи. 2008. № 7. С. 38-43.

24. Гладков Т., Сергеев А. Последняя акция Лоренца. Повесть. М.: Воениздат, 1982. 205 с.

25. Анцыферова Л. И. Незабываемая теплота неповторимого коллектива // Вопросы психологии. 1994. № 4. С. 40.

26. Ярошевский М. Г. Семантический идеализм – философия империалистической реакции // в кн.: Против философствующих оруженосцев американо-английского империализма. Очерки критики современной американо-английской буржуазной философии и социологии. Отв. редакторы: Т. И. Ойзерман и П. С. Трофимов. М.: Госполитиздат, 1951. С. 88-101.

27. Китов В. А., Шилов В. В. У истоков отечественной кибернетики // ИИЕТ РАН им. С.И. Вавилова. Годичная научная конференция 2011 г. М.: Янус-К, 2011. С. 539-543.

Кибернетика и генетика продажные девки империализма Кибернетика. Это слово я впервые увидела в журнале "Америка", который стали короткое время издавать для СССР, сразу после войны по еще свежим воспоминаниям о союзничестве. Журнал был чудо, как привлекателен. Глянцевая бумага необыкновенной белизны. Рисунки и фотографии яркие, отчетливые, красивые. Мне, младшей школьнице, не хотелось выпускать его из рук. Такого я никогда не видела. Содержание журнала было ориентировано явно не на детей, но я его читала. Запомнились две статьи. Одна о всемогущей науке кибернетике, которая дает возможность делать необыкновенные расчеты и управлять всевозможными техническими устройствами. Другая - беседа с жителем какого-то южного американского штата. Он объяснял, что он любит свой штат за то, что там всегда тепло, и он может экономить на теплой одежде и отоплении. Такой приземленный подход к патриотизму меня очень удивил. Недавно в школе учительница задала классу вопрос - как называется человек, который любит свою Родину. Мы все согласились с нашей одноклассницей, что такой человек называется Герой Советского Союза. Учительница удивилась, а разве вы не любите свою Родину? Ответить на этот вопрос отрицательно было бы неправдой. Но "Любовь к Родине" казалась таким возвышенным, мистическим понятием, что говорить о ней ничтожным мелким существам, вроде нас, мы не решались. Тогда было названо понятие "патриотизм" - это любовь, доступная всем. Но все же любить Родину, за то, что можно экономить..., это было ново. А вот слово кибернетика осталось маняще-привлекательным на долгие годы. Журнал "Америка" исчез из моей жизни и из жизни всех граждан СССР. Его сменила холодная война с разоблачением происков подлых империалистов. Уже в студенческие годы марксисты - ленинисты нам объясняли, что есть такая лженаука кибернетика "продажная девка империализма", которая наравне с генетикой создана для того, чтобы отвлекать трудящихся от классовой борьбы. Эти лекции внесли разлад в мою юную душу и навсегда породили скептицизм. Пока в СССР велись жаркие споры, часто с оргвыводами, на темы наук и лженаук, вычислительная техника развивалась и крепла, а мы упражнялись в расчетах в столбик. Моя работа в экспедиции центрального института была связана с массовыми измерениями и их обработкой. Собрать несколько сот человек для эпизодических полевых работ было делом нехитрым. В газету давалось объявление: "Сильные, смелые, ловкие, вас ждет наш институт для работ такой-то области нашей страны...". И валили - уголовники и полу, люди, скрывающиеся от армии или алиментов, полусумасшедшие и просто романтики. После окончания полевых работ наиболее одиозный контингент отсеивался, а кто-то оставался для обработки. Во времена своего процветания институт насчитывал полторы - две тысячи человек. И все считали. Экспедиционники сидели в красном уголке. Это огромное помещение здания на Васильевском острове, когда-то принадлежавшее купцу первой гильдии. Здание "хороших кровей". Его строил Штакеншнейдер или кто-то из его школы. Облицовка красным глазированным кирпичом, в центре фасада нарядный эркер. Парадные комнаты занимала дирекция и околоначальственные службы - ученый секретариат, бухгалтерия. Высокие окна, лепнина, зеркала в белом актовом зале, создающие бесконечное отражение друг в друге. Здесь проходили защиты диссертаций, ученые советы, праздники, торжественные похороны. На все это смотрели амурчики - путти и изящные женские головки. Во время защит и советов все стены увешивались изобразительным материалом - плакатами на листах ватмана, картами, графиками. Во время похорон зеркала завешивались тканью, и бесконечная перспектива исчезала. Праздничные мероприятия обычно сопровождались непременным докладом о хозяйственно-политической обстановке, а дальше отодвигался желтый креповый занавес и начинался концерт. Так было, пока занавес не украли и заметили это только тогда, когда кому-то захотелось его отодвинуть. Аналогичным образом из кабинета директора, где сохранилась респектабельная резная мебель бывшего владельца кабинета, исчезли массивные бронзовые канделябры. Заметила это уборщица, вытирающая иногда с них пыль. Все, что исчезало, исчезало навсегда и анонимно. Красный уголок когда-то был библиотекой владельца дома. Полутемный, потому что нарядный эркер был отделен и использовался для месткома. Стены красного уголка, облицованные дубовыми панелями, были увешаны портретами основоположников. Слава богу, не марксизма-ленинизма, а нашей науки. Во время экспедиционных авралов устанавливались несколько десятков столов и стульев и "сильные, смелые, ловкие" начинали считать. В специально отпечатанных бланках книжек измерений эти данные складывались, множились, делились. Как "высший пилотаж", иногда извлекался квадратный корень. Графы сжимались, расширялись для того, чтобы, в конце концов, превратиться в окончательный результат. Как средства обработки использовались преимущественно, конторские счеты. Стук костяшек висел в воздухе. Какие-то операции осуществлялись на логарифмической линейке, которая давала не более двух знаков после запятой. При необходимости более точных расчетов, в ход пускались арифмометры марки "Феликс", чудо отечественной техники, издающее зубовный скрежет многочисленных шестеренок. Зарубежный образец этой чудо - машины, который относился к середине 19 века, много позже я видела в музее истории техники в Бонне. Все расчеты велись "в две руки", то есть полностью проверялись, и каждый проверенный этап украшался "галочкой", начертанной другим карандашом. Строились многочисленные графики. На миллиметровке с горизонтальной осью времени и всевозможными параметрами по вертикали. Дальше все сопоставлялось по принципу "что, где, когда?". Для построения этих графиков опять же через газету приглашались "десятиклассницы без троек". Это было в городе Валдае, где на одной из производственных баз института велась обработка наших данных. Десятиклассницы сидели без работы и возможности как-то себя употребить, поэтому охотно откликнулись и с легкостью освоили нашу науку. Однако одна из них никак не могла взять в голову, что время неизменно течет только в одну сторону, и последующую точку ставила, как бог на душу положит. Расписавшись в своей педагогической беспомощности, я призвала на помощь студента института Герцена, будущего педагога, который по каким-то причинам залег на дно в этом тихом провинциальном городке. Через два часа по его багровому лицу я поняла, что он тоже не всемогущ. Потом выяснилось, что девочка переболела чем-то вроде менингита. А кибернетика, сменив свое опозоренное имя на информатику, развивалась и у нас. Моя школьная соученица Галя Г. , которую судьба явно обделила математическими способностями, как-то после окончания школы встретилась мне на автобусной остановке, где она задумчиво чертила на окне необитаемого полуподвала какие-то знаки. После обмена вопросами, кто куда поступил, она мне сказала - не упади от удивления, я поступила на Матмех. Упасть было от чего. Каждый раз, когда Галю вызывали к доске на уроке математики, весь класс страдал, так как она не понимала чего-то коренного. Добросовестная, добрая девочка, вызывала всеобщее сострадание. И тут такое! Встречая ее существенно позднее, я узнала, что она не только кончила университет, но и успешно работает программистом. В годы нашего поступления в ВУЗ на Матмехе университета открылась новая специальность - прикладная математика. Мало кто знал, что это такое, да и политика, видимо, сыграла свою роль. Туда и поступила Галя. А потом, когда жизнь расставила все на свои места, Галя оказалась обладательницей очень востребованной профессии. Осознание необходимости прогресса дошло и до голов наших московских начальников. С какого-то момента в специальное помещение института водворили скрежещущие железные устройства, весом не менее полтонны каждое, предназначенные для чтения информации с перфокарт с графическими отметками. Собственно, это были еще не перфокарты, а картонные бланки, на которые с помощь карандаша заносились данные в двоичной системе счисления. Задача перевода каждого числа в двоичную систему возлагалась на инженера. Это означало отречься от окружающего мира и войти в некий другой мир, где все было разъято до бинарного уровня "да - нет". Не знаю, кто был изобретателем этого чуда техники, но бесперспективность такого занятия была очевидна любому не сумасшедшему. Всепобедительный прогресс шествовал по миру. Не знаю, что в этот момент поделывал Билл Гейтс, но политикам уже стало ясно, что ЭВМ - электронно-вычислительные машины являются стратегическим товаром, который ни в коем случае не должен курсировать через железный занавес. Советские техники рьяно взялись за дело, чтобы догнать и перегнать. Был изобретен Урал-4 - чудо, мигающее многочисленными лампами, занимающее зал, площадью не менее ста квадратных метров. Такую технику мог себе позволить далеко не каждый институт. Наш - арендовал время в двух организациях, на Выборгской стороне и на Петроградской. Днем была профилактика, утром и вечером считали "свои", а арендаторы, вроде нас, получали свои полчаса или час где-то с двух до трех ночи. Каково было идти от Витебского вокзала, где я тогда жила, ночью за пять-шесть километров! Но наука требует жертв. Работе на ЭВМ предшествовал этап подготовки данных. Они набивались на перфокартах и изображались в виде отверстий в определенных числовых регистрах в двоичной и восьмеричной системах. Перфоратор скрежетал, бил током, заминал карты и все же создавал картонную колоду, где было все, что по программе предназначалось для ввода в ЭВМ. Проверка занесенного осуществлялась с помощью "читалки"- раскрашенной перфокарты, которая ценой приложенного интеллекта позволяла вернуться в привычный десятичный мир. Так была сделана не одна диссертация. Причем стандартная фраза "расчеты сделаны на ЭВМ" обеспечивала диссертанту неизменный успех. Техника оставалась на пещерном уровне, однако воспаленное воображение начальства вознеслось до уровня создания автоматизированных систем обработки и автоматизированных систем управления (АСУ). Журнальные статьи о Норберте Винере, агентурные данные о том, что где-то обрабатывают, кружило головы и побуждало бежать впереди неспешного паровоза вычислительной техники. Во всех отраслях были задействованы тысячи специалистов. Возникло племя доморощенных программистов, изучавших языки программирования - Алгол, Фортран и Бэйсик. В программисты шли все, кто не состоялся в профессии. Каждый язык программирования был ориентирован на определенный вид ЭВМ. А шедеврами того времени были Минск-22 и Минск-32. Тогда родилась идея автоматизированного ведения Государственного водного кадастра. Идея по своей сути здоровая, вызвала в бюрократической среде необходимость создания многочисленных документов, начиная с определения водного кадастра, как систематизированного свода сведений о реках, каналах, озерах и водохранилищах. Вялотекущая регулярная обработка данных с эпизодическими их обобщениями, приуроченными к эпохальным событиям индустриального подъема и политических репрессий 30-х годов и послевоенного хозяйственного возбуждения 50-60-х, сменялась жесткой системой регулярности. Разрабатывались алгоритмы - логико-математические схемы обращения с данными, программы, макеты изданий. Возникали странные вопросы: то, что понятно любому даже не специалисту, оказывалось абсолютно недоступным для машины. Так, выяснилось, что Мински не способны отделять целую часть числа от дробной с помощью запятой. Приходилось выдавать комментарий к кадастровым изданиям относительно принятой арифметики, вроде "отныне именовать запятую точкой". При создании макетов традиционных изданий возник странный вопрос - кто же наши потребители? Мы привыкли думать, что все, кому нужна информация о водах. А если ввести плату за информацию, тогда, может быть, никто. Представление об обычных действиях, как о системе, приводило к сложности взаимопонимания. Внедрение некоторых положений в головы начальства, сформировавшиеся еще до компьютерной эры ("старшая ручка", та, что подписывает документы) вызывало необходимость многочисленных устных и письменных повторений. Зато, когда наш директор, обремененный всеми возможными научными дипломами, выдал сакраментальную триаду "алгоритм - программа - распечатка", мы почти рыдали от восторга. В это время в институте появились несколько высококвалифицированных университетских математиков-программистов, которые работали по совместительству в нескольких организациях и осуществляли одновременно "ликбез" среди сотрудников. Работая с ними, я впервые оценила безупречную логику мышления, однозначность трактовки понятий, доведение каждой мысли до естественного конца, прощупывание каждой тупиковой версии для ее своевременного отсечения. Это было противопоставление бытовавшему многословному хаотическому мышлению, недоговоренности отдельных положений, интуитивному размытому выражению. Во время проведения производственных совещаний с работниками сети, теми, кто должен непосредственно вести кадастр, выяснились некоторые подводные камни политического характера. Для меня, как гидролога, было очевидным, что материалы по реке надо рассматривать в целом, независимо, от того по территории какого государства она течет. Это вызвало жесткий отпор со стороны работников республиканских управлений. Они исповедовали исключительно территориальный принцип деления. Особенно непримиримы были прибалты, по территории которых ни одна река не протекает полностью. Это было в 70-х годах, за двадцать лет до развала Советского Союза. В конце концов, была создана, если не автоматизированная система обработки, то по крайней мере, полуавтоматизированная. Где-то приходилось вклиниваться специалисту и принимать решение или проталкивать какой-то совсем субъективный шаг. Шутили, что теперь есть специалисты по вопросам кадастра, хорошо, чтобы появились бы специалисты по ответам кадастра. Но радости были недолги. Прошел слух, который оказался реальностью, что Минск-32 демонтируется и автоматизация на уровне Вычислительных Центров заканчивается. Это были уже девяностые годы, годы развала страны, развала гидрологической сети, развала институтов, разброда и шатания всей бюджетной сферы, плюрализма почти в каждой голове. Это был естественный конец волюнтаристского бреда, когда по Постановлениям Партии и Правительства должны были собираться урожаи, подготавливаться к зиме, создаваться автоматизированные системы. Доморощенная, безнадежно отсталая техника не давала возможности строить сколько-нибудь рациональную систему. Любой эмбрион должен определенное время просуществовать в уединении и своем естественном развитии. Только убедившись в его жизнеспособности, можно строить планы его дальнейшего использования. Склонность выдавать желаемое за действительное приводила к массовому внедрению убогих технических средств, занятию многочисленных специалистов делом, заведомо обреченным на неудачу, порождению иллюзий технического прогресса и занятости серьезным делом. На это потрачены силы, жизнь целого поколения специалистов. Работа с зарплатой, отложенной на месяцы, новая переориентация на технику, уже покупаемую за границей, привели к оттоку многих сформировавшихся специалистов в сферу торговли, политики, договорных, реально оплачиваемых работ. Остались самые стойкие. На их долю выпала разработка системы обработки без излишней централизации, на современных РС (персональных компьютерах), способных развиваться с использованием всего ранее наработанного. Метод проб и ошибок, наконец, вошел в позитивную фазу учета мирового опыта. И далее началось навёрстывание упущенного, со скоростью Ахиллеса, который, по условию известной задачи, никогда не сможет догнать черепаху. oboguev: интернет как лженаука и служанка империализма Китов был фактически первооткрывателем для СССР кибернетики и существования Винера. … Доигрался-таки со служанкой империализма и утратив революционную бдительность, вслед за...